— Но зачем ему проводить ретрансляцию нашего генетического кода? — спросил Альтман. — Ведь мы уже эволюционировали. Какой в этом смысл?

— Ты уже говорил с Гротом Гутом? — спросил Шоуолтер. — Он столкнулся с неожиданной проблемой. Ради Бога, сходи и поговори с ним.

Так он и сделал. Немецкий учёный оказался не таким, каким себе представлял его Альтман: он был небольшого роста, худощавый, его кожа была практически лишена волосяного покрова. Он выглядел безобидно, почти беспомощно. Казалось, он ожидал Альтмана.

— Да, — сказал он, — Герр Доктор Филд рассказал мне о вас. Вы один из нас, так ведь? — Альтман не ответил на вопрос ни единым жестом, но Гут продолжил:

— Вы хотите узнать насчёт импульса, — сказал он. — А также смогла ли моя команда расшифровать его. Наверно, Доктор Шовалтер рассказал уже кое-что, так?

— Да, — ответил Альтман.

— Возможно, мы расшифровали импульс. Но у нас появились осложнения.

— Какие осложнения?

— Моя команда декодировала сигнал, и мы полагаем, что декодировала правильно. Мы понимаем, что это код и понимаем, что это за код. Гер Доктор Шовалтер тоже полагает, что он декодировал сигнал и также уверен в правильности своих результатов. Осложнение заключается в том, что у нас разные ответы. Для него этот код является шагом к последовательности человеческой жизни. Для меня это нечто совсем другое, не соотносимое с известными нам видами. Сейчас я составляю свою синтетическую версию, чтобы посмотреть на неё поближе.

— Возможно, один из вас ошибается, — сказал Альтман.

— Возможно, — сказал Гут. — Или, возможно, импульсный сигнал транслирует код, разнящийся от того, который закодирован в Обелиске.

Он наклонился вперёд и посмотрел на Альтмана твёрдым взглядом.

— Я должен тебе кое-что сказать, — произнес он. — Я верующий, и ты не должен сомневаться в моей вере. Но я также и учёный. Я внимательно изучил расчёты герра Шоуолтера и внимательно осмотрел свои собственные. Наши расчёты верны. Если Обелиск был началом человеческой жизни, то ему нет необходимости осуществлять трансляцию сигнала сейчас. И всё же мы имеем коммуникационный импульс с неизвестным генетическим кодом. Но, возможно, это дефектный импульс с дефектным генетическим кодом. И, возможно, этот Обелиск начал процесс разрушения.

— Воссоединение, — сказал Альтман.

— Но есть вероятность, что Обелиск просто сбился с толку, — сказал Гут. — Мы должны попытаться понять его. Мы должны работать с ним.

— Но что, если он и в самом деле намеревается это сделать? — спросил Альтман.

— Гут нащупал под своей рубашкой амулет и сжал символ Обелиска в кулаке. — Нет, он не намеревается этого делать, — настаивал он. — Обелиск находится здесь для нас. Он просто сбит с толку. — А затем он посмотрел на Альтмана, словно ожидая наставлений.

Альтман только кивнул и ушел, не проронив ни единого слова. Я окружен сумасшедшими, не мог перестать думать он. Фанатики.

Но позже в эту же ночь, в нём зародились сомнения. Что если Гут был прав? Что если Обелиск просто вышел из строя? Может быть, они смогут восстановить его, вернув буровой образец Обелиска в своё законное место.

Нет, это нелепо, понял Альтман. Он передавал сигнал еще до того, как был взят образец.

Он лежал в кровати, уставившись в потолок, пока другая мысль не посетила его. Но, может быть, тогда велась трансляция иного сигнала — правильного сигнала.

Альтман не мог уснуть до тех пор, пока хотя бы не попытается.

Он разбудил Шоуолтера и объяснил ему, что он хочет сделать.

— Уже пытались, — сказал Шоуолтер. — Ничего не изменилось.

— Но, возможно…

— Отсутствующая часть не является критической, — объяснил Шоуолтер. — Фактически, ни одна его часть не является критической. Обелиск это комплексная, но самовоспроизводящаяся изнутри структура, подобно тому, как воспроизводит себя панцирь наутилуса. Даже если его части сломаны или повреждены, он все еще продолжает работать. Вероятно, единственный способ остановить функционирование Обелиска — это распылить его.

Подавленный, Альтман вернулся в кровать. Одно очко в пользу Обелиска. Не повреждается, или, по крайней мере, им не известно способа, которым бы можно было его повредить. Это означает, что по некоторым причинам, он должен функционировать, вне зависимости от состояния, в котором находится. Либо он работал для их же блага, либо для их уничтожения.

Герр Доктор Гут не спал уже несколько часов. С помощью своей команды, он провёл анализ ДНК синтетической молекулярной цепочки, а после посредством наносистемы получил их биотически-составную модель. Затем он тщательно пробежался по результатам, чтобы убедиться в их безошибочности. Подсчеты были грубыми, вряд ли это была работа, которой бы он мог гордиться, но они были правильными. Если бы он мог получить повторные результаты, то был бы в состоянии сделать некоторые выводы о исходной молекулярной цепочке и о цели мутации. Это, в свою очередь, может сказать ему — был ли Обелиск повреждён или он работал так умышленно.

День и ночь вместе с ним его команда работала не покладая рук. Пока в итоге они не провели серию инъекций прокси-ядер четырем десяткам эмбриональных клеток овец с последующей химической стимуляцией, чтобы заставить их делиться. После этого им ничего не оставалось делать, кроме как ждать. Либо это сработает, либо нет. Впервые за несколько часов он окинул взглядом свою команду и увидел, что они были измождены и измотаны, некоторые из них едва стояли на ногах. Поэтому он отправил их по койкам.

Герр Доктор Гут и сам намеревался отправиться спать. Вот только уставшим он себя не чувствовал. Фактически, он даже не мог вспомнить, когда последний раз уставал. Он не спал в течение нескольких дней.

И так он задержался в лаборатории, в одиночку. Он ждал, не двигаясь, сидя на своём рабочем стуле. Он чувствовал, что вошел в совершенно иное душевное состояние — состояние, в котором ему не нужен был сон. И он надеялся, что ему никогда больше не придется спать. Это, он был уверен, благодаря Обелиску.

Размышляя над своими убеждениями, он вытянул из своей рубашки амулет и сжал значок Обелиска в кулаке. Придёт ли она? Сможет ли она прийти, если он подумает об этом достаточно усердно?

И в тот же час она вышла из стены и направилась к нему. Сначала она представляла собой не более, чем неясное очертание, но как только он еще более сжал амулет и сконцентрировался, она начала меняться. Призрачный воздух вокруг её развеялся и она стала собой — высокая, худощавая, безупречное лицо, за исключением одного небольшого шрама чуть выше её левой скулы.

Я скучала по тебе, сказала она.

— Я тоже скучал по тебе, — ответил он.

Она улыбнулась, из её рта потекло небольшое количество крови, но не слишком много. Он попытался не обращать на это внимания. За исключением крови, ему было приятно видеть, как она улыбается.

Что ты делаешь? спросила она.

— Опыт, — ответил он. — Я пытаюсь понять, что вернуло тебя к жизни.

Весьма похвально, сказала она. Но я хочу, чтобы ты не делал этого.

— В таком случае я хотел бы поговорить с тобой, — сказал он. — Возвращаясь к тому времени, когда ты была жива. Ты знаешь, я следил за тобой. Я следовал за тобой повсюду.

Я знаю, сказала она.

— А потом ты умерла и я думал, что упустил свой шанс. Но теперь ты снова здесь.

Я всего лишь воображение твоего разума, сказала она. Ты знаешь это. Ты сам мне об этом говорил. И ты знаешь, что я просто мысленная конструкция, составленная из твоих воспоминаний.

— Я знаю, — ответил он. — Но ты выглядишь такой настоящей.

Она улыбнулась вновь, на этот раз шире, кровь начала бежать по её скуле, переходя на подбородок. Именно такой он нашёл её двадцать лет тому назад. Он даже не знал её имени. Тогда, как и сейчас, он не был уверен в том, что с ней случилось. Когда он нашёл её, она уже была в состоянии, не граничащим с жизнью. И сейчас она продолжала умирать, но сознание возвращало её к жизни вновь и вновь.