Она пробилась через плотную толпу встречающих в зоне прибытия и приняла меня в свои объятия. Мягкость ее рук, тепло тела, легкий запах чеснока и пота снова заставили меня почувствовать себя девочкой с косами в теплом белье от «Chill Proof».

Пришлось достаточно долго простоять в очереди в бюро проката автомобилей.

— Дай-ка посмотреть на тебя, — потребовала она и, медленно и тяжело положив руку мне на плечо, сжала его и погладила пальцами щеку. Ее движения были бережными, осторожными и, как лучшее лекарство от кашля, сладкими и успокаивающими.

Ее английский заметно ухудшился. С моим итальянским случилось то же самое, но самые важные факты мы сообщили друг другу без препятствий. Ее артрит по-прежнему мучил ее, ее сын жил в Милане и ничего не писал ей, большая часть склона над Фиертино — когда-то открытая и свободная — была поделена на участки для дачников, и никогда не было известно, на кого наткнешься в долине. Но я не должна волноваться — она схватила меня за руку: дом, в котором я буду жить, это настоящий старый дом, выбранный в соответствии с предпочтениями моего отца. Сама же она была вполне счастлива в современном бунгало. Всю дорогу из Рима, пока мы ехали мимо пыльных олеандров между засаженных помидорами и кабачками полей, Бенедетта болтала. Casa Rosa[14] был куплен английской парой, которая, не найдя средств для ремонта дома, отбыла обратно в Англию. Теперь дом пустовал, хотя его раз или два за лето сдавали на небольшой срок. Похоже, агент оказался на редкость бестолковым. «Санта Патата, он родился без мозгов!». Поглощенная вождением на незнакомой дороге, я слушала вполуха.

Два часа спустя Бенедетта велела мне свернуть направо в долину, пролегающую строго с севера на юг, и мы поехали между кукурузными полями и виноградниками. Они были маленькими, но безупречными. Было заметно, что здесь используют дорогую и сложную технику.

Оливковые деревья мерцали серебристо-серой листвой. Дорога вилась по долине, иногда поднимаясь на склоны, гребни холмов были пыльно-коричневыми — «хорошо обработанная земля имеет цвет загорелой кожи», — говорил мой отец — и так же извивалась между больших камней гладкая лента реки.

Рычаг переключения передач был скользким под моей рукой. Я кашлянула, и Бенедетта вздохнула.

— Ты заболела после смерти Альфредо. Этого следовало ожидать.

Я повернулась и улыбнулась ей.

— Это было большим потрясением.

— Так было лучше для него, — сказала она и хлопнула себя по бедрам. — Медленнее, Фанни. Мы подъезжаем к Фиертино.

Желудок сжался, я испугалась, что Фиертино не будет похож на тот город, который я воображала себе все эти годы; я притормозила.

И…да. Здесь была базарная площадь и церковь за ней, ряды пыльных платанов и лабиринт узких улочек, разбегающихся из центра.

И… нет. В Фиертино моего отца наверняка не было автомобильных пробок, рекламных щитов, современных кварталов, расползшихся вокруг старинного сердца города.

И все-таки…

Мы проехали мимо центра, обогнули площадь, а Бенедетта все не унималась. Строители обманули англичан — им это любой здесь мог сказать — новая стена, которую они построили, пошла трещинами и обрушилась, так что большинство растений в саду погибло во время жаркого лета. Они были достойны худшего презрения за свою гордыню и нежелание обратиться за помощью к местным жителям.

— Они сбежали домой, бросив свой дом в беде.

Casa Rosa стоял в стороне от дороги примерно в четверти мили севернее Фиертино. Пыльная дорога вела круто вверх, я настолько сконцентрировалась на управлении машиной, что не сразу заметила дом. Я вышла из автомобиля, подошла ко входной двери и в ту же минуту пожалела, что не увидела его на пять секунд раньше.

Окрашенный в оранжево-розовый цвет, выветренный до тонких кварцевых прожилок, Casa Rosa был двухэтажным домом с плоским фасадом. Никаких украшений, ничего особенного, но он заговорил со мной так, что заставил меня задохнуться от неожиданности. Я должен стать твоим, сказал он.

О'кей, подумала я. Все ясно. Это немного неудобно, потому что я живу далеко отсюда, но, по крайней мере, все понятно.

Высокие узкие окна на первом этаже, закрытые длинными ставнями, и окна поменьше наверху. Черепичная крыша, такая же источенная ветрами, как штукатурка, такая же старая и негодная. Уродливые щели в каменной кладке, шрамы от обвалившейся плитки, тонкое деревце, растущее из дымохода. Даже самый непритязательный глаз не мог не заметить его отчаянного состояния и заброшенности.

Бенедетта пожала плечами.

— Нужна настоящая la Passione,[15] чтобы вернуть его к жизни.

Я прищурилась и сосчитала окна. Казалось, дом ждал решения своей участи.

Входная дверь уступила с трудом.

Наше появление в холле вызвало шорох насекомых, наши ноги подняли облачко пыли. Бенедетта щелкнула языком.

— Очень плохо. Но не беспокойся. Я приду и уберусь.

— Нет, не надо. — я обняла ее рукой за плечи. В моем голосе звучала собственническая нотка. — Я сама.

— Ничего хорошего, — категорически заявила Бенедетта, когда мы осматривали кухню.

— Но не безнадежно, — возразила я.

Плита была хотя и древняя, но чистая и в рабочем состоянии; хотя краны и заросли немного плесенью, но раковина не протекала. Посуда была сложена на полке, а коробок спичек лежал на блюдце рядом с плитой. Свечи были вставлены в бутылки из-под Кьянти, и воск расползся по деревянной столешнице кухонного стола.

Наверху находились три спальни и ванная комната размером с тазик со стоком в полу. Главная спальня была во вполне приличном состоянии, а кровать была расположена так, чтобы сидящий в ней мог иметь полное представление обо всем происходящем в Фиертино.

Перед моим взором открылось пылающее голубым огнем небо, пурпурно-коричневая гряда округлых, как груди, холмов, серо-зеленые оливковые рощи у их подножия и виноградные лозы, ровными рядами взбирающиеся вверх по западному склону. У меня перехватило дыхание.

Бенедетта восприняла беспорядок в доме, как личное оскорбление, и извинялась со слезами на глазах.

Я втащила мой чемодан в спальню и поставила сумку на кровать.

— Бенедетта, — я достала урну и развернула ее. — Ты должна помочь найти мне правильное место для моего отца.

— Ах, — она коснулась пальцами крышки. — Альфредо. Мы должны хорошо подумать. Это важно. — ее пальцы лежали на урне. — Может быть, священник… Я думаю, что Альфредо хотел бы быть над городом на склоне холма.

— Может быть, — сказала я, — но я должна осмотреться. Я найду самое красивое место.

Бенедетта тихо рассмеялась.

— Твой отец был замечательным человеком.

— Бедняжка, — сказала Мэг.

Я позвонила, чтобы сообщить, как добралась до места и упомянула некоторые факты о состоянии дома. Не было никакого смысла объяснять Мэг, что заброшенность дома имела свои преимущества. Его печальное состояние перекликалось с моим душевным настроем. Не было смысла рассказывать Мэг, что Casa Rosa был идеальным пристанищем для беглой жены и матери.

Для меня не было лекарства от тоски лучше побега. Здесь мне не надо было оценивать себя по десятибалльной шкале. Я бросила свою команду, но мне было все равно. Я спала в чужой постели, но была совершенно, абсолютно счастлива. Проснувшись на рассвете от лучей не по-английски яркого солнца, приникшего в распахнутые окна, я произнесла в прохладный воздух: «Да».

— Звонила Хлоя, — наконец сообщила Мэг. — она забыла, что ты собиралась уехать. Мы поговорили, она чувствует себя прекрасно. На самом деле Саша собирается присоединиться к ней на некоторое время. — когда я не клюнула на эту приманку, Мэг забросила свой самый надежный крючок. — Знаешь, Фанни, не было необходимости прятать бутылку от вина после вашего обеда с Элейн. Это только показывает, что ты ни капли мне не доверяешь.