— Нет, дай-ка мне закончить организацию Рождества. Итак, приготовь полный английский завтрак. Съешь тост, запивая газировкой. Разверни подарки. Собери оберточную бумагу, сложи и выброси в мусорное ведро. Позвони родственникам и поблагодари за подарки. Переоденься из халата в кардиган с пайетками и кружевную юбку. Когда Брайан назовет этот наряд «прикидом бандерши», переоденься в джинсы.

— Ева, но та кружевная юбка едва прикрывала твою задницу! — возмутился Брайан.

— Приготовь рождественский обед и, чуть не падая, накрой на стол. За едой много пей, попроси мужа помочь с посудой, но он пообещает помочь попозже. Дети куда-то уйдут, приготовь чай, сэндвичи с индейкой, бисквиты и пирог. Дети вернутся, отвергнут традиционные рождественские развлечения и займутся с Брайаном заумными математическими играми. Потом откажутся смотреть праздничную программу по телевизору, взамен все трое уткнутся в записи лекции по топологии из Массачусетского технологического института. Опустоши полкоробки конфет. Подай ужин. Напейся до ступора. Мучаясь тошнотой от конфет и водки, иди спать. Вот такое у меня было Рождество в прошлом году. Возможно, тебе на пользу узнать про мой опыт, — закончила рассказ Ева. — И, Брайан… Я. Больше. Никогда. Ни за что. Не буду. Заниматься. Рождеством.

К вечеру сочельника снег так и не утих. Еве нравился снегопад — на улице такая красота, да и в метель привычные хлопоты невольно замирают и можно насладиться учиненным стихией хаосом. Ева сидела у окна, высматривая Стэнли Кроссли, который передал через Брайана, что желает с ней поговорить. Ева боялась этой встречи. Чтобы отвлечься, она сосредоточила внимание на оконном карнизе, куда опускались снежинки, образуя ровный белый слой.

Ева вспомнила, как однажды выгнала десятилетних близнецов в метель, когда те ожесточенно ссорились, игнорируя ее требование немедленно прекратить. Выставленные на улицу дети стучали в окно гостиной и умоляли впустить их обратно в дом, а Ева притворялась, будто читает «Вог». Вернувшийся с работы Брайан обнаружил под дверью дрожащих сына и дочь в одной лишь школьной форме, без пальто, в то время как их мать сидела у пылающего камина и листала журнал.

— Наши дети могли попасть в лапы социальной службы! Ты же знаешь, сколько соцработников живет по соседству!

И верно — на прилегающих улицах парковалось чрезвычайно много «фольксвагенов-жуков» последней модели.

Вспомнив о том случае, Ева рассмеялась.

Двойняшки жались друг к дружке, чтобы согреться, пока Брайан не впустил их в дом. Ева объяснила мужу, что это испытание было призвано сплотить ссорящихся детей. Брайан как раз недавно вернулся из корпоративной поездки в Брекон-Биконс, устроенной ради сплочения команды, где его заставили поймать, освежевать, приготовить и съесть кролика, так что он поверил жене.

Наконец Ева заметила бредущего к дому Стэнли. Старик помешкал у калитки. Снег покрывал его с головы до ног, от фетровой шляпы до черных ботинок. Ева отодвинулась от окна, прислушиваясь к тому, как гость топчется на крыльце. В дверь позвонили, и Ева откинулась на подушки, готовясь к неизбежному. Она потребовала от Брайана, чтобы во время визита мистера Кроссли вездесущей Поппи в доме не было.

— Единственный гарантированный способ — если я сам куда-нибудь с ней поеду, — сказал муж. — Мне будет чертовски неловко, но, если настаиваешь, придется так и поступить.

Хотя Стэнли и выпустили из участка, не предъявив никакого обвинения, Ева не хотела, чтобы старик столкнулся с оболгавшей его Поппи. Вдруг паршивка повторит свою выходку. И тогда придется вдаваться в объяснения, что мания преследования — лишь одна из целого клубка проблем, гнездящихся в голове Поппи. Ипохондрия, лживость, истерики, воровство…

Неужели Стэнли явился, чтобы обременить ее рассказом о том, как чуть не погиб в горящем «спитфайре»? Будет ли он всхлипывать, вспоминая, как обгорело и обуглилось его лицо? Попытается ли описать свои муки?

Именно этих натуралистических подробностей Ева особенно боялась.

Брианна проводила ветерана наверх. Она потеряла дар речи от смущения и страха. «Жуткое лицо, — думала она. — Бедный мистер Кроссли. На его месте я бы носила какую-нибудь маску». Она хотела сказать старику, что вовсе не дружит с Поппи, что ненавидит наглую врушку, не желает находиться с ней в одном доме и не понимает, почему родители до сих пор не выгнали мерзавку. Но, как обычно, не смогла вымолвить ни слова. Поднявшись на второй этаж, Брианна крикнула:

— Мама! Пришел мистер Кроссли.

Стэнли переступил порог белоснежной комнаты, единственным ярким предметом в которой оказался желтый расшитый стул с оранжево-красным пятном на сиденье. Пятно напомнило гостю предрассветное небо. Мистер Кроссли слегка поклонился и протянул хозяйке руку. Ева взяла ее и подержала чуть дольше положенного.

— Ваше пальто и шляпу, сэр? — попросила Брианна.

Когда Стэнли выпутался из пальто и протянул Брианне шляпу, Ева в сиянии люстры увидела его изрезанный шрамами череп, схожий с рельефной картой.

— Присаживайтесь, мистер Кроссли.

— Если бы я знал, что вам нездоровится, миссис Бобер, я бы повременил с визитом.

— Я не больна, — возразила Ева. — Просто взяла перерыв от обычной жизни.

— Да, это весьма полезно, бодрит тело и дух.

Ева сказала, что Брианна может принести чай, кофе или глинтвейн, сваренный Брайаном накануне.

Гость отказался:

— Вы слишком добры. Спасибо, но нет.

— Рада, что вы зашли, — перешла к главному Ева. — Я хочу извиниться за позавчерашнее.

— Вам не за что просить прощения, миссис Бобер.

— Эта девочка гостит в моем доме, и я чувствую себя в ответе за нее.

— Она, очевидно, трудный ребенок.

— Трудный и опасный, — кивнула Ева.

— Вы очень добры, что приютили ее.

— Доброта ни при чем… Не в моей власти было помешать ее появлению здесь. Я не испытываю к Поппи ничего, кроме презрения.

— Мы все ранимы, именно поэтому я и пришел. Для меня важно, чтобы вы поняли: я абсолютно ничего не предпринимал, чтобы напугать девочку. Да, возможно, я слишком пристально взглянул на ее необычную одежду, но не более того.

— Вам совершенно ни к чему это объяснять. Я знаю, что вы благородный человек с твердыми принципами.

— Я ни с одной живой душой не разговаривал после возвращения из участка. Поверьте, я не жду от вас жалости. У меня немало друзей, к которым я мог бы зайти, и я состою во множестве клубов и общественных организаций, но, как видите, с лицом мне малость не повезло. — Стэнли усмехнулся. — Признаюсь, я упивался жалостью к себе в первые дни после того, как чуть не сгорел в самолете, — подобно большинству из выживших летчиков. Несколько ребят даже утверждали, что им совсем не больно. Они пели, свистели — по крайней мере, те, у кого остались губы. Именно такие чаще всего теряли рассудок. Запах гниющей плоти невозможно описать. Врачи пытались замаскировать эту вонь дезинфицирующим средством — из угля, наверное, — но… смрад никуда не девался. Но мы много смеялись. Называли друг друга морскими свинками, потому что сэр Арчи Макиндоу ставил на нас опыты и твердил, что совершает прорыв в пластической хирургии, — и, безусловно, так оно и было. Шесть недель кусок кожи с моего предплечья приживался там, где раньше был мой нос. Арчи очень нас любил. Думаю, он был нам вроде отца. Часто шутил и повторял: «Женитесь на девушках с плохим зрением». Многие парни окрутились с тамошними медсестрами, но я последовал врачебному совету и женился на милой подслеповатой пышечке Пегги. Мы с ней помогали друг другу. В темноте мы оба были вполне нормальными.

— Знаю, вы не хотите этого слышать, но я все равно скажу, — не удержалась Ева. — Я думаю, вы невероятно храбрый, и надеюсь, что мы подружимся.

Стэнли посмотрел в окно и покачал головой:

— Нелестная правда в том, миссис Бобер, что я не лучшим образом воспользовался плохим зрением своей жены… — Старик осекся и оглядел комнату, словно желая за что-то зацепиться взглядом. Он избегал встречаться с Евой глазами. — На протяжении всей нашей семейной жизни, начиная с тех пор, как мы вернулись после двухнедельного медового месяца, я раз в неделю навещал одну малопочтенную даму и платил ей внушительную сумму за то, что она со мной спала.