Тихий океан пока хранит большую часть секретов. Но рано или поздно ему придется раскрыть их.

Завершив летом 1957 года серию успешных погружений в Средиземном море, мы начали активно готовить программу изучения Тихого океана совместно с Лабораторией электроники в Сан-Диего. У южного побережья Калифорнии море особенно благоприятствует работам. Погода, как правило, хорошая. Глубина хотя и небольшая, но для подводных исследований представляет особый интерес — в нескольких часах хода от берега здесь лежит знаменитый желоб Сан-Диего, о котором мы уже упоминали. Лаборатория электроники успела накопить богатый опыт — насколько он может быть богатым в такой молодой науке, как океанография; там имелось первоклассное оборудование и работала группа замечательных ученых.

В начале 1958 года я ненадолго приехал в Вашингтон. За два года, истекших со времени первого моего приезда в Америку, ситуация резко изменилась. Во многом — благодаря положительным результатам летней кампании «Триеста» в истекшем году. Интерес, который океанографы проявили к батискафу, передался и морскому начальству; теперь флот был готов финансировать глубоководный проект в Америке.

Заключительные переговоры о судьбе «Триеста» я вел в Вашингтоне с Робертом Дитцем, Гордоном Лиллом и Артуром Максвелом. Не все проходило гладко. Мне очень не хотелось навсегда расставаться с батискафом. Я предлагал американскому флоту передать его в аренду на три года. Мне ответили, что в таком случае всякий раз, когда потребуется сменить болт или исправить что-то, придется судить и рядить, за чей счет это делать. В конце концов мы решили продать батискаф американскому флоту, взамен чего перед нами открылась возможность построить новый подводный аппарат или оборудовать в Швейцарии современную лабораторию, При этом было оговорено, что в течение ближайшего года я остаюсь пилотом батискафа, а в дальнейшем смогу лично принять участие в погружениях, посвященных «особым целям». Этот пункт контракта, как мы увидим, сыграет важную роль в нашей истории. Мне поручалась также подготовка одного-двух пилотов «Триеста», с тем чтобы в будущем передать управление аппаратом «рабочей группе».

Договор устраивал обе стороны. Для нас он диктовался прежде всего невозможностью изыскать средства в Европе для продолжения работы в Кастелламмаре — кстати, нас уже попросили убраться с верфи, поскольку той предстояла полная реконструкция.

Основы были выработаны, теперь дело было за юристами, которым предстояло составить текст контракта. Я возвратился в Европу, а четыре месяца спустя несколько чиновников Управления морских исследований прибыли в Швейцарию для подписания окончательного соглашения. Мы условились, в частности, что наш неаполитанский механик Джузеппе Буоно будет сопровождать батискаф при переезде в Калифорнию, чтобы в первый год возглавить бригаду технического обслуживания.

В последний момент возникло непредвиденное затруднение: юристы откопали в архивах постановление о том, что американский флот не имеет права покупать за рубежом снаряжение, если его можно приобрести по разумной цене в Соединенных Штатах. Это был один из пунктов знаменитого «Торгового акта». Пришлось обсуждать ценность «Триеста» в сравнении с его рыночной стоимостью, оговаривать процент износа, отвечать на щекотливые вопросы такого рода: «Почему вы построили свой батискаф в Европе?», «Во что обойдется строительство подобного батискафа в Америке?», «Может ли швейцарский экономист быть зачислен на должность пилота-инструктора нашего флота?» и т. п. Вопросы эти, наверное, представлялись важными юристам, но сколь пикантно звучали они для всех, кто знал подлинную историю батискафа! В, конечном итоге мы пришли к общему соглашению, и в контракт был внесен следующий параграф:

Верно говорят, что американская конституция 1789 года составлена так, что способна разрешить любую проблему!

И вот я в последний раз в Кастелламмаре. Вскоре туда приехал Роберт Дитц, столько сделавший для успеха нашего дела. Предстояло подготовить «Триест» к перевозке из Италии в Калифорнию. Мне хотелось, чтобы все прошло гладко и сразу по прибытии можно было бы приступить к погружениям. Вместе с Буоно и его другом Де Лука мы дружно взялись за работу, и три недели спустя сверкающий свежей краской «Триест» был укреплен — гондола и кабина порознь — в специальных стальных люльках для путешествия по ту сторону Атлантики.

Чудесным вечером в конце июля портовый кран «Навальмеканики» в последний раз поднял «Триест» — уже не для того, чтобы опустить его на воду, а положить, вначале гондолу, потом поплавок, на палубу «Антара». Несколько часов спустя корабль службы военно-морских перевозок США, неуклюже переваливаясь на волне, повез свою добычу за океан; на палубе долго еще можно было различить хрупкий белый силуэт. Батискаф увозили в Америку потому, что на родине не смогли его уберечь…

На пирсе Кастелламмаре столпились рабочие; многих я хорошо знал, это они своими умелыми руками создали сокровище, которое теперь у них на глазах уплывало далеко-далеко. Они не могли понять, что происходит. «Куда его увозят? Почему?» — слышались недоуменные голоса.

Почему? Как объяснить этим добрым, хорошим людям, столько сделавшим для победы «Триеста», что батискаф уже шел своим невозвратным путем. С той поры как Христофор Колумб отправился за море и открыл там Америку, по его стопам с Востока на Запад уплыло немало ценностей. Они помогли Америке стать славной и могущественной, а теперь настал черед и ей возвращать свой долг Европе, развивая в своих лабораториях исследования, задуманные и начатые на старом континенте.

Мы стояли, глядя на уходящий «Антар», как вдруг судоверфь потряс взрыв: подняв тучу пыли, рухнула старая стена порта, построенная при последних неаполитанских Бурбонах. В этой стране, где каждый праздник отмечают треском петард, взрыв прозвучал символически — старая верфь одевалась в новый наряд. Взрыв был ответом на вопрос «почему», сигналом к тому, что настало время двигаться дальше… И потом — разве моя вина, что котловина Челленджер лежит не в Средиземном море?

Гибралтар, Атлантика, Норфолк, Панама — основные этапы пути «Триеста», в августе 1958 года прибывшего наконец в Сан-Диего.

Какой контраст между Сан-Диего, появившимся каких-нибудь 70 лет назад, но насчитывающим уже около полумиллиона жителей, и древним неаполитанским портом Кастелламмаре, успевшим состариться к тому времени, когда две тысячи лет назад его разрушило знаменитое извержение Везувия!

Батискаф с трудом прокладывал себе путь среди гигантских авианосцев, крейсеров и целой флотилии подводных лодок, во 100 раз превосходивших «Триест» весом и во столько же раз отстающих в погружении; он шел к причалу Лаборатории электроники военно-морского флота США. По сути дела это не лаборатория, а ультрасовременный научный центр, заложенный во время последней мировой войны. Сейчас он готовит электронно-вычислительные машины для подводных лодок, самолетов, крейсеров, танков и прочих передовых видов вооружения. В середине XX века радар и сонар стали двумя столпами в системе обороны любого государства. Лабораторию электроники в Сан-Диего можно считать образцовой фирмой, где вся эта электронная продукция придумывается, собирается, синтезируется, испытывается, а затем щедро рассылается гражданским и военным потребителям.

Но создание сонаров и акустических приборов немыслимо без изучения моря; электроника, таким образом, входит в тесный контакт с океанографией. В результате океанографы постепенно расплодились и занимают теперь в Сан-Диего солидное место.

Лаборатория электроники — это целый комплекс зданий, кабинетов, коридоров, приемных, магазинов, буфетов и собственно лабораторных помещений. Здесь, на полуострове Пойнт-Лома, между Тихим океаном и заливом Сан-Диего, вдали от шума городского, если не считать оглушительного грохота реактивных самолетов, базирующихся на той стороне пролива, обосновалась штаб-квартира американской океанографии. Отсюда отправляются во все концы света захватывающие экспедиции — в Арктику, Антарктику, Средиземное море и Индийский океан. Питомцев лаборатории Сан-Диего можно встретить повсюду. Президент Эйзенхауэр сообщил летом 1958 года о первом походе атомной подводной лодки «Наутилус» под ледовым полярным панцирем. Вскоре по ее стопам прошла другая атомная лодка — «Скейт». И в обоих походах вторым по значению человеком после капитана был «старший научный работник», сотрудник Лаборатории электроники Сан-Диего. Специальное оборудование и гидроакустические устройства (сонары), с помощью которых прокладывали курс в подледном мраке между дном и ледовой броней, тоже были изготовлены в стенах Лаборатории.