Ивонн положила в рот кусочек скрученной в трубочку тонкой ветчины и сказала:

— По многим вопросам я с тобой не согласна, Брайан, но по части Евиных закидонов полностью тебя поддерживаю. Это элементарная лень. Что с ней случится, если мы перестанем ее кормить? Заморит себя голодом до смерти? Или образумится и все же спустится поесть?

— Стоит попробовать, — заметила Руби.

— Только не начинайте эксперимент на следующей неделе, потому что я уезжаю, — вставил Александр.

— Куда это вы? — всполошилась Брианна.

— Повидать маму моей мамы, — ответила за отца Венера.

— И положить цветы туда, где под землей лежит наша мама, — добавил Томас.

— Вы же не таскаете таких малюток по кладбищам? — потрясенно спросила Ивонн.

— Нет, мы с детьми посещаем только одно кладбище, — без улыбки ответил Александр.

Брайан-младший строчил в Твиттер:

Худший р-ский обед в мире. Как под копирку. День коробочек, скука смертная — сижу с живыми мертвецами, мечтаю о зомби-апокалипсисе.

Он обратился к присутствующим:

— Сейчас для нас с Брианной самое насущное — избавиться от Поппи.

— Девочка больна, — вступился за сироту Брайан. — Утром я с ней разговаривал. Она хотела уехать сегодня днем, но я настоял, чтобы она погостила у нас, пока не почувствует, что справится с горем в одиночку.

— Я годами не могла смириться со смертью мамы, — добавила Руби. — То и дело вспоминала, как она в ветреный день развешивала белье. Давайте надеяться, что бедная малютка Поппи сохранила хорошие воспоминания о тех днях, когда ее родители были живы и здоровы.

— Ваше лицо уже получше, — обратилась Венера к Стэнли.

— Рад это слышать, — улыбнулся старик. — Кстати, о Поппи: кто-нибудь еще заметил, что у нее под этим аляповатым кольцом вытатуирована свастика? Интересно, понимает ли девочка значение этого символа?

— Молодежь постоянно заигрывает с шокирующими образами, и глупая татуировка не делает девочку Евой Браун, — вступился за свою протеже Брайан. — Для Поппи всегда найдется место в этом доме, пока я здесь живу.

— Вы меня удивляете, доктор Бобер, — прищурился ветеран. — Разве для вас не оскорбительна фашистская символика? Никогда бы не подумал, что вы симпатизируете нацизму.

— Симпатизирую нацизму? Я? — переспросил Брайан. — Поппи всего восемнадцать, и она просто примеряет на себя различные философские концепции.

Прозвонил дверной звонок. Томас слез со стула и пошел открывать дверь.

— О, благослови Господь его маленькое участливое сердечко, — вздохнула Руби. — Он ведь не дотянется.

Томас встал на цыпочки и обеими руками потянул за дверную ручку.

Доктор Титания Ноубл-Форестер весьма удивилась, увидев чернокожего малыша в розовой балетной пачке и пуантах.

— Вы плакали? — спросил у нее Томас.

— Да, — кивнула она. — О да.

— Я тоже недавно десять минут подряд плакал в машине.

— Почему?

— Больше было нечего делать, — пожал плечами Томас. — А как долго вы плакали?

— Всю ночь и еще пару часов утром, — сказала Титания и спросила: — А этот козел, доктор Брайан Бобер, он дома?

— Да, — кивнул Томас и не сдвинулся с места.

— Мне нужно с ним поговорить. Посторонись, пожалуйста.

Титания слышала доносящиеся из дальней половины дома громкие голоса, один из которых явно принадлежал Брайану. Доктор Бобер кричал что-то о скандинавской мифологии, языческих символах и поклонении Одину.

— Хотите войти? — уточнил Томас.

— Да, спасибо.

Томас проводил Титанию в кухню.

Брайан едва не подавился картофелиной, когда Титания возникла и с подвыванием объявила:

— Он вышвырнул меня, Брайан. Я не могу пойти к маме — это ее убьет. И к сестре не могу — не доставлю этой стерве такого удовольствия. Ты говорил, что после Рождества уйдешь от Евы. Вот, Рождество уже прошло.

Все, кроме Брайана, потрясенно ахнули. Доктор Бобер сорвался со стула со скоростью пушечного ядра и вмиг оказался рядом с Титанией, а доски пола с опозданием заскрипели под его весом. Брайан яростно пытался вытолкать незваную гостью из кухни, но Титания ни пяди не уступила.

Стэнли Кроссли, вставший при появлении незнакомой женщины, спросил:

— Мэм, похоже, вы в бедственном положении. Могу ли я предложить вам выпить?

— Это мой чертов дом! — взревел Брайан. — Я решаю, кто будет здесь пить!

Титания скрестила руки на груди и слегка расставила ноги для устойчивости.

— Пожалуйста, двойную водку с диетическим тоником, ломтиком лимона и полугорсткой колотого льда. И розовую соломинку, если найдется. Благодарю.

— Итак, кто это такая? — поинтересовалась Руби.

— Леди, я уже много лет являюсь любовницей доктора Брайана Бобера, — отрекомендовалась Титания.

— Любовницей? — недоверчиво переспросила Руби. Брайан и королева возглавляли список персон, которых Руби никогда не считала сексуально привлекательными.

Брайан оглядел кухню.

Что случилось с его миром? Ему казалось, он вдруг возненавидел всех окружающих его людей. Возненавидел старика с обожженным лицом, смешивающего коктейль для Титании — женщины, которую Брайан когда-то желал. Возненавидел маленького мальчика в балетной пачке и его семилетнюю сестру, которая, похоже, стоит у истоков новой школы прагматизма. Возненавидел двух старушек, застрявших в Средних веках (или в середине пятидесятых), и даже близнецов, умом превзошедших отца и сейчас демонстративно повернувшихся спиной к его любовнице, ну и конечно, этого образованного черного с дредами до пояса. А превыше всех возненавидел свою жену, которой приспичило «подумать» не спеша.

Неужели он — единственный оставшийся homo sapiens? Неужели невежественное общество на полном серьезе рассчитывает увидеть на какой-то планете в далекой галактике себе подобных? Ожидает там встретить инопланетян, которые пишут записки молочнику и страхуют домашних животных? Неужели все эти тупые недоучки не понимают, что настоящие инопланетяне — это человеческие существа?

Брайан вспомнил свое детство, когда завтрак начинался ровно в половине восьмого утра, обед — без пятнадцати час, а ужин — в шесть. До двенадцати лет он ложился спать в четверть восьмого, с двенадцати до тринадцати — в восемь, а с тринадцати — еще на полчаса позже. Тогда не было компьютеров, на которые можно было отвлечься, — хотя Брайан читал о думающих машинах в комиксе «Смотри и учись». Как-то раз мать отвела его посмотреть на первый в Лестере компьютер, установленный в конторе трикотажной фабрики. Агрегат был размером с две спальни Брайана.

Брайан невольно загрустил от мысли, что через пятьдесят лет будет гнить в могиле и не увидит развития нанотехнологий, триумфа квантовой вычислительной техники и новых астрономических открытий. С его высоким давлением он вряд ли доживет даже до высадки на Марс.

— Брайан! — резко окликнула сына Ивонн.

— А?

— Опять ты это делаешь.

— Что?

— Мычишь, прямо как в детстве, когда таращился в небо.

Брайан натужно откашлялся, словно в горле и впрямь что-то застряло.

— Я знаю, что немного старомодна, — начала Руби, — но неужели мне одной кажется, что вся эта ситуация — сущий позор? — Она уставилась на Титанию. — Во времена моей молодости, Брайан, муж этой дамы измолотил бы тебя вдребезги! Большое везение, если бы остались в целости коленные чашечки. Тебе должно быть стыдно!

Титания уверенно парировала:

— Брайан годами томился в несчастливом браке. — И добавила, глядя на любовника: — Я иду наверх побеседовать с твоей женой, дорогой.

— А я могу пойти? — пискнул Томас.

Титания усмехнулась:

— Почему нет, малыш? Ты уже достаточно взрослый, чтобы понять, к сколь глупому и жестокому полу ты принадлежишь.

— Томас, сядь, — скомандовал Александр.

Взяв с собой коктейль, Титания выплыла из кухни, выкрикивая:

— Ева! Ева!

— Я наверху!

Увидев Титанию, Ева подумала, что любовница мужа, обряженная в черную юбку и белую блузку, похожа на распорядителя похорон. Глаза ее так опухли, что Ева заколебалась: то ли у Титании серьезный приступ аллергии, то ли бедняжка долго плакала.