В ванной комнате холодная струя воды из-под крана превращалась в пар, остужая раскалённую голову учёного.

– Невероятно, я схожу с ума, – шептал он возбуждённо.

Диск закатного солнца белым золотом слепящей ткани выстлал дорожку по водной глади от горизонта к порогу величественных руин древнего города Курион на Кипре, западнее Лимассола.

Доктор Захи в сумеречной плотной массе парящего теплого воздуха различал призрачные силуэты героев Троянской войны, зодчих города, печально бредущих меж порушенных колонн.

Вместе со своей группой ученый уже месяц безуспешно искал лабиринт, нарисованный во сне посвященной интуицией археолога. Место раскопок он определил сам, притянутый его магнетизмом.

Захи задумчиво присел на ступень отреставрированного амфитеатра. Сумерки прохладным бризом заполнили арену. Гул голосов фантомов древних зрителей явственно коснулся его слуха. Археолог вздрогнул от сознания собственного перевоплощения в провидца прошлого.

Вот роскошно убранная трибуна напротив, с римским проконсулом, его ближайшими сподвижниками, преторианцами-гвардейцами, посланниками-легатами, трибунами, префектами и госслужащими – ликторами, герольдами и курьерами. Остальная часть рядов сидений занята патрициями, местной знатью и просто свободными гражданами.

Захи стал одним из них, но над всеми. Он слышал реплики любого, кто попадал в поле его зрения. Старый ветеран-легионер, сидящий рядом, укоризненно качая головой, тихо и угрюмо изъяснялся сам с собой:

– Впервые слышу, чтобы изменившую жену патриций выставлял призом победителю гладиаторских боёв.

Под протяжный звук цимбал, подхваченный ревом труб, несущимся по волнам хора водяных органов, на арену, разогревая толпу зрителей, вывалились прегенарии – гладиаторы, обернутые тканью и дерущиеся деревянными мечами. Восторженные крики, унизительные комментарии, грозные окрики и хохот трибун, сливаясь с ревом оркестра, дробным эхом носились над ареной и взлетали в небеса.

Но вот все стихло. Прегенарии исчезли в нишах под трибунами.

На арену вышли, приветствуя проконсула, два гладиатора-фракийца, смуглые гиганты в набедренных повязках, поясах, поножах над стёганной парусиновой тканью, похожей на брюки, и в латах для предплечья на правых руках.

Головы фракийцев, вооруженных круглыми щитами из толстой бронзы и кривыми мечами, закрывали большие шлемы, украшенные на лбу грифоном – символом богини возмездия Немезиды.

Битва гигантов сопровождалась неугомонным рёвом трибун. Зрители не могли отдать предпочтение кому-либо: великолепно тренированные гладиаторы жестко дрались за жизнь, но – насмерть. Лишь мимолётная удача одного – и лезвие меча коснулось на излёте незащищенной части горла другого. Гигант закачался, словно срубленный платан, и рухнул, заставив содрогнуться арену. Дикое ликование пронеслось над трибунами, требуя продолжения. Под трибунами готовили к выходу гладиатора-тертиария, «заменяющего», который должен был сразиться с победителем за право обладать трофеем – распутной женой патриция.

Затянувшаяся пауза вызвала недовольный гул зрителей. Захи посмотрел в сторону проконсула. Увидел трибуна, склонившегося над правителем, и услышал его тихий говор:

– Знатный патриций, пожелавший остаться неизвестным, просит твоего разрешения драться тертиарием за честь женщины, которую он считает невиновной.

– Он хочет запятнать себя позором в битве с рабом?

– Он потому и желает остаться инкогнито.

Проконсул задумался, но благородство мотива патриция не тронуло сердце великодушного полководца.

– Пусть докажет победой, что женщина не виновна!

Вновь тяжёлая тишина придавила амфитеатр.

На арену вышел атлет под стать фракийцу-гиганту. На нем была стальная полумаска, прикрывающая часть лица. Седые кудри жестких волос и бороды говорили о немолодом возрасте патриция. Мощное тело прикрывала красная туника, скрепленная застежкой на бедре и подпоясанная мечом, бронзовый легионерский щит заменял воину доспехи.

Впервые в истории гладиаторских боёв зрители, завороженные боем титанов, молчали. Киприотам казалось, что сам Геракл решил восстановить справедливость, сражаясь со смертным рабом.

Захи услышал шёпот сидящего рядом ветерана:

– Клянусь Богами, если бы я не стоял у его могилы десять лет назад, я подумал бы, что сам Марк Антоний сражается на арене.

Скрежет, звон металла, искры, высекаемые из стонущих, бьющихся с неимоверной силой мечей. И глухой стон сталкивающихся щитов грозным набатом смертельной битвы сотрясал восторгом безмолвные тела зрителей.

Но вот рёв толпы взорвал небеса. Фракиец, тяжело раненный мечом Геракла, рухнул на колени, поник безвольно мужественной головой, не требуя пощады, но поднял указательный палец вверх, признавая поражение и отдавая свою участь на суд зрителей. Толпа зрителей единодушно подняла вверх кулак, сжимающий большой палец, даруя жизнь побежденному.

Геракл посмотрел в сторону проконсула в ожидании заключительного вердикта. Жест правителя под восторженный многоголосный гул толпы даровал побеждённому жизнь.

Находясь в мистическом безумном трансе Зазеркалья, Захи взглянул на Геракла и проследил за поворотом его головы, и среди знатных граждан увидел грациозную даму, так же скрывающую лицо полумаской.

Услышал, вернее, уловил мысли благородной особы и её собеседника:

«Я горжусь тобой, Антоний. За честь чужой оклеветанной женщины ты сразился, как за мою».

«Я сражался за всех, Клеопатра, безоружных, оклеветанных и кем-то преданных женщин, над которыми заносят меч мужчины».

Кто-то коснулся плеча Захи. Он очнулся, иллюзорный жар видения осыпался сумеречной прохладною росой.

– Док, что с вами? – услышал он голос коллеги, археолога из Германии – Ганса.

Захи, приходя в себя, растерянно улыбнулся:

– Все в порядке, дружище, просто задумался.

«Они где-то рядом», – сам себе сообщил учёный.

Ещё одна неделя интуитивных раскопок и нулевой результат.

Залив Эпископи светлой зеленью застарелой бирюзы окрасил тень крутого утёса, скрывающего тайну Куриона.

Бирюзовая тоска щемила сердце учёного. Он посылал мольбу в купель Афродиты. Она откликнулась образом туманной амазонки над морскою гладью, и мимо провидца прошла через руины Курио-на. И растворилась в обнаженном раскопками высоком фундаменте перед чёрной лентой дороги, ведущей на Пафос.

Захи бросился к месту, указанному Афродитой. Высокий скалистый монолит фундамента ещё мгновение повторял силуэт амазонки, ушедшей в него.

Изумлённый учёный увидел на серой плоскости известняка двойную спираль свастики, не замеченную ранее: «гаммадион», свастика из четырёх букв, «гамма», Богиня Гея хранила тайну солярного знака, единства и баланса противоположных начал – мужского и женского.

«Антоний и Клеопатра где-то рядом», – пронеслось в голове учёного.

Группа Захи при помощи радара обследовала фундамент и у его основания обнаружила пустоту.

Углубившись под монолит, они открыли тоннель, заваленный обломками скальной породы.

Два дня ушло на расчистку прохода. Древний воздух привкусом лёгкой горечи оседал на языке.

Группа осторожно опускалась в наклонный тоннель, ограниченный мраморной поверхностью стен и потолка из шлифованного известняка.

Яркие галогенные софиты на касках постоянно выхватывали боковые ответвления, заваленные породой, обрушенной землетрясением, похоронившим город.

Захи, контролируя навигатор, замыкал группу археологов. В какой-то момент он незначительно отстал и толчком незримой сильной руки был отброшен к боковой стене. Свет софита выхватил прямоугольную нишу. Захи неосознанно вошёл в неё и оказался в поперечном тоннеле. Он тут же решил вернуться назад, но наткнулся на тупик. Паника лёгким ознобом пробежала по телу. Учёный взглянул на навигатор – погасший экран сообщил о полной разрядке аккумулятора, сотовый телефон ответил тем же. Пламя софита на каске медленно угасло. Давящая тьма навалилась на его тело.