Сон Мазая Все как будто планово! У окна прохладного и синь вагона спального светит ландыш ламповый. Скоро ль снова тронется? Не пора ль укачивать? Нет, велит бессонница руку облокачивать. То ее под голову, то под бок устраивает. А ход состава скорого гул колес утраивает… Бронза с красным деревом Век — в вагоне бронзовый. А поезд мчится к северу, к рощицам березовым. Занят он погонею, и Макару слышится, как шасси вагонное говорит и дышит все: «Собраны мы в Сормове, буфера с рессорами, сталь у нас надежная, железнодорожная… Из ремонта осенью оси мы с колесами… А мы — осям защитники, прочные подшипники, нам везти поручено сталевара лучшего…» Отошла бессонница, лоб к подушке клонится. Семафор сторонится, и строй колес бесчисленных друг за дружкой гонится, но догнать немыслимо. Тянут вдаль излучины рельсы неразлучные, ими песни лучшие с музыкой разучены. Повторяют шатуны их слова: «Мы катаны, катаны, прокатаны мастерами знатными, станами прокатными, накрепко подтянуты и к Москве протянуты… Мчатся перелесками прямо к Павелецкому! Мрак усыпан блестками, и сон увидеть есть кому…» * Чудится Макару странный, синий сон. Шаг по тротуару будто сделал он и вошел под утро в раннюю Москву, и очутился будто вновь на том мосту, От зари багровой гаснут искры звезд. Рядом строят новый небывалый мост. Никого народа… Как свинец река… В Спасские ворота, в Кремль идет Макар. Постовой у входа в глубине ворот. С подписью и фото пропуск он берет. Кубики в петлицах, снайперский значок, а зрачки в ресницах те же… Землячок! Как же не припомнить! Точно! Он — пастух, друг в зеленой форме, в Спасских на посту. — Здравствуй, дай вглядеться, обними, узнай, друг, товарищ детства! — закричал Мазай. Но Москва не верит и глазам, пока точно не проверит: «Кто, откуда, как?» Медленно читает пропуск постовой. То мелькнет, то тает тень на мостовой. Отдал пропуск жаркой, но чужой рукой. — Нет, — сказал он. — Жалко, но вы — Мазай другой. Тот — пропал без вести, тот — другой Макар. А вы — стране известный, знатный сталевар… Будто день вчерашний выглянул опять. Стрелки Спасской башни закружились вспять — в пыль и в скрип тележный, к бычьему ярму, к жизни безночлежной, к батраку, к тому… Просто сходство, случай… Но постой! Открой — ты-то, друг, послушай, разве не другой? Разве наш вчерашний день не стал другим? …И часы на башне заиграли гимн. А он пробился взглядом земляку в глаза: — Друг, в двадцать девятом, помнишь, — ты сказал: «Что тебя тревожит? Счастье на земле? Ждут еще, быть может, и тебя — в Кремле…» Распахнул объятья узнанный земляк, и друзья, как братья, обнялись, и — как! Тихнет отдаленно Спасской башни звон. В глубине вагона затихает: сон. * А по мосту надежному железнодорожному поезд путь простукивает, фермам на мосту кивает, но только с моста сходит он, скорый темп находит он. Поезд перелесками мчится к Павелецкому! К древней белокаменной, к новой флагопламенной, что растет, не старится, с буквой «М» на станциях, с звездами над городом, с кремлеглавым золотом, с песнями, с поэтами, с жизнью всей — по-новому, с парком, с эстафетами по кольцу Садовому, с площадями милыми, с корпусами А и Б, с шелкоалюминьевым стратостатом на небе, с первой волжской палубой утром на Москве-реке, с перелетом Чкалова, с молодежью за руки, в круг расхороводенный — словом, к сердцу Родины, где эпоха строится, где дороги сходятся, где в воротах Троицких и Мазай находится… |
