И вдруг начался брак. Формы прокаливали, как и до этого, пять часов. В первой партии половина деталей оказалась негодной, вторая вышла почти вся хорошая, а третья целиком пошла в брак.
— Это не из-за прокалки, здесь что-то другое, — предположил Вадим.
— Ведь вчера за всю смену почти не было брака, — отозвался помрачневший Андрей. — Да не только вчера — все три дня.
— Вот именно. Михаил Степанович, что ж ты молчишь? В чем дело, по-твоему?
— А чего я буду говорить? Это вы инженерами себя возомнили — ну и гадайте теперь. А мое дело — плавить да лить.
На участок, где происходила очистка агрегатов от формовочных материалов, прибежал Минаев. Тут же собрались литейщики. Вадим сходил в модельное отделение, принес модель детали, присел на корточки возле сваленных в кучу агрегатов. Модель была нормальная, с четкими очертаниями, а отлитые детали получились какими-то курносыми, с округлыми вершинами.
— Недолив, — сказал Минаев, оглядывая литейщиков.
— Работаешь, как черт, а получишь пшик, как вычтут за брак, — угрюмо обронил Карасик.
— Не вычтут: опыты, — успокоил его Зуев.
— Может, металл холодный лили? — спросил Минаев.
Раньше Вадиму казалось смешным, когда раскаленную сталь называли «холодной», но теперь он уже усвоил терминологию литейщиков. Холодная — это значило, что металл недостаточно прогрет и застывает, не успев как следует заполнить форму.
— Что я — первый день лью? — с апломбом заметил Зуев. — Если не доверяете…
— Брось ты, Михаил Степанович, кто тебе не доверяет? — тотчас возразил Минаев. — Ох, говорил же я, подождать надо с этим делом. Не послушали. А теперь вот возись. Пойду посоветуюсь с Федором Федоровичем.
Разговор с Бережковым вышел трудный. Федор Федорович молча выслушал начальника цеха, потом с обреченным видом сказал:
— Прекрасно, Иван Васильевич. Я займусь литьем, но чертежи на пресс-форму для двадцать восьмой детали задержатся еще на два дня.
— Да зачем тебе самому заниматься? — возразил Минаев. — Поручи кому-нибудь.
— Добейтесь прежде, чтобы был нормальный штат, а потом можно и поручать, — съязвил Бережков.
— Я вас прошу, Федор Федорович… Это же в ваших силах…
— Но силам человеческим, как я уже говорил вам, есть предел, — упрямился Бережков.
Минаев вспыхнул.
— Я настаиваю, требую! Я приказываю, наконец! — закричал он.
— У меня отличный слух, — подчеркнуто тихо сказал Бережков.
— Ох, и любишь ты на нервах поиграть, Федор Федорович. Да поручи Игнатову, пусть разберется, — снова пошел на примирение Минаев.
— Ну, если вы надеетесь, что он поможет…
Толя Игнатов пришел к литейщикам в конце дня, когда они, закончив смену, уже собирались домой. Явно в подражание Бережкову он ходил на работу в добротном новом костюме и модном галстуке. Он вообще старался походить на Федора Федоровича во всем. Был внешне медлителен, говорил негромко, суждения свои высказывал авторитетно и безапелляционно.
— Так в чем тут дело? — спросил Толя таким тоном, точно заведомо знал, что речь пойдет о чем-то пустяковом, не достойном его вмешательства.
Зуев стал подробно объяснять, как вели плавку, как заливали. Но Игнатов слушал рассеянно.
— Это можно было предвидеть, — заявил он. — За пять часов формы не успевают как следует прокалиться, при заливке из стенок выделяются пары и газы, которые не пускают металл. Вот вам и причина недолива.
— Но в прошлую смену мы калили так же, — напомнил Андрей.
Толя Игнатов пожал плечами.
— Чистая случайность! Надо прокаливать формы как прежде, в течение семи часов.
— Почему же… — начал было опять Вадим, однако Игнатов посмотрел на него так, точно хотел сказать: «Как, ты тоже считаешь себя вправе судить о столь сложных вещах?» И, не дослушав, он пошел в техотдел, чтобы сообщить свои выводы. Вадим хотел было остановить Игнатова, но махнул рукой.
— Еще не все потеряно, — ободрил он приунывшего Андрея. — Я вот что надумал…
План Вадима заключался в том, чтобы пойти к Петру Антоновичу, рассказать ему все и узнать его мнение.
— Удобно ли? — усомнился Андрей. — Человек болеет, а мы полезем к нему с делами.
— Посмотрим, — решил Вадим. — Если ему очень плохо, не будем говорить. Проведать так и так надо.
В тот же вечер они отправились к Нилову. Мастер жил далеко. Вадим с Андреем долго ехали на трамвае, потом несколько кварталов шли пешком по окраинной малолюдной улице.
— Вот оно, имение Петра Антоновича, — сказал Вадим, увидев наконец нужный номер.
«Имением» оказался небольшой, но крепкий деревянный домик, за которым виднелся фруктовый сад. На стук калитки на крыльцо вышла полная пожилая женщина.
— Проходите, проходите, — приветливо пригласила она гостей, узнав, что они с завода. — Вот обрадуется Петя, а то уж вовсе заскучал. Сюда пожалуйте.
Она проводила их в небольшую, чистую и теплую комнату. До пояса укрытый одеялом, Петр Антонович лежал на кровати в белой рубахе с засученными рукавами и перочинным ножом вырезал из чурбачка куклу. Белокурая девочка лет трех серьезно следила за его работой.
— А-а, вспомнила молодежь про старика, наконец-то, — сдержанно укорил гостей Петр Антонович. — Присаживайтесь.
Они сели и огляделись. У одной стены было устроено несколько полок, застеленных бумагой с вырезанными по краям фестончиками и сплошь заставленных книгами. На небольшом столе лежала чертежная доска, на нее был наколот лист ватмана с незаконченным чертежом. Широкий подоконник занимали горшки с буйно разросшимися цветами. У кровати лежал пестрый половичок. Вся эта маленькая теплая комната понравилась посетителям своим семейным немудреным уютом, которого им недоставало в общежитии.
— Как здоровье, Петр Антонович? — спросил Вадим.
— Теперь-то лучше, — бодрясь, отозвался мастер, но по его похудевшему лицу с густой синевой под глазами и углубившимися за эти несколько дней морщинками Вадим и Андрей видели, что мастеру не так уж хорошо.
— Денька через два-три думаю на работу, — продолжал Петр Антонович. — Сердце шалит. Старею. Лидочка, пойди, скажи бабушке, чтобы чай собрала, — обратился он к девочке.
— Внучка ваша? — спросил Андрей.
— Внучка, — гордо улыбнулся Петр Антонович. — Сын с невесткой в Чехословакию уехали работать, а внучку нам со старухой оставили. Ну, как там дела-то?
— Дел без вас много натворили, Петр Антонович, — сказал Вадим. — Не разберемся никак с ними.
Но они ничего не успели рассказать — вошла жена Петра Антоновича с полной тарелкой душистых яблок.
— Вот, покушайте, — предложила она. — Из своего сада. А там и чаек поспеет.
— Да мы не хотим, — застеснялся Андрей. — Только что в столовой были.
— У меня пироги свежие, домашние, — похвалилась хозяйка. — Таких вам ни в одной столовой не испекут.
Она ушла и увела с собой державшуюся за подол внучку, а Андрей стал рассказывать о событиях на литейном участке.
Петр Антонович, вначале ковырявший ножом свой чурбачок, вскоре отложил работу и, глядя из-под приспущенных век своими умными усталыми глазами, стал слушать внимательнее.
— Если столько деталей вышли годными, это не случайно, — задумчиво проговорил он, отвергая заключение Игнатова. — А сегодня какие, говорите, детали шли?
Вадим объяснил.
— Та-ак… Те, что покрупнее, стало быть, хороши, а мелкие не удались. Для мелких металл нужен горячее. А, может… Не холодный ли, в самом деле, металл лили? Пирометристка могла не доглядеть, а Зуев насчет качества человек беззаботный. Он за рублем ничего ни знать, ни видеть не желает. Вот ведь не ко времени я заболел!
— Надо будет пирометристке сказать, чтобы внимательнее температуру замеряла, — заметил Вадим.
— Это так, — согласился Петр Антонович. — Но вы вот еще что… вы сами, помимо нее, проверьте. Нормально прогретый металл застывает на поверхности форм через восемнадцать-двадцать секунд после заливки. Вы и заметьте.
— Эх, я ведь это знал, да как-то ни к чему было, — признался Андрей.
