Снаружи уже бушевала настоящая метель. Брайан опустил боковое стекло, но так и не увидел, где начинается тротуар. Он еще несколько минут ехал, затем остановил машину, но мотор не заглушил.

Поппи села и прошептала:

— Я люблю снег, а вы, доктор Бобер?

— Прошу, называй меня Брайан. Да, снег — это совершенно изумительная материя. А ты знаешь, Поппи, что двух одинаковых снежинок не бывает?

Поппи ахнула, хотя этот факт был ей известен еще с начальной школы.

— Значит, каждая снежинка уникальна? — с восхищением произнесла она.

— Близнецы играли снежинок в своей первой рождественской пьесе, — вспомнил Брайан. — Идиот-учитель сделал им одинаковые костюмы. Этого не заметил никто из зрителей, кроме меня. Все впечатление было испорчено.

— А я всегда играла Деву Марию.

Брайан внимательно посмотрел на девушку.

— Да, я понимаю, почему тебя выбирали на эту роль.

— Вы имеете в виду, что я выгляжу как избранная?

— О да, — кивнул Брайан.

Поппи потянулась, сняла руку Брайана с руля и поцеловала ее. Потом переползла с заднего сиденья, обогнула рычаг переключения передач, устроилась у Брайана на коленях и голосом маленькой девочки спросила:

— Вы мой новый папочка?

Брайан вспомнил, как недавно у него на коленях сидела Титания. За последнее время любовница прибавила в весе, и ему было довольно тяжело. Он хотел пересадить Поппи на пассажирское кресло, но пенис его зашевелился, а гостья обвила за шею и, поглаживая бороду, называла папочкой. Сопротивляться этому было невозможно. И вскоре против своей воли Брайан оказался втянут в отношения, которые именуют «попранием приличий». Ему льстило, что столь милая и юная невинная девушка заинтересовалась пятидесятипятилетним дураком вроде него.

Брайан задумался, ждет ли его в сарае Титания. Возможно, из-за снегопада любовница решила не приходить, но Брайан надеялся, что непогода ей не помешала, потому что этой ночью он определенно нуждался в женщине.

Когда метель утихла, сменившись мирной поземкой, Брайан и Поппи вылезли из машины и побрели через сугробы к дому.

Ева увидела, как парочка подходит к калитке.

Брайан улыбался, а Поппи что-то шептала ему на ухо.

Ева так яростно ударила по окну, что разбила стекло. Снег хлынул в комнату, точно вода в открывшийся шлюз, и расползся ручейками талой воды.

Следующим утром Ева сидела на кровати, скрестив ноги по-турецки, а Александр вставлял новое стекло, промазывая раму герметиком, совсем как Ева недавно мазала кремом края торта.

— Есть ли хоть что-нибудь, чего ты не умеешь?

— Не умею играть на саксофоне, не знаю правил крокета, не помню лицо жены. Топографический кретин. Не умею прыгать с шестом и практически беспомощен в драке.

Ева призналась:

— А я не умею настраивать цифровое радио. Бросила попытки разобраться со смартфоном в первый же день. Мой компьютер игнорирует интернет, как и я. Не могу смотреть фильмы на айпэде — да и зачем, когда кинотеатр в километре пешей прогулки? Надо было мне родиться лет сто назад. Я даже песни в плеер закачать не способна! И зачем только мне продолжают подсовывать эти мудреные гаджеты? Я бы порадовалась обычному радио, телевизору с кнопками на передней панели, проигрывателю пластинок и примитивному телефону, вроде того, что был у нас в моем детстве. Выглядел он солидно, и мы его держали на специальном столике в прихожей. Звонил так громко, что было слышно во всем доме и даже в саду. И звонил он только тогда, когда было что сообщить. Кто-то заболел. Необходимо перенести условленную встречу. Кто-то умер. А сейчас звонят друг другу по ничтожнейшим поводам, например, чтобы сказать, что приехали в «Макдоналдс» и собираются заказать чизбургеры с жареной картошкой.

— Да ты технофоб, как и я, Ева, — рассмеялся Александр. — Мы оба порадовались бы простому укладу жизни. Мне, пожалуй, стоит перебраться обратно в Тобаго…

— Нет! Ты не можешь! — с надрывом воскликнула Ева.

Он снова рассмеялся:

— Не бери в голову, Ева. Никуда я не поеду. Размеренная комфортная жизнь стоит больших денег, я это уже проходил.

— Ты когда-нибудь говоришь о своей жене? — спросила Ева.

— Нет. Никогда. Если дети спрашивают, я лгу им, уверяя, будто она на небесах. Дети верят, что их мамочка в объятиях Иисуса, и я не стану лишать их этой иллюзии.

— Она была красивая? — тихо спросила Ева.

— Нет, не особо. Привлекательная, элегантная — да, и очень следила за собой. Всегда хорошо одевалась, обладала стилем. Другие женщины ее даже слегка побаивались. Она никогда не носила спортивные костюмы, в ее обувном шкафу не было кроссовок. Не позволяла себе обыденную одежду.

Ева глянула на свои неухоженные ногти и быстро сунула ладони под одеяло.

Дверь резко открылась.

— О, Алекс, не знала, что вы здесь, — сказала Брианна. — Хотите чашечку чая или, может быть, выпить? В конце концов, скоро Рождество.

— Спасибо, но у меня работа, а потом надо за руль.

— Я бы не отказалась от чашечки чая, — поспешила Ева на выручку дочери.

Выражение лица Брианны изменилось, когда она перевела взгляд на мать.

— Ну, я немного занята, но постараюсь принести тебе чай.

В комнате повисла неловкая пауза, затем Брианна снова обратилась к Александру:

— Тогда до свидания. Увидимся внизу?

— Возможно, — ответил тот и отвернулся к окну. — Я сделаю тебе чай, Ева, когда закончу со стеклом.

Всю следующую неделю обстановка в доме была непростой.

Периоды затяжного молчания сменялись перешептываниями и хлопаньем дверей. Женщины все ходили вокруг да около. Ева попыталась заинтересовать домашних праздничным убранством дома и развешиванием гирлянд, и все единодушно согласились, что это дело нужное, но никто и пальцем не пошевелил.

Поппи обосновалась в гостиной. Она завалила комнату своими вещами, и Боберы постепенно привыкли отдыхать на кухне. При каждой случайной встрече Брайан-старший и Поппи мимолетно касались друг друга, и обоим нравился их маленький секрет. Брайан наслаждался этими короткими прикосновениями, особенно в те дни, когда знал, что ночью в сарае его будет ждать Титания.

Вечером девятнадцатого декабря Брайан спросил Еву:

— Как будем справлять Рождество?

— Меня это не касается, — отрезала Ева.

Муж был потрясен.

— Значит, ты ожидаешь, что я буду заниматься Рождеством? — Он принялся вышагивать по комнате, словно осужденный на смерть в ожидании рассвета.

Ева заставила себя молчать, пока Брайан осознавал шокирующий факт, что именно ему придется отвечать за организацию Рождества, — а это же настоящие скачки с препятствиями. Многие славные женщины — и даже некоторые мужчины — пали под гнетом праздничных обязательств.

— Я даже не знаю, где ты хранишь Рождество, — пробурчал муж, словно все прошлые годы Ева закрывала Рождество в ячейке на загородном складе и в преддверии праздника от нее требовалось лишь забрать коробку из кладовой и доставить домой до двадцать пятого декабря.

— Хочешь, чтобы я рассказала, как готовиться к Рождеству, Брайан?

— Наверное.

— Возможно, тебе имеет смысл записывать, — посоветовала Ева.

Муж вытащил из кармана маленький черный ежедневник-молескин, который Ева преподнесла ему в качестве утешительного приза за проваленный экзамен по вождению мотоцикла (Брайан поспорил с экзаменатором о точном значении выражения «полный газ»). Затем снял колпачок с авторучки (школьная награда) и замер в ожидании.

— Ладно, — кивнула Ева. — Начну с самого начала. Можешь в любой момент меня прервать, если что-то не понятно.

Брайан откинулся на спинку поруганного стула, держа ручку наготове.

Ева набрала в грудь воздуха и приступила к перечислению:

— Список адресатов рождественских поздравлений возьми в письменном столе в гостиной, там же лежат марки и новые почтовые открытки. Подпиши их сегодня перед сном. Завтра после работы начни искать елку — прокатись по садовым магазинам и елочным базарам. Мысленно представляй себе идеальное дерево, зеленое и пахнущее хвоей, с ровными рядами веток, имеющее вид конуса с круглым основанием и с прямой верхушкой. Но такого совершенства в природе не существует. Поезди по округе с неделю и так и не найди правильную елку. В девять вечера за день до Рождества, как раз перед закрытием «Хоумбейс», запаникуй, ворвись в магазин и схвати первую попавшуюся. Не слишком расстраивайся, обнаружив, что тебе досталось дерево, которое социальный работник описал бы как «неспособное разрастись».