Отмечаю, что в телефонных разговорах выработался новый порядок. Первое время вызовы точно соответствовали разработанным заранее правилам.

— «Приватир», «Приватир», я — «Бен Франклин». Прием.

На что «Приватир» отвечал:

— «Бен Франклин», «Бен Франклин», я — «Приватир». Прием.

Лишь после этого полагалось начинать разговор по существу. Теперь все изменилось, и нередко можно услышать, как телефон вдруг без всяких околичностей спрашивает:

— Привет, Каз, чем вы там заняты внизу?

Как правило, слышимость хорошая, и только когда мы подходим слишком близко к поверхности (и судно оказывается в стороне) или, наоборот, ко дну (и передачу забивают эхо), связь иногда затрудняется. То речь говорящего звучит, словно торжественная проповедь епископа с соборной кафедры, то, наоборот, кажется, что она состоит по преимуществу из самых вульгарных и оскорбительных эпитетов. Но мы ни капли не обижаемся. А вот что нас (точнее, меня) всерьез огорчает, так это скудость сообщений об астронавтах. На наши вопросы неизменно следует ответ, что все в порядке, они должны вернуться на Землю в четверг. Но это нам и без того известно, Чет Мэй захватил с собой подробное расписание работы «Аполлона 11».

Жизнь на борту идет как положено, внутренние волны чередуются с полным штилем. Сегодня был случай, когда мы поднялись вдруг на 65 метров, после чего опустились на 50 метров, и все это меньше чем за час.

Фрэнк Басби рассказывает, что давным-давно, когда военные корабли США еще ходили под парусами, заступившему на вахту офицеру только через полчаса разрешалось вносить какие-то поправки в курс. Считалось, что ему нужно не меньше тридцати минут, чтобы освоиться и как следует разобраться в общей картине моря, ветра и парусов. С общего молчаливого согласия мы ввели такое же правило. Заступая на вахту, каждый член экипажа знает: если он поторопится подпустить воздух в уравнительную цистерну, не учитывая, скажем, движения мезоскафа за последние минуты, он рискует слишком облегчить аппарат, и придется тут же проделывать обратный маневр.

Четверг, 24 июля. Все идет хорошо. Правда, ночь была холодная, температура на борту меньше 14 °C. Море как будто утихомирилось, мы обретаем былую стабильность. К тому же начинаем приноравливаться к внутренним волнам, в отдельных случаях можем даже предсказать их амплитуду и частоту.

Сегодня утром особенно тщательно проверяем состав воздуха. Из всех приборов на борту самый неприятный запах издает тот, который призван обнаружить ядовитые примеси в атмосфере. Это только один из многих парадоксов в нашей практике. Еще одним примером может служить прибор, измеряющий потребление электроэнергии. Его назначение — помочь нам экономить электричество, а он сам потребляет процентов 10 всей расходуемой нами энергии. Выходит, чтобы в нем был какой-то смысл, его показания должны сберегать нам больше 10 процентов электричества, в чем я сильно сомневаюсь… Кстати, через несколько дней, научившись обходиться без него, мы его выключим. Вы уже знаете, что в дезинфицированной воде оказались бактерии, а недезинфицированная вода совершенно чиста. Можно назвать и другие недоразумения.

От 12.50 до 14.03 получаем отрывочные сведения о полном успехе «Аполлона 11». Командный модуль благополучно приводнился, поплавок надулся как положено, три астронавта доставлены на борт авианосца.

Вместе со всеми людьми мы облегченно вздыхаем, радуемся и восхищаемся замечательным подвигом.

Дрейф продолжается. Координаты 32°9′ северной широты и 77°47′ западной долготы, мы в центре одного из главных учебных секторов подводных лодок военно-морских сил США. Столкновение с любой из них было бы гибельным для обеих сторон, но мы спокойны. Весь район поделен на квадраты, у каждого из них свое назначение. Выходя в учебное плавание, подводная лодка обязана держаться в отведенной ей зоне, и местонахождение нашей лодки регулярно передается в штаб военно-морских сил, который заботится о том, чтобы нас окружало свободное пространство, исключающее всякий риск.

А если мы в один прекрасный день забудем передать свои координаты? Во-первых, это немыслимо. Во-вторых, у меня есть все причины полагать, что штаб ВМС очень внимательно следит за нашим дрейфом независимо от информации, получаемой им от «Граммена»…

Через несколько дней поверхность сообщает нам, что вдали замечена атомная подводная лодка.

Мы тотчас включаем телефон:

— Исследовательская лодка «Бен Франклин» вызывает атомную лодку!

Ответ не заставляет себя ждать:

— Я — атомная лодка «Лапон». Как дела, «Бен Франклин»?

Несколько минут длится беседа. До чего же приятно установить контакт с новым собеседником, услышать в телефоне новый голос.

— «Лапон», спускайтесь сюда, присоединяйтесь к нам! Здесь лучше, чем на поверхности!

Ответ «Лапона» показывает, что на атомной лодке отлично знают, кто мы и чем занимаемся:

— «Бен Франклин», не хочется мешать вашим исследованиям. Бон вояж. Счастливого плавания.

Вечером 24 июля — опять взрывы. Многократные сильные эхо длятся до 9–10 секунд. Это значит, что звук проходит около 15 километров, прежде чем его совсем погасит толща воды. Получив данные о наших координатах, видим, что скорость несколько возросла, во второй половине дня она составляла в среднем 2,3 узла.

Пытаюсь подвести итоги работы нашей экспедиции за десять дней и передаю сводку Уолтеру Манку в Палм-Бич и нашему другу Джерри Кэлмену, который осуществляет связь с начальством в Нью-Йорке и Вашингтоне.

Пятница, 25 июля. Начиная с полуночи мезоскаф держится на диво стабильно у отметки 260 метров. Неожиданный штиль удивляет нас. Тем не менее, если не обманывают данные о нашей скорости вчера вечером, мы продолжаем нормальный дрейф на север или северо-восток.

Сейчас утро, все спят, кроме Кена Хэга и меня. Последние несколько дней были достаточно утомительными и холодными. Каз и Эберсолд проработали всю ночь, как и Чет с Фрэнком, каждый на своем посту. Они заслужили отдых. Глубина 262 метра. Никаких осложнений.

Никаких осложнений? В 9.20 нас вызывает поверхность: похоже, что мы вышли из Гольфстрима. Билл Рэнд просит разбудить Казимира. У меня не хватает духа сделать это, пусть поспит еще немного. Тогда Билл предлагает мне подняться повыше. Пять секунд подпускаю воздух в правую уравнительную цистерну; в 10.09 повторяю маневр. Мезоскаф упирается, в 10.27 наша глубина все еще 258 метров. Еще пять секунд подаю воздух. Начинаем медленно всплывать. В 10.45 ситуация становится «критической»: Билл Рэнд настаивает на том, чтобы я подозвал Каза, дескать, с ним легче объясняться по телефону (некоторые голоса и впрямь проходят хуже других). Билл сообщает Казу, что больше нет никаких сомнений — мы вышли из Гольфстрима, течение осталось километрах в двадцати восьми к востоку от мезоскафа.