Соня ничего не ответила. За нее ответил Аркадий.

— Вадим — домосед, он не любит ходить в театр.

— Ну, нет, — возразил Костя. — Если культпоход…

— Так это в порядке комсомольской дисциплины, — тотчас нашелся Аркадий.

Вера молча потянула Костю за руку. Она все поняла. Она осудила Соню.

У Сони стало нехорошо на сердце. Зачем она пошла с Аркадием в театр? Он сунул ей билет, и она без оглядки, без раздумий побежала к нему. И не сказала правды Вадиму. Не посмела сказать… Теперь он узнает от Кости. Стыдно. Перед Верой стыдно, и перед Вадимом, и перед собой.

— Ты что нахохлилась, девочка?

Соня взглянула в лицо Аркадию. Он был доволен и беззаботен. Она ничего не сказала ему.

В полночь, когда кончился спектакль, Аркадий отправился провожать Соню. Она шла, прижимаясь к нему, как во сне — безвольная, счастливая, виноватая перед Вадимом и не раскаивающаяся в своей вине.

Был мороз, но Аркадий словно не замечал этого. Хотя ему, должно быть, не холодно в теплом полупальто и каракулевой шапке.

— Тебе так идет эта черная кубанка, — говорит Соня.

— Да? Тебе нравится?

— Нравится.

Соня совсем закоченела, особенно коленки — тонкие чулки не защищают от мороза. И руки тоже замерзли.

— Аркаша, пойдем побыстрее, — не выдержав, просит она.

Но Аркадий вместо этого останавливается и, обняв ее, крепко целует в посиневшие от холода губы.

И Соня смиряется. Они идут дальше тем же ровным неторопливым шагом, коленки уже ничего не чувствуют, наверное, побелели, и руки закоченели страшно. Но на талии лежит рука Аркадия, и Соня терпеливо переносит холод, чтобы продлить радость свидания.

Без Сони Вадим не захотел идти в клуб. Андрей звал — нет, отказался. Но и в общежитии не сиделось. Проиграл Саше Большову партию в шахматы, оделся, пошел один, просто так колесить по городу.

Возле доски объявлений Вадим по привычке задержался. «Обучаю на пишущей машинке… Продается рояль… Меняю квартиру…» Это уже давно висит. «Нужна няня… Сдается…» Этого не было. «Сдается комната площадью восемнадцать квадратных метров…»

Комната. Восемнадцать метров. То, что нужно Вадиму, что нужно им с Соней. Когда повесили эту бумажку? Неужели комната уже сдана? Заречная, 32. Надо записать. Не стоит. Заречная, 32. Если пойти сейчас же… Заречная, 32.

Конечно, Вадим пошел тотчас же, почти побежал. Он знал эту улицу. Далеко, на самой окраине. Но разве это важно? Будут выходить на полчасика пораньше. Даже приятно утром пробежаться до трамвайной остановки… Да, надо и сейчас подъехать на трамвае. Неужели не успеет? Неужели заняли?

Нет, комната оказалась свободной. Только узнав об этом, Вадим немного пришел в себя. Внимательно взглянул на хозяйку. Аккуратная женщина лет под пятьдесят, руки скрестила на груди, сверлит нанимателя острыми глазками.

— Можно посмотреть?

— Посмотрите.

Комната подходящая. Сухая, чистая, потолок высокий, два окна. Обои в голубых цветочках. Герань на подоконниках. Стол, кровать, четыре стула, шкаф. Что еще надо? Жить да радоваться. Вадим и сам это видит, а тут еще хозяйка непрестанно жужжит:

— Такую комнату не скоро найдете. У меня тут восемь лет люди жили, уезжали — благодарили. И вам… Сколько вас? Двоечко всего? Для двоих это прямо рай. Летом у нас тут палисадничек, георгины цветут.

— Сколько?

— Пять кустов.

— Нет. За комнату сколько?

— Ах, за комнату. Да уж так, чтобы без запроса…

Хозяйка храбро назвала цифру. Вадим поежился.

— Это не пойдет. Уступайте.

— Да что вы, такая комната, вас двое, оба работаете… Я ведь тоже на риск иду, сегодня вас двое, а через год, гляди, ребеночек, беспокойство…

— Ребенок? У нас?

— А что же. Дело молодое.

Вадим засмеялся. Ребенок. А в самом деле… Славная комната. Славная хозяйка. Все-таки он еще поторговался. Но славная хозяйка оказалась твердокаменной. И он согласился. Не на всю ведь жизнь. Со временем получат квартиру в заводском доме. Он дал задаток, получил расписку и уехал счастливый.

Утром раньше обычного побежал на завод, торопясь обрадовать Соню. Но Сони не было. Костя Жарков, здороваясь, как-то странно посмотрел на Вадима. И вдруг ни с того ни с сего сообщил:

— А знаешь, Вадим, я ревнивый.

Вадим принял это за шутку.

— Я на твою Веру ни-ни, не заглядываюсь.

Однако Костя оставался серьезен.

— Конечно, вы еще не поженились, но все знают, что ты подыскиваешь комнату…

— Нашел, — перебил Вадим. — Уже нашел.

— Вера говорит, что ничего у вас не получится. Это вчера мы спорили, после того как увидели Соню в театре с Аркадием. А я говорю: ерунда. Просто Вадим слишком доверчив.

— С Аркадием? В театре? — медленно переспросил Вадим.

— Так ты в самом деле не знал?

— А ты не того… не разыгрываешь меня?

— Твоя невеста тебя разыгрывает, — безжалостно проговорил Костя.

Ошеломленный Вадим покинул свой пост возле модельного отделения, где ожидал Соню, и пошел на литейный участок. Аркадий был уже там, в своих наглаженных брючках и неизменной вельветовой куртке. Сидел у стола, причесывался. «С Аркадием? С этим? — думал Вадим, с ненавистью глядя на бывшего друга. — Но почему… И ничего не сказала».

«Ну, хорошо… Сходила в театр. С другим. В конце концов, что тут особенного?» — попытался убедить себя Вадим, но его не покидало ощущение надвигающейся катастрофы. Он хотел заговорить с Аркадием, но чувствовал, что не сумеет скрыть волнения, и молчал. Вдруг Аркадий заговорил сам.

— Мы вчера были с Соней в театре, — сообщил он таким тоном, словно ожидал от Вадима одобрения. — Славная девочка.

Вадим до ломоты в скулах стиснул зубы и промолчал — он с трудом владел собой и мог бы сказать только какую-нибудь отчаянную грубость. Но сейчас было не время и не место.

— Пора загружать печь, — сказал Андрей, заметивший по лицу Вадима, что с ним творится что-то неладное.

— Пора, — согласился Вадим и первый пошел за стальными прутками.

Он взял несколько штук и направился к плавильной печи, но вдруг почувствовал такую тяжесть — не в руках, а в груди и как будто во всем теле, что, казалось, не хватит сил выдержать.

«Нет, надо немедленно увидеть ее», — решил он, поспешно дотащил свои прутки, сложил у печи и, сказав Андрею: «Загружайте, я сейчас», побежал в модельное отделение.

Еще с порога, позабыв о том, что Соня здесь не одна, Вадим крикнул каким-то сдавленным голосом:

— Соня!

Она медленно подошла.

— Что ты, Вадим?

— Ты…

Соня стояла против него и смотрела себе под ноги. Лицо у нее было строгое, отчужденное. Модельщицы с любопытством поглядывали на них.

— Отойдем в сторонку, мне надо с тобой поговорить.

Она послушно пошла за ним, но когда они остановились в укромном уголке возле разрисованного морозом окна, она, водя пальцем по стеклу и по-прежнему не глядя на Вадима, сказала:

— О чем нам говорить, Вадим?..

— Не о чем? — изумленно спросил он. — Больше не о чем? Это правда, что ты вчера с Аркадием…

Она не дала ему закончить.

— Правда… — Соня, наконец, взглянула на Вадима. Ее глаза отчего-то казались темнее, чем обычно, и Вадиму почудилось в них смятение и вместе с тем решимость.

— Я ошиблась, Вадим. Я тебя никогда не любила. Просто как-то необдуманно согласилась… Только теперь я поняла, что это была не любовь…

Вадим все еще не мог осмыслить случившегося, не мог смириться. Ведь ничего не было… Или было, а он, слепой олух, не замечал? Да, наверное, так… Соня охладела к нему. Отговаривалась, когда он предлагал встретиться. Стала молчалива, а иногда без причины раздражительна. Она его не любила.

— Нет, этого не может быть. Ведь все уже… Мы все решили. И комната есть. Хорошая комната.

Зачем он это говорит? Как он не понимает, что это непоправимо?