— Значит, недавно вы подумали…
Элен не могла продолжать. Она не была возмущена, ее охватило отчаяние.
— Представьте себя на моем месте, Элен… Когда я увидел, как вы крадетесь вдоль стены и направляетесь в сторону гаража…
— Да, да, конечно…
— И раньше еще об этом подумал, раз уж мы так откровенны, — когда сел к вам вчера возле пляжа в машину…
— Так вы поэтому поднялись сейчас? Чтобы подстеречь меня?
— Упаси Боже? Просто, как и вам, мне не спится… Такая ночь…
Я положил руку ей на плечо и привлек ее к себе, совсем не подумав о том, что грудь моя была голая. Коснувшись ее щекой, Элен вздрогнула и отпрянула.
— Элен… Я хотел вам сказать…
— Нет, молчите…
— Элен… Я вас люблю!.. Совсем недавно, когда вы крались вдоль стены и мне показалось, что вы действительно душевнобольная, у меня потемнело в глазах… Я чуть сознание не потерял…
Она прислонилась к дереву. Я уже не видел ее лица. Я стал перед ней на колени и положил свои руки ей на плечи. Она не противилась, лишь задрожала.
— Элен…
Я наклонился над ней. Я нашел ее губы и привлек к себе. Тогда она обвила меня руками, и мы упали в песок, как два зверя, опьяненных желанием.
Глава 6
Я лежал, вытянувшись на песке, и смотрел в звездное небо. Голова Элен лежала на моем животе, руки ее обнимали меня.
— Вот что еще больше усилило твои сомнения по поводу моей ночной жизни, — вздохнула она.
— Нет, Элен…
Мог ли я ей сказать, что, наоборот, отдавшись мне, она представила мне обратные доказательства? В нашей близости не было ничего общего с тем низким совокуплением. Элен отдалась мне, как отдается совсем целомудренная девушка: спокойно, всем своим телом, конечно, но прежде всего — душой без остатка.
Я погладил ей волосы и повторил:
— Нет, Элен, теперь я точно знаю, что это была не ты…
Не могу сказать вам, как долго лежали мы так, наслаждаясь душевной близостью больше, чем недавней телесной.
— Элен…
— Что?
— Ты меня любишь?
Когда мужчина задает в подобных обстоятельствах такой вопрос женщине, можете быть уверены, что в девяти случаях из десяти она скажет что-то долгое и невнятное.
Элен сказала лишь «да». Но она очень ясно произнесла это короткое слово.
Послышался шум поезда — рядом пролегала железная дорога.
— Может, нам нужно уже возвращаться? — спросил я.
— Пожалуй, ты прав…
Когда мы встали, я снова обнял ее и поцеловал. Одежда у нее была вся мокрая и в песке. Я почувствовал ее горячее, дрожащее тело и опять едва не потерял голову, но она отстранилась от меня.
— Пойдем, — сказала она, взяла меня за руку и повела.
Подул легкий морской ветер — о, сейчас он особенно был приятен нам!
Прежде чем войти в дом, я остановил ее и хотел привлечь к себе, но она лишь позволила задержаться.
— Элен, я хотел бы сказать тебе что-то…
— Я тоже, Виктор…
— Говори же! Нет, сначала ты…
— Элен, я никогда не был так счастлив, как сейчас. Ну, а теперь говори ты.
— Я хотела сказать тебе то же самое, Виктор.
Мы вошли в холл. Было темно, особенно после улицы, и Элен включила свет. Мы окаменели: возле лестницы сидела в своей коляске Ева. Она так пронизывала нас взглядом, что я сразу же почувствовал: ни одна деталь в нашем облике не ускользнула от ее внимания — ни еловые иголки в волосах на моей голой груди, ни помятая одежда сестры, ни песок в наших волосах… А главное, она видела наши взгляды — взгляды поверженных любовью людей…
Элен все-таки выдержала ее взгляд. Ева первой отвела глаза.
Некоторое время она колебалась, потом, резко заманеврировав колесами, въехала в свой подъемник.
Она медленно поднималась, и мы смотрели ей вслед. А Ева переводила свои холодные глаза с Элен на меня, с меня на Элен. Наконец нам стали видны лишь ее бледные мертвые ноги и вскоре она исчезла.
Элен прикрыла рукой глаза.
— Это ужасно, — пробормотала она.
И мне, признаюсь вам, было не очень весело. И без предвечернего поцелуя с Евой ситуация была слишком деликатной, а с ним уже и вовсе казалась ужасной, даже безвыходной.
— Что мы будем делать? — вздохнув, спросила Элен.
— Пойдем спать, а завтра увидим…
— Понимаешь…
— Что?
— Я боюсь, Виктор.
— Чего?
— Чтобы она не наделала глупостей. С ее темпераментом!.. Я… Я ожидаю самого худшего!
Выплачется и уснет. А завтра попробуем ей все объяснить.
— Объяснить что?
— Ну, что мы любим друг друга!
— Ты думаешь, она еще в этом сомневается?
— Нет, конечно. Я хотел сказать, мы объясним ей, что это нормально, что ты любишь мужчину и что она должна это понять и принять.
Элен, казалось, была в полной растерянности. Напрасно я успокаивал ее, ничего не помогало.
— Она никогда не примет эту идею!
— Не говори глупостей.
Она в отчаянии заламывала руки и казалась мне еще более красивой. И, клянусь вам, я был от нее без ума.
— Виктор… Виктор, нужно, необходимо, чтобы ты пошел сейчас к ней… Чтобы ты… Чтобы ты объяснил ей все… Она, кажется, слушается тебя… Ты сможешь ей объяснить…
— Завтра…
— Завтра, возможно, будет поздно. Ты не знаешь ее. Она способна… она способна…
— На что?
— На все, на все, что угодно, только бы отомстить… Если не хочешь ты, то пойду я. Этого уж точно нельзя было допустить.
— Хорошо… Иди спать. Я переговорю с ней.
Коляска Евы была сконструирована так остроумно, что позволяла ей максимально возможную свободу перемещений. Поднималось и опускалось сидение, откидывалась спинка. Благодаря этому, Ева могла взбираться на кровать и сползать с нее без посторонней помощи.
Когда я вошел в ее комнату, она была на кровати. Я впервые увидел коляску пустой. Мрачный был у нее вид без Евы.
Должно быть, Ева ждала кого-то из нас — дверь не была закрыта на задвижку.
Я приближался к Еве, она смотрела на меня насмешливо.
— Смотрите! — вскричала она. — Вот мужчина нашего дома!
Намек пронзил меня холодом, и я пробормотал что-то жалкое, кажется:
— Не делайте из меня идиота.
Она помахала мне пальцем:
— Вам бы на ярмарках красоваться, господин Менда… Глядя на ваш обнаженный торс, можно сказать, что вы атлет, разбиватель оков. Вы только представьте себе зазывалу: «Спешите все, спешите все! Виктор Менда — разбиватель оков!» — Ева хихикнула. — Хотя, на самом деле вы способны разбивать только миф в доме.
Я присел на стул возле ее кровати.
— А девочка ревнива?
Она расхохоталась чуть ли не до слез:
— Я, я ревнива? Из-за вас? Да у вас, старичок, мания величия!
— Я люблю вашу сестру, Ева!
А вот это ее пробило. Она полагала, что я буду осторожен в словах, но моя жестокая прямота смела всю ее иронию.
— Это не правда…
— Нет. Это правда. Я не могу ничего с собой поделать. И я не искал ее. Все само собой произошло. Она тоже любит меня.
— Вы поженитесь, и у вас будет много детей, — нервно хихикнула она и зарыдала, напрасно пытаясь сдержаться.
— Ева… Я смогу жениться лишь тогда, когда поправлю свои дела…
— Тогда это грозит стать вечным.
— Оставьте сарказмы. Вам лучше выплакаться.
— Смотри-ка!..
— Правда, вам это очень нужно…
И она заревела, словно только этого совета и ждала. Вздрагивала и икала, зарывшись лицом в подушку. А я даже боялся утешить ее, погладив или обняв, — помнил о вчерашнем поцелуе.
В общем, я ждал, когда все пройдет. Слезы многое вымывают.
Наконец она успокоилась. Но в ее покрасневших глазах был стыд, и она избегала смотреть мне в лицо.
— Ева, можно сказать вам еще что-то?
Она кивнула.
— Слушайте, у меня к вам…
— Чувство самой искренней дружбы, да? — вскрикнула она. — Давайте, давайте, рассказывайте, а мы будем верить.
— Нет, Ева, это не чувство дружбы. Это что-то более тонкое… Я не хочу разделять вас с Элен… Никогда, вы меня слышите? Я постараюсь создать в доме добрую атмосферу… Вы увидите, чего только мы ни придумаем!
