Она погадала, счастливы ли сороки или ощущение счастья присуще только людям?

Кто настоял на включении «стремления к счастью» как одного из неотъемлемых прав человека в американскую конституцию?[33]

Ева знала, что всеведущий Гугл подскажет ей ответ спустя секунду после запроса, но не торопилась включать компьютер. Возможно, она вспомнит сама немного погодя.

В дверь постучали.

— Готова к беседе с дальнобойщиком-двоеженцем? — спросил Александр. — Одна семья у него в Эдинбурге, а другая — в Бристоле.

Ева застонала.

— Все еще хуже, — предупредил Александр. — На следующей неделе ему исполняется пятьдесят, и обе жены устраивают благоверному праздник, каждая — на своей территории. Смех и грех.

Они рассмеялись.

— А у меня свой праздник, — сказала Ева, — и я буду плакать, если захочу…

— Ни разу не видел тебя в слезах. А ты любишь поплакать?

— Нет, я не умею плакать… — Она вздохнула. — Что я здесь делаю, Александр?

— Даешь себе второй шанс, разве нет? Ты добрая, Ева.

— Но это не так! Я ненавижу этих приставал. Я прямо-таки чувствую, как их страдания закупоривают мне сосуды. Не дают дышать. Как я могу быть доброй? Мне стало на всех наплевать. Мне надоели люди, которых я вижу. Я хочу лишь лежать здесь, ни с кем не говорить и не слышать. И не гадать, кто там следующий в твоем списке.

— Думаешь, мое бремя намного легче? — спросил Александр. — Целыми днями я отмораживаю себе яйца, торча на крыльце и болтая с психами.

— Они не психи, — запротестовала Ева, — а просто запутавшиеся.

— Да-а? Тебе стоило бы посмотреть на тех, кому я отказываю во встрече с тобой. — Александр сел на кровать. — Я не хочу торчать там на холоде. Я хочу лежать здесь, с тобой.

— По ночам я думаю о тебе. Как ты спишь от меня через стенку.

— А я знаю, что сплю в полуметре от тебя.

Оба сосредоточенно разглядывали свои ногти.

— Итак, сколько времени ты отведешь двоеженцу?

— Как обычно, десять минут — больше я не выдержу, — раздраженно сказала Ева.

— Слушай, если ни в какую не хочешь его видеть, так и скажи, и я от него избавлюсь.

— Я шарлатанка. Они думают, что я им помогаю, но это не так. Почему они верят всему, что пишут в газетах?

— Забудь о газетах. Дело в интернете. Ты даже не представляешь, да? Совсем не представляешь, насколько они чокнутые. Лежишь себе здесь, мы носим тебе еду, а ты в буквальном смысле прячешься под одеялом, если сталкиваешься с чем-то неприятным, с чем-то, способным расстроить малышку Еву. Но не забывай, что настоящая работа происходит внизу, и она очень опасна. А я ведь не профессиональный телохранитель. Я читаю твою почту, Ева, и отдаю тебе далеко не все письма. Удается ли мне порисовать? Нет. Потому что я безотлучно защищаю Еву от маньяков, которые рвутся ее расчленить. Еву-деву.

Ева резко села.

Ей захотелось встать с кровати и положить конец неудобствам, которые она всем причиняет. Ступни ее коснулись пола, и она вдруг ощутила под ногами не твердую поверхность, а что-то податливое, мягкое. Она поняла, что если встанет, то увязнет в паркете, будто тот сделан из желе.

У нее закружилась голова.

— Прошу, дай мне минуту, а потом веди двоеженца.

— Хорошо. И давай-ка поешь. Ты похожа на мешок с костями. — Александр вышел и плотно закрыл за собой дверь.

Еве показалось, будто ее ударили кулаком в грудь.

Она уже давно подозревала, что ведет себя эгоистично, что стала слишком капризной, да еще уверовала, будто является центром своей маленькой вселенной. Наверное, стоит попросить Александра освободить соседнюю комнату, забрать детей и вернуться к себе домой.

Ева гадала, сможет ли выжить без любви и заботы Александра. От мысли, что ей придется существовать в добровольном заключении без Александра, ей стало больно. Чтобы отвлечься, она снова принялась за упражнения — согнуть ноги, разогнуть. И-раз, и-два, и-три, и-четыре, и-пять, и-шесть, и-семь…

Родители Хо, мистер и миссис Лин, брели по узкому пыльному тротуару вдоль восьмиполосного шоссе.

Они не разговаривали, шум транспортного потока заглушал все прочие звуки.

Два года назад никакого шоссе здесь не было, лишь лепящиеся друг на дружке одноэтажные домишки, лавки и мастерские, лабиринт из переулков и проулков, где жизнь протекала у всех на виду. Ни о какой частной жизни и речи не шло. Если человек кашлял, его слышала вся улица, а праздники отмечали всем миром.

Мистер и миссис Лин свернули с шоссе, миновали новенький небоскреб, затем автосалон со сверкающими машинами и на минутку заглянули во дворик, где шеренгами выстроились электрические скутеры, сгруппированные по цвету. Мистер Лин всегда мечтал о скутере. Он погладил руль, провел рукой по сиденью мотороллера своего любимого цвета — аквамаринового.

Налюбовавшись, двинулись дальше.

— Ты только посмотри, как берегут эти старые велосипеды! — воскликнула миссис Лин.

За забором из колючей проволоки теснились сотни подержанных велосипедов.

Супруги рассмеялись, и миссис Лин сказала:

— Кому бы пришло в голову красть такую рухлядь?

Завернув за угол, чета Лин оказалась на своей старой улице. Строительный мусор до сих пор не вывезли.

Они прошли мимо места, где раньше стоял их дом, в котором они прожили девятнадцать лет. Хо в те годы безмятежно играл в переулках, свободных от дорожного движения. Сейчас жилыми остались лишь пять зданий. Одно из них принадлежало ростовщику, мистеру Чу. Ходили слухи, будто у мистера Чу есть связи в туристическом бюро Пекина и что он дал взятку водителю бульдозера, сносившему застройку, чтобы тот не доехал до его дома. Мистер Чу боялся перебираться в район кредитных банков, почти отобравших у него хлеб.

Мистер Лин негромко позвал в открытую дверь:

— Мистер Чу? Вы здесь, мистер Чу? Это мистер Лин, ваш бывший сосед.

Мистер Чу вышел на порог и поздоровался.

— Ха! — сказал он. — И как вам живется в небе, с птицами?

Лины были гордыми людьми.

— Спасибо, хорошо, — ответила миссис Лин, — всяко лучше, чем на земле, с собаками.

Мистер Чу вежливо улыбнулся.

Мистер Лин всегда недолюбливал ростовщика. Он считал, что мистер Чу дерет со своих заемщиков буквально грабительские проценты. Но он обошел немало банков и ни в одном не получил ссуду. Напрасно мистер Лин объяснял менеджерам, что устроится на вторую работу, будет трудиться по ночам, помогая возводить новый Пекин. Он был таким худым и морщинистым, что со стороны казалось, будто старик в любую минуту может присоединиться к предкам на небесах, и ни один банковский служащий не верил, что мистер Лин проживет достаточно долго, чтобы выплатить кредит.

— Как дела у Хо в Англии? — любезно поинтересовался мистер Чу.

— Очень хорошо, — сказала миссис Лин. — Усердно учится и получает на экзаменах исключительно высшие баллы.

— Вы пришли просто в гости или по делу? — прямо спросил ростовщик.

— По делу, — кивнул мистер Лин.

Мистер Чу проводил супругов в свой маленький домик и предложил сесть, знаком попросив мистера Лина продолжать.

— Нам предстоят непредвиденные расходы. Семья. Наводнение в деревне.

— Какое невезение, — промурлыкал мистер Чу. — И какие же именно расходы?

— Замена пола, матрасов, кухонной плиты, одежда для восьми человек и телевизор, — перечислила миссис Лин. — И еще…

— В общем, пятнадцать тысяч долларов, — подвел итог мистер Лин.

Ростовщик радостно усмехнулся:

— Недурная сумма! А что предложите в залог?

Мистер Лин был готов к этому непростому вопросу.

— Самого Хо. Через шесть лет он станет врачом. С дипломом английского университета. И тогда он вернет вам долг.

Мистер Чу задумчиво кивнул:

— Да, но сейчас он всего лишь первокурсник… Многие бросают учебу, позорят родителей…

— Только не Хо, — яростно возразила миссис Лин. — Он знает, чем мы для него пожертвовали.