Почему меч-рыбы нападают на подводные лодки? Может быть, их завораживают, гипнотизируют иллюминаторы? Если они принимают лодки за морских чудовищ (возможно, подводная лодка и впрямь чудовище), нам остается только восхищаться отвагой рыбы, бросающейся на противника, который неизмеримо больше ее самой. Да, плохо мы разбираемся в рыбьей психологии… Перед нами огромное и увлекательное поле для исследования. И очень трудное. Будем надеяться, что сделанное нами наблюдение не последнее.

Опасна ли такая атака для подводной лодки? По чести говоря, вряд ли. Впрочем, можно представить себе исключительные случаи, когда возникнет критическая ситуация. Допустим, лодке по той или иной причине (ошибка в расчетах, оплошность штурмана, вражеская атака) угрожает разрушение корпуса — тогда сильный удар крупной рыбы, идущей со скоростью 10 метров в секунду, может оказаться роковым. Конечно, я взял крайний, маловероятный случай. Однако же после атаки на «Алвин» специалисты (не знаю, из какой области) вычислили, что, если бы меч поразил под определенным углом кольцо, обрамляющее иллюминатор, оно могло быть сорвано и лодка погибла бы. А участники расследования оказались бы перед еще одной неразрешимой проблемой. Даже если бы лодку удалось поднять…

Для наших иллюминаторов, забранных в стальные кольца, надежно привинченные крепкими болтами, вероятность такой аварии я считаю равной нулю. А вообще-то, если пробьет иллюминатор, положение будет незавидным. На глубине 250 метров вода ворвется внутрь корпуса со скоростью около 70 метров в секунду, мощность потока превысит один кубометр в секунду. В два счета наберется столько воды, что никакое сбрасывание твердого и жидкого балласта не компенсирует ее веса, и перегруженный корпус пойдет ко дну, обрекая всех пассажиров на верную смерть.

На борту «Бена Франклина» все идет хорошо, если не считать того, что некоторые члены экипажа здорово простужены. Дон Казимир достает и гордо открывает небольшой чемоданчик. Дружно восхищаемся несчетным множеством бутылочек с разноцветными пилюлями всех сортов. Все просто и ясно: голубые — от головной боли, желтые — от ушей, зеленые — для поднятия духа. Дон вытаскивает бутылочку с красными пилюлями; превосходное лекарство от простуды, если верить инструкции, наклеенной изнутри на крышку чемодана. Лично я не очень полагаюсь на такие средства. Они могут смягчить течение болезни, но при простуде куда полезнее хорошая прогулка по берегу моря. Увы, в нашем положении прогулки исключены, и хотя мы не знаем побочных действий красной пилюли, лучше поскорее укротить простуду, пока не разразилась настоящая эпидемия.

Вечером мы отчетливо видим, что течение обгоняет аппарат. Казалось бы, это невозможно, ведь нас ничто не тормозит. А все дело в явлении, которое можно наблюдать и на воздушном шаре. Когда аэростат влеком ветром, вы теоретически не ощущаете никакого дуновения: как бы силен ни был ветер, по отношению к воздуху ваша скорость равна нулю. И однако же был такой случай в Техасе, когда я летел на воздушном шаре с моим двоюродным братом Дональдом Пикаром, и мы неожиданно почувствовали ветер, нас даже основательно тряхнуло. Это бывает при воздушных завихрениях, из-за которых высота вдруг изменяется и шар не сразу приспосабливается к новой скорости воздушного потока. А также, когда аэростат попадет в восходящий или нисходящий поток.

Итак, мезоскаф двигался медленнее воды. Под водой обстановка, как правило, меняется постепенно, к тому же инерция мезоскафа достаточно велика, поэтому эффект того или иного явления нередко запаздывает, зато дает себя знать долго. С глубиной скорость течения уменьшается, поэтому вода вдоль верхней плоскости мезоскафа движется быстрее, чем на уровне киля. Если взять такой участок Гольфстрима, где скорость его у поверхности составляет 3 узла, а на глубине 200 метров — 2, «ножницы» для такого аппарата, как наш, могут достичь 2–3 сантиметров в секунду. Так что разность в скорости течения у киля и на уровне иллюминаторов вполне может составить один сантиметр в секунду, в чем легко убедиться, наблюдая смещение планктона. Кстати, и прибор Научно-исследовательского центра ВМС сейчас показывает, что относительная скорость течения 0,05 узла.

Нас больше озадачивает другая проблема: судя по тому же самому прибору, мы сейчас почему-то дрейфуем на юг. Остается пока предположить, что мы очутились на краю завихрения, центр которого продолжает двигаться ка север. И еще одно обстоятельство нас заботит: скорость дрейфа ниже ожидаемой — в среднем с начала экспедиции всего 1,3 узла.

Нам сопутствует удача (а впрочем, верно ли называть это удачей — ведь речь идет о том, на что направлена конструкция мезоскафа и сама наша экспедиция): усердно наблюдая море, мы в исключительно благоприятных условиях видим огромное количество планктона. Чтобы расшифровать слова «огромное количество», поясню, что подразумевается виденное за всю экспедицию. Мы не были все время погружены в планктон, однако, проводя многие часы перед иллюминаторами, видели в воде тысячи крохотных организмов, и многие из них скоро стали для нас как бы старыми знакомыми. Так, например, я часто наблюдал своего рода крохотные поезда[77] с миниатюрными паровозиками длиной от силы 2–3 сантиметра. Никто из нас не мог определить этот организм. Несомненно, это какой-то представитель планктона, но на какой стадии развития — личинка или уже зрелая форма? На ранней стадии личинка ракообразных подчас так непохожа на взрослый организм, что только опытный знаток биологии моря определит ее.

Стоит включить светильники, как перед иллюминаторами скапливается планктон. Через час вы видите уже тьму организмов, копошащийся рой, и разыгрываются интереснейшие сцены. Тут и упоминавшиеся выше эвфаузииды, и настоящие крупные креветки, и морские стрелки Sagitta[78] — крохотные полупрозрачные палочки, которые подолгу стоят совсем неподвижно, потом вдруг стрелой пролетают 20–30 сантиметров (отсюда их название). Биологи говорят, что это атака — стрелки набрасываются на свою добычу, порой не уступающую размерами охотнику, — но мне ни разу не удалось проследить, кого они ловят, слишком стремителен их бросок. Еще один наш приятель в мире планктона, которого я часто наблюдал, — бокоплав Phronima.

Это маленький рачок, он плавает или обособленно в толще воды, или внутри этакого пластикового конвертика, представляющего собой мантию одной из его жертв.

Дело в том, что бокоплавы нередко атакуют оболочниковых и выедают их тело, а в прозрачную оболочку откладывают свои яйца. Мы часто видели бокоплавов, высунувших ножки наружу из «чехла», чтобы лучше плыть. Британскому натуралисту Ричарду Керрингтону эта картина напомнила заботливую мамашу, толкающую коляску со своим потомством… Излюбленная добыча бокоплава Phronima — огнетелка (Pyrosoma), представитель оболочниковых, образующий колонии. Мы наблюдали полчища пиросом, но среди виденных нами «конвертиков», занятых бокоплавами, пожалуй, преобладали мантии сальп.

Не представляю себе, как ухитрились биологи без батискафа и мезоскафа выведать столько тайн у океана. Конечно, нельзя выводить общее правило на основе единичных фактов, и все-таки прямое наблюдение дает неизмеримо больше любого другого метода исследования. Типичный пример — явление биолюминесценции. Огнетелку назвали так потому, что она будто бы светится. За время нашей экспедиции мы не раз видели целые процессии этих организмов, но ни один из них не светился. Может быть, дело в том, что нас окружала спокойная вода? Или виноват сезон? Или глубина? Может быть, огнетелка светится только временами?..[79]

Среди наблюдаемого нами планктона явно преобладают веслоногие ракообразные — копеподы. Мы читали, что эти рачки достигают в длину одного сантиметра, но, если судить по виденному нами, копеподы редко бывают больше двух-трех миллиметров. Веслоногих рачков множество, они приспособились и к пресной, и к соленой, и к болотной, и к пещерной воде и составляют главный корм самых различных животных, в том числе китов, сельди, морских птиц.