— А третий? — Джейми все еще держал носовой платок аббата. Он вытирал им нос, холодный ветер вызвал насморк.

— Ах, ну да… — Аббат не остановился, но бодро постучал пальцами по черепу, чтобы легче думалось. — Кто же это был… О, конечно. У каждого конкретного племени был свой бог-покровитель, поэтому они называются по-разному.

— Вот как. — Настоятель рассказывал ему о богах только, чтобы скоротать время? Конечно, они не совершали моцион ради здоровья, он знал, что есть только одна причина, погнавшая их через болото.

И он оказался прав.

— Бог требует жертвы, не так ли? А старые боги хотели крови. — Теперь он подошел близко к отцу Майклу и ясно слышал его, несмотря на вой ветра. Во мхах жили птицы; он расслышал зов бекаса, высокий и тонкий. — Они захватывали пленных и сжигали их в больших плетеных клетках — для Тараниса. — Аббат повернул голову, чтобы оглянуться на Джейми, он улыбался. — А ведь неплохо, что англичане теперь стали более цивилизованными? — ирония его замечания подразумевала, что аббат имеет некоторые сомнения в цивилизованности англичан, и Джейми вернул ему кривую усмешку, признавая это. Жечь людей заживо… Они делали почти то же самой, только в английском стиле. Сжигали дома и поля, не обращая внимания на женщин и детей, которых обрекали на смерть — или от огня или от голода и холода.

— Мне повезло, отец, что и говорить.

— Они до сих пор вешают людей на деревьях, — задумчиво сказал настоятель. Это не был вопрос, но Джейми согласно хрюкнул. — Так приносили жертвы Эзусу — вешали или закалывали. Иногда и то и другое.

— Ну, виселица может быть ненадежна, — ответил Джейми немного сухо. — Бывает, что человек выживает. Поэтому, — добавил он в надежде подвести настоятеля к цели их путешествия, — человека в болоте не просто задушили веревкой. Хотя, думаю не обязательно было одновременно бить по голове, резать горло и топить — любого из этих действий достаточно было, чтобы лишить его жизни.

Настоятель невозмутимо кивнул. Ветер играл пучками его волос, заставляя их порхать вокруг тонзуры, словно клочья болотного хлопка, выросшего вокруг следа.

— Тевтатус, — сказал он торжественно. — Это имя одного из старых племенных богов. Он принимал жертву в свои объятия в воде священного колодца и тому подобных местах. Вот таким образом.

Они подошли к месту, где тропинка раздваивалась, один рукав вел в сторону небольшого холма, а другой — к зияющей дыре в болоте. Здесь монахи резали торф, подумал Джейми, и здесь они нашли того человека, к чьей могиле они почти наверняка направлялись.

Для чего, спрашивал он себя беспокойно. Рассказ аббата подразумевал, что их прогулка связана с его исповедью, и что бы он ни собирался сказать, оно не обещало быть простым. И он еще не был освобожден от своих грехов. Аббат повернул к холму.

— Я не думаю, что должен был бросить его прямо туда, откуда он пришел, — объяснил отец Майкл, прижимая разлетающиеся волосы ладонью. — Кто-то из резчиков торфа выкопает его снова, и все это безобразие повторится опять.

— Так вы положили его под холмом? — Сказал Джейми, и холодок пробежал по его спине о этих слов. В стихотворении были слова о «короле под горой», но насколько ему было известно, в народе пели о «короле под холмом», и феи жили в холмах. Его рот пересох от ветра, и ему пришлось сглотнуть, прежде чем заговорить снова. Но он не успел задать свой вопрос, потому что настоятель наклонился, разулся и поднял повыше полы рясы.

— Таким образом, — повторил он через плечо, — нам осталось пройти еще немного.

Бурча про себя, но старательно избегая богохульства, Джейми снял сапоги и чулки и напряженно следил за аббатом. Он был в два раза выше отца Майкла, не было ни малейшего шанса, что старый священник сможет вытащить его из трясины, если он провалится.

Темная вода струилась между пальцами, холодная, но терпимая для босых ног. Он чувствовал, как торф пружинит под ним, пузырясь и слегка покалывая ступни. Он погружался по щиколотку при каждом шаге, но не глубже, и вышел на берег у пригорка, не понеся никакого ущерба, разве что несколько капель грязи на штанах.

— А теперь, — сказал отец Майкл, обращаясь к нему, — трудная часть.

Настоятель провел его к вершине скалистого пригорка, где под сосной находилась скамья, высеченная из камня скалы. Она был мраморной, заросшей голубым, зеленым и желтым лишайником, и было ясно, что она стоит здесь на протяжении многих и многих веков.

— Это скамья друидов, на этом месте цари приносили жертвы старым богам, — сказал священник и перекрестился. Джейми невольно сделал то же самое. Это было очень старое место; казалось, камень требовал тишины; ветер на болоте затих, и он мог слышать биение своего сердца, медленное, но верное.

Отец Майкл полез в кожаную сумку на поясе, и к беспокойству Джейми достал резную чашу, которую бережно поставил на священное место.

— Я знаю, кем ты был когда-то, — сказал он Джейми просто. — Твой дядя Алекс передавал мне новости о тебе. Ты был великим воином короля. Законного короля.

— Это было очень давно, отец, — неприятные ощущения вернулись, и уже не только от вида чаши, хоть кожу на затылке снова начало покалывать.

Настоятель выпрямился и оценивающе оглядел его.

— Ты находишься в расцвете своей мужественности, Shéamais Mac Bhrian,[35] — сказал он. — Правильно ли то, что ты должен впустую растратить свои силы и дар вести за собой мужей?

Иисусе, подумал Джейми потрясенно, он хочет, чтобы я взял эту проклятую чашу и сделал то, что просит Куинн.

— Правильно ли будет вести на смерть людей ради тщетной цели? — ответил он так резко, что настоятель моргнул.

— Тщетная? Цель служения Церкви и Богу? Чтобы восстановить божьего избранника на престоле и снять ногу англичан с шеи твоего и моего народа?

— Тщетная, отец, — сказал он, стараясь обрести спокойствие, хотя мысль о возрождении Шотландии заставила напрячься все его мышцы. — Вы говорите, что знаете, кем я был. Но вы не знаете, что там произошло. Вы не видели, что произошло потом, когда кланы были разгромлены — раздавлены, отец! Когда они… — Он резко замолчал, закрыл глаза и плотно сжал зубы, ему надо было восстановить дыхание. — Я прятался, — сказал Джейми после короткой паузы. — На своей земле. Скрывался в пещере от англичан в течение семи лет. — Он сделал глубокий вдох и почувствовал, как горят шрамы на спине. Он открыл глаза и встретился взглядом со священником.

— Однажды ночью я вышел на охоту, наверное, через год после Куллодена. Я прошел мимо сгоревшего дома, я ходил там сто раз. Но дождь размыл дорогу и я отошел в сторону, и наступил на нее. — Он сглотнул, вспомнив, как замерло сердце, когда он почувствовал остатки костей под стопой. Страшная хрупкость тоненьких ребер, косточек, которые когда-то были руками, присыпанных камешками. — Маленькая девочка. Она лежала там несколько месяцев… лисы и барсуки… Я не знаю, кем она была. В той семье было три девочки-погодки, три малышки, у них у всех были каштановые волосы — я видел, что осталось от ее волос — так что я не мог сказать, была это Маири, Беата или малышка Каристиона. — Он резко замолчал.

— Я сказал, что будет трудно. — Священник говорил тихо, не отводя глаз в сторону. Его глаза потемнели и смотрели упорно. — Думаешь, я не видел подобных вещей здесь?

— Хотите видеть их снова? — Его кулаки сжались помимо воли.

— А они остановятся? — отрезал священник. — Ты не осуждаешь своих и моих соотечественников за страх перед жестокостью англичан, за отсутствие воли? Я не думал, из-за писем Александра, что тебе не хватит смелости, но, возможно, он ошибался в тебе.

— Нет, отец, — сказал он, его голос звучал откуда-то снизу, из глубины горла. — Не пытайтесь ничего добиться от меня. Да, я знал, как вести за собой людей. Но больше я их не поведу.

Отец Майкл коротко фыркнул, как будто его рассмешили эти слова, но глаза оставались темными.

— Вот как, мальчик? — спросил он. — Ты отворачиваешься от своего долга, от того, что Бог призвал тебя совершить? Быть прихвостнем англичан, добровольно носить свои цепи, чтобы вернуться к ребенку, которому ты не нужен и который никогда не будет носить твое имя?