Модели ломаются у Сони в руках, словно она работает первый день. Вот опять открошился уголок. Надо успокоиться. Надо быть гордой. «Нет, Аркадий, это не любовь. Сегодня ты назначаешь свидание, а завтра опять наговоришь мне грубостей». Или просто не встречаться с ним. Отвернуться. Вырвать руку, если посмеет взять за руку.

У Зинки тоже часто крошатся модели. Не за что на нее сердиться. Люба — вот кому повезло в любви. Сашка всюду ходит за ней, как раб. Если бы он поступил так, как Аркадий, Люба не простила бы. Время совсем не движется. Когда же конец?

Соня совсем истомилась. И когда кончилась смена, она кое-как протерла свои пресс-формы и кинулась к выходу. Аркадий с улыбкой шагнул навстречу, взял за руку. И Соня не вырвала ее.

— Сердишься?

Теперь она дернула руку, но он держал крепко. Впереди и позади шли люди, разговаривали, смеялись. «А я тебе говорю, что Ботвинник…» Они могли разговаривать о Ботвиннике, о чем угодно, у них ведь жизнь шла нормально, по-человечески. А тут…

— Оставь меня…

— Сонька, милая, ну прости. У меня скверный характер. Вспылил, не сдержался. К тому же выпил. Я вовсе не хотел тебя обидеть.

Соня молчит. Но он чувствует, как исчезает напряжение в ее руке. Он перебирает Сонины пальцы. Они стали совсем покорными.

— Я виноват, признаю. Столько раз хотел подойти к тебе и не смел. Даю тебе слово: больше такое не повторится. Мне так не хватало тебя все эти дни.

Они уже миновали проходную. Аркадий завел Соню в какой-то сквер, смел перчаткой снег, посадил на скамью. От холодного дерева Соня сразу задрожала, но ей было все равно. Аркадий вернулся. Он раскаивается. Он любит!

— Помнишь, что я говорил тебе в наш первый вечер, когда мы были в театре? Это правда, нет-нет, не просто слова, я полюбил тебя с первого взгляда. Знаешь что, сегодня ты — моя гостья. Проведем вечер вместе, хорошо? Сейчас зайдем на минутку в магазин, купим конфет и ко мне.

Соня ни в чем не противилась. Зовет к себе? Ну что ж, она пойдет. Когда-то она не решалась… Самое страшное — потерять Аркадия. А теперь, когда он снова с нею, они не могут так вдруг расстаться. Этот вечер принадлежит им.

— Если бы ты знал…

— Я все знаю, — покровительственно сказал он.

Аркадий накупил шоколадных конфет, печенья и даже бутылку красного вина. Соне приятно было, что он собирается ее принимать, словно дорогую гостью.

Каким он был сегодня заботливым! То и дело заглядывал в лицо, спрашивал, не устала ли, не озябла ли. Когда вошли в квартиру, сам расстегнул пуговицы на ее пальто, провел в комнату, усадил в кресло.

— Отдыхай, Сонечка.

Вскоре вскипел чай. Соня помогла Аркадию расставить посуду на круглом, покрытом белой скатертью столе.

— А рюмочки у тебя есть, Аркаша?

— Рюмочками этот квасок не пьют, — возразил он и принес стаканы.

— Я много не буду.

— Оно слабенькое. Ну, за нашу любовь!

Аркадий взглянул на Соню каким-то загадочным долгим взглядом, так что она смутилась.

Она хотела отпить немного, но вино было сладкое и холодное, и ей так хотелось пить. Соня выпила полстакана и поставила его на стол.

— Нет, нет, до дна! — потребовал Аркадий. — Ведь это за нашу любовь.

— Я больше не могу, Аркаша.

— Пустяки!

Он сам взял в руки стакан и поднес к ее губам. Соня пыталась еще противиться, но Аркадий, в конце концов, добился своего — она без всякого удовольствия, почти через силу выпила вино.

— Ты, наверное, собираешься всю жизнь вот так делать со мной, что захочешь, — недовольно проговорила она. — Ты просто тиран, Аркадий.

— Глупая ты, Сонька — насмешливо возразил он. — Надо слушаться старших. Ты будешь славной женой.

— Еще бы! — самодовольно согласилась Соня и рассмеялась. — Вино совсем не слабое. Я здорово опьянела. Включи приемник. Музыки хочется.

— Лучше заведем пластинку и потанцуем, идет?

Он завел какое-то танго. Они попытались танцевать. Но Сонины ноги плохо слушались. И потом Аркадий как-то нехорошо прижимал ее к себе. Соня оттолкнула его.

— Пусти! Я не хочу танцевать. Я пойду домой.

— Ну зачем так торопиться. Ты первый раз у меня. А то, знаешь что, оставайся у меня до утра.

— Выдумаешь тоже.

— А что? Считай, что это твой дом. Все равно, ты станешь моей. Ничего страшного, если это случится на неделю-другую раньше.

Он не шутил. Соня тоже стала серьезной, даже как будто отрезвела.

— Не надо, Аркадий, — строго сказала она.

Музыка кончилась, пластинка, шипя, крутилась вхолостую.

— А если я так хочу?

Он привлек ее к себе. Соня пыталась оттолкнуть его, но почувствовала, как слаба она по сравнению с Аркадием, как трудно ей с ним бороться. Он просто парализовал ее волю своей настойчивостью.

Соня с трудом высвободилась и вышла в прихожую. Аркадий молча прошел за нею. Она сняла с вешалки пальто и уже просунула в рукав одну руку, когда он мягко, но настойчиво отобрал у нее пальто и повесил на прежнее место.

— Ну, побудь еще со мной, мне так одиноко без тебя.

Крепко обняв Соню своими сильными руками, Аркадий стал целовать ее в губы, потом, не выпуская из своих объятий, увел в комнату и посадил рядом с собою на мягкий диван.

Широко открытыми, светлыми глазами Соня глядела ему в лицо. Голова ее лежала, слегка запрокинувшись, на руке Аркадия, и золотистые волосы рассыпались по рукаву его пиджака. Он наклонился и опять стал целовать ее.

— Пусть наше счастье начнется немного раньше, — прошептал Аркадий.

Соня покачала головой. Но он чувствовал, что сопротивление ее слабеет.

— Мы любим друг друга… Так зачем ждать? Останься!

— Я не могу. Тетя будет беспокоиться.

— Она подумает, что ты задержалась на заводе. Помнишь, однажды была срочная работа, и ты оставалась на две смены подряд?

— Нет, я должна идти.

— И вообще твоей тете до тебя немного дела. Она даже рада будет, если ты не придешь. Константин Ильич ей куда дороже, чем ты.

— Неправда.

Но упоминание о Константине Ильиче сыграло свою роль. Стоило только Соне подумать о нем, как у нее тотчас возникало раздражение против тетки и желание досадить ей. Каждый вечер наряжается, ждет его, заглядывает в окошко. «Костя, Костя!»

Аркадий достал из кармана папиросы, закурил, скомкал пустую пачку.

— Я пойду все-таки, Аркаша, — сказала она.

— Не надо. Ты здесь — дома, — улыбаясь, ответил он.

Он был с ней, ее Аркадий, он принадлежал ей. От вина, от своих переживаний, от этой всепоглощающей любви, Соня чувствовала странную, блаженную слабость. Она была как в тумане, ей никуда не хотелось идти, и она почти обрадовалась, когда Аркадий сказал: «Ты здесь — дома».

Он сжал ее в своих объятиях и легко поднял.

«Напрасно я пришла к нему», — испуганно подумала Соня.

— Не бойся, — прошептал Аркадий.

Он уже не спрашивал, останется она или нет. Он распоряжался ею, как своей собственностью. И Соня не пыталась больше сопротивляться. Ей не хотелось сопротивляться. Ведь скоро — через месяц, а может быть, через неделю — он станет ее мужем. Нет, не через неделю, а сейчас. Сейчас…

Тамара, дойдя до обмазочного отделения, невольно убыстряла шаги и старалась не смотреть по сторонам. Керамические формы самых разнообразных очертаний занимали каждый метр свободной площади, оставляя лишь узкий проход. Но вся эта территория была не складом, а кладбищем. Брак. Брак, в котором все обвиняют Тамару Логинову.

Брак на керамике случался и раньше, но никогда он не был таким затяжным и массовым — как-то сам собою прекращался. А сейчас, когда цех ежедневно выпускал тысячи деталей, это стало настоящим бедствием.

Тамара не знала, что делать. Она совсем потеряла уверенность в себе. Робко входила в лабораторию, точно не имела на это права. Медлила приниматься за работу. Прежде чем отмерить мензуркой спирт или соляную кислоту, десять раз заглядывала в инструкцию, которую и без того знала наизусть. Очень старательно, по всем правилам готовила состав и потом подолгу стояла возле обмазчиц, следя за тем, как они окунают агрегаты в обмазку и подставляют под струю мелкого песка.