– И грешников рождаете в грехе.

– Благими делами мы славим своего Создателя!

– Порочна сущность твоя и мысли твои, взгляни, куда ведёт твоя конечная дорога.

Демон сделал жест. Из чрева экрана выпали огромные блоки черного гранита, и от Николаса вглубь экрана траурной змеёй поползла дорога. Непреодолимая сила оторвала Николаса от кресла, и он шагнул в экран по дороге, мощённой Черным Мытарем, к высоким воротам с живой плотью створок из двух ужасных морд монстров, с постоянно меняющимися гримасами вечной нестерпимой боли.

Но у самых ворот голос строгий и суровый, сотрясая экран бездны, произнёс:

– Не время!

Огненный вихрь концом воронки коснулся дороги между Николасом и воротами. В огненной пляске смерча он увидел хоровод трех женщин близнецов – Алину, Гулю и Чулпан, и длинное эхо трёх слившихся женских голосов прозвучало жуткой тревогой:

– Это не твоя дорога, Николас!

Горячая волна раскалённого воздуха швырнула Николаса в операторское кресло «Отбирающего Память». Огромный диск солнца, слепящий, обжигающий обволок его тело, небесный свод клочьями белой пены укутал образовавшийся горящий желтый шар, и корка серой тверди остывшей массы замкнуло процесс, закупорив Николаса в яйцо, превращая в компактное многообразие со своей душой, сброшенное на землю для рождения в жизнь и исправления ошибок.

Пламя свечи всполохами молний металось в наполненных тревожной ночью Куинджи глазах Алины. Николас обнимал любимую и исповедовался тихим, завораживающим голосом:

– Как он, доктор? – услышал Николас голос Алины.

– Я думаю, он уже на Земле, – ответил незнакомый мужской голос.

– Мы будем счастливы, Алина, – то ли прошептал, то ли подумал Николас.

Тяжелый холодный свод пещеры давил на стены, выгибая пол. Виноградные гроздья летучих мышей, прикрытые листьями перепончатых крыльев, дрожа траурной плотью, свисали сверху.

На каменном столе туманный свет свечи, растворяясь во тьме, зловещим блеском отражался в глазах мышей-вампиров и озарял старческое лицо, склонённое над свитком рукописи.

Древний старец в черном суконном балахоне и с тёмным лицом, был недвижим, словно изваяние. Лишь серебряные кольца жестких волос и густой бороды перекатывали волны трепещущего света горящего фитиля. Едва слышный шорох колыхнувшихся волос пригнул пламя свечи, старец оторвался от рукописи, поднял голову. Задумался, затем взял со стола перо и, обмакнув в лужицу крови из ранки своей раскрытой ладони, подписал рукопись.

Затем на какое-то время вновь застыл, парализованный раздумьями, и вот отбросил прочь перо, рукопись свернулась длинным локоном, старец поднёс его к пламени свечи, и он вспыхнул, озаряя противоположную стену.

Странное существо, живой плотью вросшее в камень стены, смотрело испуганными глазами. Черный демон в смертельных оковах тысячи змей был припечатан к стволу вырезанного в камне гениальной рукой, казалось, живого дерева.

Старец положил на стол пылающий свиток и вскоре лишь вязкий, тонкий локон повторил его контуры. Меж двух ладоней жирный пепел растекся краской, втираясь в кожу. Старец подошёл к стене и запечатал ладонями глаза демона этой черной массой.

Он вернулся к столу, задул свечу, и тут же гроздья вампиров сорвались со свода и понеслись в сторону лишь им одним известного выхода из лабиринта. Слепая мгла понесла старца следом.

Затерянная во времени и памяти древняя слобода Чичен-Ица в пределах Западно-Сибирской равнины, в бассейне реки Тобол, окруженная двадцатью тысячами озёр испокон веков несла славу проклятого места.

Её основатель, пришлый немец Артур, наводил на соседей и мистический ужас, и благоговение одновременно. Хромой на обе ноги, он был неистощимо силен и жесток. Его мудрость и знание сакральных тайн мира припечатали ему славу Дьявола.

Ходили слухи, что он не пользовался кресалом для розжига очага, а извергал молнии.

И однажды, говорят, он молнией спалил себе глаза, чтобы не видеть больше свет, когда узнал о трагической смерти красавицы-супруги из местных слободчан, задранной неизвестным зверем.

В возрасте девяноста лет умер на руках своего единственного сына Микиты Артурова, прошептав наказ потомкам:

– Не делитесь своею плотью с Дьяволом.

Почти пять веков, прошедших с той поры, до неузнаваемости изменили край – вековые кедровые сосны повырубили, прожорливые болота съедали сибирскую землю.

Перестраиваемый веками, дом Артура уже не один десяток лет ютился одиноко среди покинутых и сгнивших в одиночестве очагов слободчан, ушедших в небытие.

Каждое лето молодой археолог Артур, названный в честь основоположника рода, тратил сутки, чтобы добраться пешком до родового гнезда от ближайшего населенного пункта.

Верный пес – красавец Борз, помесь лайки с немецкой овчаркой, пропадал весь световой день с хозяином на охоте, а вечерами – у пылающего камина, переделанного из русской печи, лежал на шкуре медведя перед креслом с хозяином, читающим старинные манускрипты, хранимые в тайной нише древнего дома отшельника.

Сон сморил Артура. Рукопись в кожаном переплете выпала из рук. Собака вздрогнула и уши-локаторы из тысячи знакомых звуков одичавшей природы уловили незнакомое, тревожное эхо. Она подошла к двери и зарычала.

– Что, друг, случилось? – сквозь пелену сна спросил Артур.

Собака призывно, негромко залаяла. Артур набросил на плечи морской бушлат (память о службе) и вместе с собакой вышел из дома.

Борз подбежал к многовековому гигантскому кедру, посаженному, по семейному преданию, самим Артуром, и начал передними лапами рыть землю у основания ствола.

– Что за зверь там спрятался? – улыбаясь спросил хозяин.

Он подошёл ближе, и улыбка столкнулась с тревогой на его лице. Фосфоресцирующий свет правильным цилиндром поднимался из разрытой собакой ямы.

Артур вернулся в дом за лопатой. Вскоре на глубине полутора метров металл лопаты высек искру из каменной поверхности. И в следующую минуту разряд молнии с вершины кедра вышиб почву из под ног человека, отбросив его жестким ударом. Обнажая звезды, небесный свод темным ливнем обрушился на землю.

Артур прыгнул в быстро заполнявшуюся влагой вырытую яму, сильными, цепкими руками вырвал каменную находку, и вместе с ней и собакой вбежал в дом. Он опустил в ушат с водой находку, отмыл от земли и поднёс к свету керосиновой лампы.

Восторг и щемящая тревога, исходящая от находки, переполнили сознание. Обрубленная кисть руки из черного кремния, будто телесной тканью погруженная в камень, внушала мистический страх.