«К черту! — подумал Аркадий, заметив, что мысли его опять непроизвольно соскользнули к Соне. — Не буду о ней думать. За целый вечер не вспомню ни разу!»

С этим твердым намерением он, поужинав в столовой, направился в общежитие.

Своим появлением Аркадий прервал, видимо, интересный разговор. У всех были оживленные лица, даже Карасик не спал, а просто лежал на кровати с приоткрытыми глазами.

— Помешал? — спросил Аркадий.

— Нет, проходи, — приветливо пригласил Андрей. — Даже помочь можешь, а то напали на меня — трое на одного.

Вадим взял со стола раскрытую книгу, поднялся было, чтобы уйти, но Аркадий, вдруг обозлившись, спросил:

— Что ты от меня бегаешь, как черт от ладана?

— Запах твой не нравится, — отпарировал Вадим, но не ушел, а сел на прежнее место у окна.

— Мы вот о чем говорили, — поспешил Андрей замять назревавший инцидент. — Я хочу поехать куда-нибудь, только обязательно далеко. В Сибирь, например. Или на Чукотку. Я же нигде не был, всю жизнь в одном городе. Детдом, ремесленное, завод — и все. А хочется весь мир увидеть.

— В мире нам отводится узенькая тропочка, — сказал Аркадий. — Надо идти по этой тропочке и не рыпаться.

— Кому тропка, а кому и магистраль, — не глядя на Аркадия, вставил Вадим.

— Я летом хотел уехать в Сибирь, никто не знает, — продолжал Андрей.

— Знаем, — хитро подмигнув, возразил Сашка.

— Ну да?

— Вот тебе и «ну да». Минаев говорил, как он тебе хвост защемил. «От трудностей бежишь?» Ты и сел, испугался.

— Нет, я не испугался, — горячо возразил Андрей, — но я не хочу, чтобы обо мне так думали. Мне эта работа у печей не нравится, я прямо говорю, Вадиму — по душе, он как-то сразу освоился, а мне — нет. Но все равно, не могу я. Вот перейдем в новый цех, где все механизировано, тогда…

— Уедешь? — не то подсказал, не то возмутился Сашка.

— Тогда, может, уеду. Вы знаете, гудок паровозный услышу — прямо в сердце что-то переворачивается… Аркадий, поедем вместе, а?

Андрей сидел у стола, подперев рукою голову; мечтательно, с улыбкой глядели из-под густых, сросшихся бровей его глаза.

— Аркадий тебе не попутчик, — вызывающе сказал Вадим.

— Почем тебе знать? — усмехнулся Аркадий. — Вот возьму и поеду в Сибирь. Буду жить в общежитии, спать на жесткой койке…

— У тебя от жесткой койки бока заболят, — перебил Вадим.

— Ты неправ, Вадим, — упрекнул Андрей.

— А я никуда не поеду, — объявил Сашка. — Буду на заводе работать, квартиру с Любой получим…

— В Сибири, говорят, заработки хорошие, — подал голос Карасик, и все засмеялись.

Сашка встал и начал одеваться, чтобы пойти к Любе. Андрею пора было на заседание бытсовета. Он с беспокойством поглядывал на Аркадия — как бы у них с Вадимом не вышло серьезной перепалки. Аркадий заметил его тревогу, насмешливо успокоил:

— Иди, иди, а мы с Вадимом посидим, поговорим, молодость вспомним.

Вадим никак не отозвался на эти слова, но Аркадий, как только они остались вдвоем, опять сделал попытку завязать разговор:

— Ты зря на меня злишься, Вадим. Мы теперь оба в одинаковом положении отвергнутых влюбленных.

Вадим смерил его тяжелым, угрюмым взглядом, точно раздумывая, стоит ли отвечать. Потом все-таки ответил.

— Соню ты не любил, — убежденно проговорил он.

— Ты уверен?

— Уверен. Легко смотришь на все, — исподлобья, в упор глядя на Аркадия, продолжал Вадим. — Хочешь не пройти по жизни, а протанцевать.

— Ну, какой я танцор, — усмехнулся Аркадий, — хромой-то.

— Одному себе хочешь радости. До других тебе дела нет. Толкнешь — не заметишь, с ног собьешь — руки не протянешь.

— Уж не тебя ли я сбил с ног? Ну, что же ты? Договаривай.

— Соню за что обидел? — спросил Вадим очень тихо, почти шепотом.

— Это она…

— Не ври! Закрутил голову девчонке и рад, что она мучается.

— Правда, Вадька, я не виноват, — вдруг поддавшись какому-то искреннему порыву и забыв на минуту все, что было между ними, сказал Аркадий. — Хочешь, расскажу, что у нас вышло?

— Нет уж, избавь, ничего я не хочу про нее знать. И про тебя тоже. Ничего… Ссорьтесь, миритесь — дело ваше. А мне зачем же…

Вадим, видимо, не очень ясно соображал, о чем говорит, просто произносил слово за словом, стараясь убить, заглушить какую-то внутреннюю боль. Губы его шевелились с трудом, как у человека, который долго пробыл на морозе.

Аркадию вдруг сделалось неловко, точно он подсмотрел то, чего никому не надо видеть.

— Пойду я, — сказал он.

Вадим не ответил. Аркадий, не простившись, вышел. «Вот кто по-настоящему любил Соню», — подумал Аркадий. И сам собою явился вопрос: «А я?»

Первый раз он серьезно подумал об этом. Он старался ответить себе честно, отбросив все мелкое, поверхностное, ничтожное, что всегда сопутствовало его отношениям с девушками. Ему казалось сейчас очень важным понять правду. И как только он сумел по-новому, забыв об их ссоре, подумать о Соне, острая тоска сжала его сердце. «Завтра же, — подумал Аркадий, — увижу ее. И скажу… Скажу ей все».

Судьба наказала Соню. Теперь она поняла Вадима. Вот как это бывает, когда тебя отталкивает любимый человек. Рвешься к нему сердцем и не смеешь сделать шагу навстречу. То все готов простить, то обвиняешь и почти ненавидишь. Сколько уже прошло со времени их ссоры? Три, нет, почти четыре недели. Как глупо кончилась ее любовь. Или… или еще не кончилась? Нет, все. «Ты думаешь, я такой же теленок, как твой Вадим…» Может, Вадим был прав, когда плохо отзывался об Аркадии? Ведь Аркадий сам во всем виноват. А ведет себя так, как будто она его обидела. Приходит в отделение, назло заигрывает с Зинкой. И все-таки в шутках его слышится какая-то горечь. А вдруг он не ради Зины приходит? Вдруг он сожалеет и раскаивается?

Смутные, противоречивые мысли роятся в голове Сони. А руки между тем проворно делают свое дело, и деревянные ящички быстро наполняются моделями, так что Зина, которой тоже не дают покоя мечты об Аркадии, не успевает прессовать. На нее то и дело нападает болтливость, она все советуется с девчатами насчет фасонов платья и причесок, часто бегает к литейщикам, туда, где работает Аркадий.

Девушки сначала смотрели на ее отлучки снисходительно и посмеивались. Но однажды Люба не вытерпела.

— Почему мы Зинкину любовь должны оплачивать из своего кармана? Можешь влюбляться в кого хочешь, но работай как следует.

— Верно, Зина, так нельзя, — укоризненно проговорила Соня.

Зина только и ждала этого.

— Ты просто ревнуешь! — крикнула она. — Аркадий не стал с тобой ходить, вот ты и злишься.

— «Ходить», — усмехнулась Соня. — Ходи с ним, пожалуйста, кто тебе мешает.

Люба заступилась за Соню.

— Ревность тут ни при чем. А работать за тебя мы не обязаны.

Зина демонстративно замолчала и до обеда не встала с места. Она доказала, что умеет-таки работать! Модели шли беспрерывно. Даже после сигнала на обеденный перерыв Зина продолжала стучать рукояткой пресса. «Сейчас еще одну, — думала она, — и побегу к нему. Только еще одну. Вот, последняя».

Но пока она собиралась, Аркадий пришел сам. Соня разбирала пресс-формы и не заметила его, а Зина сразу увидела, заулыбалась.

Аркадий шел, в упор, нагловато и насмешливо глядя на Зину. Но, подойдя вплотную, вдруг отвернулся от нее и громко сказал:

— Соня, нам надо встретиться.

Соня осталась сидеть в той же позе, даже глаз не подняла, только белые тонкие ее пальцы замерли на пресс-форме.

— Я подожду тебя после работы у выхода.

Сонины руки медленно сползли со стола на колени.

— Незачем нам встречаться, — тихо произнесла она.

— Нет, есть зачем, — твердо сказал Аркадий.

Он умел так говорить и так смотреть, что невольно хотелось подчиниться.

— Я буду ждать, — повторил он.

У Зины вытянулось лицо. Соня заметила это с невольным злорадством. Напрасно Зинка вообразила, что он всерьез ею увлекся. «Незачем встречаться», — сказала Соня. Незачем? С ним? С единственным в мире человеком, которого она любит? Неужели возможно, что опять все станет по-прежнему? Четыре часа. Еще четыре часа до конца смены. Можно состариться за эти четыре часа.