Саглара крепко зажмурилась, широко разинула рот и вдохнула солидную порцию воздуха – сейчас заорет и испортит сеанс!

Совладав с собой, я быстро прижал даму спиной к своей груди, зажал ей рот и сделал знак Айсе: как быть?

Внучка шамана мгновенно сориентировалась в ситуации и едва заметно показала рукой – уводи. До межкомнатной двери было далековато, пришлось бы тараном пройтись по ближнему кругу, зато балкон – как раз за спиной. Сунув руку под плотное одеяло, служившее занавеской, я нащупал ручку, распахнул дверь и шепнул на ухо рядом оказавшейся девице, которая с видом коматозника немигающе таращилась на свечи:

– Прикрой за нами…

Затем я подхватил свободной рукой под задницу желавшую немедленно разразиться воплем администраторшу, и мы переместились на лоджию. В процессе перемещения я краем глаза успел заметить, что от внезапного сквознячка свечи в канделябре затрепетали и чуть было не потухли. Однако данное явление вполне соответствовало обстановке – как раз в этот самый момент из живота Байры раздался хриплый старческий голос:

– Мендут, бичкн! Ямаран бяна?

– Вот так ни хрена… – искренне пробормотал я, оказавшись вне комнаты. – Ямаран бяна… И все же – что бы это такое могло быть?

На лоджии меня ожидал сюрприз. В наличии имелся скоропалительный план, основанный на данном ранее обещании не портить сеанс скверным поведением подружки и поверхностном знании устаревшей планировки: стремительно удалить впавшую в истерический транс администраторшу в соседнюю комнату, испросить там тряпицу какую-никакую, нахлобучить даме на личико и дать возможность глухо проораться. Долго оставлять человека в таком напряжении нельзя – нужно обязательно дать его негативным эмоциям выплеснуться наружу.

Выход на лоджию был только из зала, где происходил спиритический сеанс: в спальне такой выход отсутствовал, а окно там было наглухо запечатано изнутри и занавешено, как принято в этом вертепе, шерстяными одеялами – лишь форточка вверху слегка приоткрыта.

Пришлось локализовать истерику тут же, на месте. Аккуратно развернув бьющуюся в моих руках администраторшу, я зажал ее в простенке между окнами и принялся жарко нашептывать на ухо первые пришедшие на ум увещевания исключительно положительного свойства:

– Все хорошо, солнышко, я рядом, я тебя от всего защищу, обороню, уберегу и так далее…

– В-вых-ыхх!!! – сдавленно всхлипывала Саглара, горячо слюнявя мою потную ладонь. – А-амм…

– Все хорошо, красавица моя, все просто прекрасно…

Вообще-то поверить, что все хорошо и прекрасно, было непросто: из-за занавешенного окна зала доносился глухой бубнеж деда Байры, редко разбавленный вопросительного свойства девичьими восклицаниями, окно спальни нехорошо вибрировало басами какого-то зловещего психоделика, явно ориентированного на крепко покуривших анаши негритосов. Да и багровые сполохи последней стадии заката, подсматривавшего за нами с пустыря, насыщали атмосферу зловещей тревожностью, никак не способствуя успокоению.

Тем не менее моя дама как-то очень быстро расслабилась и стала успокаиваться – несколько раз истерично всхлипнула, подергалась чуток и прерывисто засопела мне в ладонь, как обиженный ребенок.

А я от всей этой возни и пьянящей близости девичьего тела, напротив, возбудился в крайней степени и решил вдруг, что в гостиницу нам ехать вовсе не обязательно. Из спальни надзор исключен, в зале еще долго будут заняты сеансом… Воровато оглянувшись, я убедился в правильной оценке ситуации: глухой пустырь, плавно переходящий в степь, был безлюден, как пустыня Калахари.

– Это был дух? – поинтересовалась Саглара, как только я убрал ладонь от ее рта.

– Да, это был он. – Я не стал развеивать приятного заблуждения, а вместо этого нежно поцеловал даму в шейку и крепче прижал к себе. – Частица его вошла в тебя, и теперь эту частицу нужно квалифицированно изгнать.

– Вошла? – с некоторым сомнением переспросила Саглара. – Если вошла… Там кудесник спит – он умеет изгонять…

– Мы сами изгоним – без кудесника, – хрипло прошептал я и, минуя промежуточные стадии подготовки, запустил потные ладони под платье администраторши, нащупывая резинку трусиков.

– Перестань – там люди, – чуть напряглась Саглара. – Ну перестань – ты что?

– Они заняты – люди… – Наученный горьким опытом, я осторожно приспустил трусики и принялся нежно мять упругую попку. – Они теперь не скоро освободятся…

– Я не… – возмутилась было Саглара, но я впился в ее губы жадным поцелуем и, лихорадочно раздергав ремень, стащил свои брюки совместно с трусами до колен. Затем, приподняв платье, крепко прижал разоруженный лобок степной красавицы к своему налившемуся твердокаменной похотью фрагменту организма. – Ой! Ды ты… Да я… Я потная! – освободившись от моего поцелуя, сообщила Саглара, прерывисто и жарко дыша.

– А какой я потный! – с каким-то мстительным злорадством ответил я. – Я в два раза потнее! Нет – в три!

– Не надо… – возразила Саглара. – Ну не надо – ты что, не понимаешь?

Возражение принято не было. Подхватив даму под коленки, я вскинул ее повыше, впечатывая спиной в простенок, и, широко расставив ноги, слегка подсел – почему-то на свадьбе, у тополя, все получилось как-то проще и быстрее.

– Про СПИД не забыл?! – рвущимся от волнения шепотом напомнила Саглара, когда после десятка примерочных движений макушка моего фрагмента угодила точно по адресу – в горячее, как конвекционная печь, преддверие райских врат.

– Не-е-ет! – глуховато промычал я, слегка ослабляя бицепсы и чувствуя себя средневековым палачом, который медленно нанизывает на кол приговоренного к мучительной смерти государственного преступника.

– Ой!!! – заполошно выдохнула барышня, достигая нижней точки поступательного движения.

– Тихо! – стиснув зубы, просипел я, еле сдерживаясь, чтобы не заорать в голос от переполнявших меня чувств. – Услышат!

И, послушав пару секунд ощущения своего фрагмента, до отказа заполнившего восхитительное лоно административной барышни, сдерживаться перестал: глухо рыча, мощными толчками погнал наш совместный экипаж к конечному пункту…

Если вы ни разу не пробовали лелеять свою даму, держа ее на весу и прижав к стене спинкой, сообщаю – мероприятие в высшей степени занимательное, однако же и утомительное в той же пропорции. Даже если вы – атлет, а дама ваша хрупка, как Дюймовочка, после примерно двадцать третьей фрикции возникает устойчивое желание поменять эту впечатляющую позицию на что-нибудь более популярное среди широкой публики.

Я, несомненно, атлет – пусть даже и ожиревший слегка от беззаботной жизни, а Саглара вполне грациозна и хрупка. И тем не менее мне пришлось бы туго, если бы не крайнее возбуждение, довольно скоро разрешившееся бурной разрядкой.

– О-о-о – да! Да…

– О нет! Нет! Ты… ты не рыцарь, – засомневалась Саглара, когда я кончил выполнять суперсет на бицепс и обессиленно поставил свою драгоценную ношу на бетонный пол. – Разве рыцари так поступают? А где годовые ухаживания? Где цветы, драгоценности, белая лошадь, замок?

– Это была проверка, – томно сообщил я, застегивая брючный ремень. – Та ли это прекрасная дама, чтобы умыкать ее на белой лошади в замок и заваливать там драгоценностями и цветами.

– Проверка?! А вы, рыцарь, большой баловник! – возмутилась прекрасная дама, с подкупающей простотой поддергивая трусики и поправляя платьице. – Ну и как проверка?

– Честно говоря, не понял, – признался я, привлекая к себе барышню и нежно целуя ее в ушко. – Дикая жажда обладания напрочь смазала все оттенки и нюансы. Надо обязательно повторить попытку в более приемлемых условиях…

Возвращаться было рано: в зале уже «вызвали» следующего деда и вовсю с ним общались, а местами даже на повышенных тонах. Видимо, вредный попался дед – маразмами страдал.

Мы стояли на лоджии, любовались унылым пейзажем переходящего в степь пустыря и болтали о всяких глупостях. В частности, я высказал мнение, что Айса, конечно, молодец, умница и самородок вообще, но… вовсе не медиум.