Мужчина закричал и повалился назад, Мейер крутанулся, размахивая скальпелем, пока все немного не отодвинулись от него. Он поднёс скальпель обратно к своему горлу.

— Уже слишком поздно, — прошипел он. — Мы все покойники или почти покойники. Мы не сможем избежать этой участи. Лучше уйти сейчас, прежде чем вы станете одним из них.

И вдруг молниеносным, ужасающим движением он резанул скальпелем по своему горлу.

Сперва рана не кровоточила, скальпель слегка прижёг её, но потом кровь начала пульсировать, густой поток хлынул из его разорванных сонных артерий. Он издал жуткий, булькающий крик, воздух странно прошипел из его рта и разреза на горле, а затем он сделал шаг вперёд и рухнул.

Через несколько мгновений охранники были на месте, пряча тело и оттесняя всех в сторону.

— Что случилось? — спросил Альтман одного из учёных, проходящих у его двери.

— Мейер сошёл с ума, — сказал мужчина. — Он начал кричать в лаборатории по поводу конца света, а затем проткнул руку Вестермана сломанной пипеткой. После чего схватил тот лазерный скальпель и прибежал сюда.

— Но почему?

Мужчина пожал плечами.

— Кто его знает, — сказал он. — Это так же, как тогда на прошлой неделе, когда охранник застрелил техника без какого-либо повода, а потом застрелился и сам. Такое происходит без причин.

Иногда он оказывался у края группы, слушая их разговоры. В центре внимания, как правило, был Обелиск; название, которое Альтман узнал из своей галлюцинации, также прижилось среди остальных. Альтман не знал, кто первым предположил, что Обелиск был творением инопланетных технологий, но идею подхватили быстро и теперь многие из исследователей на плавающем комплексе были убеждены в этом. Было немало предположений по поводу создателей Обелиска: почему его оставили здесь, что бы это означало, и должны ли они вмешиваться в это или же им нужно оставить его в покое.

Однажды, на пути из своей комнаты вниз к отсеку подводной лодки, он обнаружил, что проход заблокирован. Шесть или семь человек собрались в коридоре, их группа состояла из учёных и охранников. Один из них, старший учёный, обращался к остальным. Когда он увидел, что приближается Альтман, он замолчал.

— Извините, — сказал Альтман и медленно начал проталкиваться, люди немного отодвинулись, позволяя ему протиснуться. Это было странно. Он был уверен, что прервал что-то, но что именно, он не знал. Возможно, бунт?

Ответ пришёл, когда он достиг края группы и учёный продолжил свою речь.

— Вы должны освободить свою плоть и соединиться с божественной природой этого творения…

Какая-то религиозная встреча. Без сомнения, некая сумасшедшая секта, или, возможно, представители разных вероисповеданий собрались вместе. На плавающем комплексе он не видел ничего похожего на часовню, хотя Альтман, как человек не религиозный, до этого момента не придавал этому значения. Он замедлил шаг, продолжая слушать, пытаясь понять, кто были эти люди.

— Мы должны потерять себя, чтобы обрести себя вновь, — сказал учёный. — Воссоединение наше единственное спасение. Ибо я слышу это в его шёпоте. Пока вы не осознаете, что значит стать единым с Обелиском, вы не обретёте вечную жизнь.

Слово Обелиск, прозвучавшее в момент, когда он ожидал услышать упоминание Бога, заставило его вздрогнуть. Он поспешно продолжил свой путь. Только тогда, когда он покинул коридор, до него дошло, что только что он был свидетелем появления какой-то новой религии, которая основывалась на Обелиске. Эта хрень заставила его изрядно испугаться.

В последующие дни он подслушивал такие разговоры всё чаще и чаще, даже от Ады. Их противоположные взгляды на Обелиск отдалили их друг от друга ещё больше, чем его нежелание прекратить делать вещи, которые могут быть опасны. В течение нескольких коротких дней их мировоззрения стали радикально отличаться. В определённый момент он понял, что они начали избегать друг друга при первой же возможности. Он всё ещё любил её, но он чувствовал, как теряет её, и не знал, как вернуть её обратно. Несмотря на это, он по-прежнему был удивлён, когда впервые увидел её у края одной из религиозных групп.

— Мы можем поговорить об этом? — спросил он Аду, оттаскивая её от толпы.

— Я пыталась поговорить с тобой об этом, — сказала она, — но ты просто не желаешь увидеть просвета.

— Это не разговор, — сказал он. — Это проповедь.

Они спорили и бранились, и Ада пригрозила уйти от него. И хотя он знал, что это безнадёжно, что их отношения были в процессе умирания, он согласился, по крайней мере, выслушать её.

Из того, что рассказала Ада, он сформировал чёткое представление о философии верующих: они верят, что Обелиск священен, что он был послан им Богом, во благо человечества. Мы должны верить в него и склониться перед его волей, и тогда он исцелит нас. Он объединит нас, сделает свободными и совершенными. Странная смесь Христианства и язычества, это дало людям нечто, что позволяет им держаться перед лицом неизвестности и тревоги о Обелиске. Вскоре, понял Альтман, появится новая проблема, когда все на борту, так же как он и Ада, разделятся на верующих и неверующих.

Поначалу охрана Маркова игнорировала это, но по мере того, как группы разрастались и становились более активными, они начали пресекать их, предположительно по приказу Маркова. Но, похоже, это только вызвало у людей желание собираться ещё чаще: многим это показалось признаком того, что существовало нечто, что военные скрывают от них.

Тем временем планы по поднятию Обелиска продолжались. По-прежнему было очень много волнения, но оно преобразовалось, с одной стороны, в рвение, и в опасение, с другой. Альтман опускался в батискафе ещё дважды, оба раза в одиночку, оба раза проконтролировать, как роботы подсоединяют тросы к сетке, которая теперь уже содержала в себе Обелиск. И дважды, зависая у дна океана, его посещала галлюцинация с матерью Ады. Она повторяла то, что говорила ранее, но в этот раз её слова были расплывчатыми.

— Где именно мы должны оставить Обелиск? — спросил он её.

Обелиск, пока он хранится внутри этой области гравитации — там, где он должен быть.

Что, чёрт возьми, это значит? задался он вопросом.

— Что с нами будет? — спросил он.

Вы не должны изучать его. Если вы ослушаетесь, вы поддадитесь Воссоединению, заявила она. Хотя, возможно, уже слишком поздно.

— Если мы воссоединимся, что произойдёт?

В конечном итоге вы должны будете начать с нового начала.

— Что это значит?

Вы станете одним целым и потеряете себя.

Он вернулся обратно на поверхность, чувствуя себя ещё в большем замешательстве, чем раньше. Он подумал, что, возможно, верующие были правы. Что Обелиск был чем-то божественным. Он размышлял: А что, если это маяк для инопланетной расы, нечто, что призовёт их к нам, предвестник нашей собственной гибели?

Нет, он был не из тех людей, которые так легко поддаются вере. Он не знал, верит ли он в Бога, но к организованной религии он уж точно доверия не питает.

Однажды поздним вечером, когда он уже готовился ко сну, а Ады нигде не было видно — вероятно, скрывалась от него — раздался стук в дверь. Он подошёл к двери.

— Кто там? — спросил он.

— Филд, — ответил голос за дверью. — Впусти меня.

Филд? Что ему от меня нужно? Они не очень ладили ещё с того момента, как впервые попали на плавающий комплекс.

Когда он открыл дверь, то обнаружил Филда в окружении ещё двенадцати человек.

— Что это? — спросил Альтман, увидев их.

— Нам нужно поговорить с тобой, — сказал Филд. — Пожалуйста, позволь нам войти.

Не зная, что ещё сделать, Альтман впустил их. Один за другим они торжественно зашагали внутрь, останавливаясь в выбранном месте или садясь на кровать, заполняя комнату.

— Мы пришли к тебе, чтобы просить возглавить нас, — сказал Филд.