Необычайно быстрый и многоводный въ началѣ, Зеравшанъ чѣмъ далѣе углубляется въ степь, тѣмъ становится все мельче и, оросивъ посредствомъ Шахри-руда городъ Бухару, течетъ еще верстъ на семьдесятъ въ юго-западномъ направленіи, за городъ Каракуль, а затѣмъ поворачиваетъ на юго-востокъ параллельно Аму-Дарьѣ и теряется въ озерѣ Сунгурѣ,[189] не дойдя до Аму всего какихъ нибудь сорока верстъ, у города Наразыма, гдѣ находится его естественное устье.

Владѣя Самаркандомъ и Катта-Курганомъ, мы теперь регулярнымъ образомъ снабжаемъ водой всю принадлежащую Бухарѣ часть Зеравшанскаго оазиса, и бухарцы понимаютъ, что «Урусъ» держитъ въ своихъ рукахъ «ключъ ихъ жизни», ибо стоитъ ему не дать имъ воды только двѣ недѣли и — Бухара погибла.

Песчаная степь, по которой мы теперь ѣхали, называется Дашты-Малекъ. Съ сѣвера она ограничена Зеравшаномъ, а къ югу простирается до подножія Карнапскаго кряжа. Пески однако въ ней, на мой взглядъ, вовсе не глубоки и нисколько не увеличиваютъ трудностей движенія. По крайней мѣрѣ три с половиною таша отъ Бустана до поселка Малекъ, гдѣ назначенъ былъ привалъ для завтрака, мы ѣхали не тише, чѣмъ всегда, и прибыли на пунктъ въ урочную пору, то есть въ началѣ двѣнадцатаго часа утра.

Не доѣзжая верстъ пяти до Малека представилась намъ довольно рѣдкая зимой возможность любоваться степнымъ миражемъ. Поселокъ Малекъ, состоящій не болѣе какъ изъ тридцати домовъ, скучился на совершенно открытой и плоской мѣстности, около развалинъ древняго караванъ-сарая и красивой сторожевой башни въ формѣ минарета. Съ того пункта, откуда поселокъ впервые открылся предъ нами, его деревья и развалины съ башней казались какъ бы висящими въ воздухѣ выше черты горизонта, которая между тѣмъ была видна совершенно ясно. Нѣсколько минутъ спустя стало казаться, что все это виситъ уже не въ воздухѣ, а надъ широкою полосой воднаго пространства, какъ бы надъ большимъ озеромъ, въ которомъ смутно и совершенно какъ въ водѣ отражались очертанія древесныхъ группъ, высокихъ развалинъ и низенькихъ саклей. Все это представлялось такъ ясно, такъ реально, что человѣкъ незнакомый съ данною мѣстностью могъ бы съ полною увѣренностью подержать какое угодно пари, что Малекъ стоитъ надъ очень большимъ и широкимъ степнымъ озеромъ, чрезъ которое путнику предстоитъ неизбѣжная переправа. Съ дальнѣйшимъ приближеніемъ однако марево постепенно тускнѣло, расплывалось и наконецъ, когда мы очутились верстахъ въ двухъ отъ Малека, мѣстность и предметы приняли свою дѣйствительную форму.

Подъ Малекомъ снова открылись для глаза сады населеннаго прирѣчнаго раіона, тянувшіеся полосою верстахъ въ пяти влѣво отъ поселка. Самый же поселокъ состоитъ преимущественно изъ заѣзжихъ дворовъ съ лавочками для проходящихъ каравановъ.

И здѣсь, такъ же какъ нѣсколько дней тому назадъ на Караулъ-базарѣ, опять пришлось намъ испытать грустное чувство при видѣ этихъ жалкихъ мазанокъ, обступившихъ великолѣпныя развалины двухъэтажнаго зданія съ порталомъ и боковыми вышками, построеннаго Абдуллахъ-ханомъ спеціально ради удобства путешественниковъ и каравановъ. Груды кирпичей, навоза и мусора среди его двора и вокругъ еще не развалившихся стѣнъ краснорѣчиво свидѣтельствуютъ о мудрой «государственной экономіи» Аштарханидовъ и Мангытовъ, и въ то же время стѣны эти, построенныя изъ хорошо. обожженаго кирпича и никогда не носившія на себѣ мозаичной облицовки, еще разъ служатъ живымъ доказательствомъ благороднаго вкуса Абдуллаха. Всѣ украшенія ихъ выведены изъ простыхъ кирпичей, а размѣры линій и контуровъ зданія полны изящной простоты и величія. Въ особенности хороша уцѣлѣвшая часть минарета, съ вышки котораго сторожевые сипаи нѣкогда наблюдали за безопасностью степи, а по ночамъ зажигали на ней огонь, служившій маякомъ для путниковъ, запоздавшихъ или заблудившихся въ степной пустынѣ.

При въѣздѣ въ поселокъ насъ неожиданно встрѣтилъ «почетный караулъ» совсѣмъ особаго рода, составленный изъ вчерашнихъ батчей въ бѣлыхъ чалмахъ и нарядныхъ пестрыхъ халатахъ. Выстроившись въ шеренгу, они отдали честь по военному и прокричали намъ что-то. Оказалось, что это знакъ предупредительности со стороны нашихъ приставовъ, вызванный якобы тѣмъ, что князь, только впервые присутствовавшій вчера на баземѣ, похвалилъ пляску батчей, разумѣется, изъ вѣжливости, а пристава приняли это за наличную монету и, желая угодить посольству, распорядились отправить всю эту честную компанію впередъ, въ Кермине, гдѣ она будетъ задавать намъ представленія вмѣстѣ съ тамошними батчами. Я впрочемъ подозрѣваю, что желаніе «угодить» было только удобнымъ предлогомъ, а въ сущности пристава-любители имѣли въ виду не столько посольство, сколько свое собственное, да вдобавокъ еще и даровое удовольствіе.

Еще до въѣзда въ Малекъ къ намъ выѣхали на встрѣчу двое придворныхъ чиновъ наслѣднаго принца Сеидъ-Абдулъ-Агата, сидящаго на Керминенскомъ бекствѣ. Одинъ изъ нихъ былъ михмандаръ-баши (старшій камергеръ), на обязанности коего лежитъ пріемъ почетныхъ гостей, а другой — адъютантъ бека. Оба были одѣты въ форменные парчевые халаты при сабляхъ и сидѣли верхомъ на прекрасныхъ, легкихъ и богато убранныхъ карабаирахъ. Въ Малекѣ они угостили насъ завтракомъ, послѣ вотораго въ полдень мы тронулись далѣе.

До Кермине оставалось еще два таша. Дорога шла гладкою степью, на которую порой выбѣгали на перерѣзъ нашему пути окраины зеравшанскихъ садовъ и селеній. Непрерывная полоса культурной мѣстности уже не скрывалась отъ взора, а напротивъ, подходила къ намъ все ближе и ближе. Мы проѣзжали мимо крайнихъ строеній и глиняныхъ оградъ этихъ кишлаковъ, затѣмъ снова выѣзжали на степь и проѣхавъ версту, другую, снова перерѣзывали заселенныя вѣтви оазиса на ихъ окраинахъ, и такъ до самаго Кермине, куда прибыли около двухъ часовъ пополудни.

Городъ расположенъ среди открытой плоскости, верстахъ въ трехъ отъ Зеравшана. Общая панорама его весьма картинно обставлена горами Акъ-тау и Нуратинскимъ хребтомъ, коихъ снѣжно-скалистыя вершины даютъ ему очень эффектную декорацію съ сѣверо-востока. Съ западной стороны, откуда мы въѣхали, не предшествуютъ городу ни сады, ни предмѣстья: въѣзжаешь сразу въ людную, торговую и довольно широкую улицу, въ перспективѣ которой вскорѣ открывается впереди уголъ цитадели.

Четырехсторонняя цитадель (урда) занимаетъ площадь въ 1.5 квадр. верстъ.[190] Ея подновленныя глинобитныя стѣны съ отчетливо нарѣзанными зубцами имѣютъ приблизительно до восьми аршинъ вышины и снабжены навѣсными бойницами, которыя сначала мы приняли было по сходству за водостоки. Бойницы эти расположены на одинаковой высотѣ, въ разстояніи около двухъ саженъ одна отъ другой, и глядятъ внизъ своими треугольными форточками, чрезъ которыя производится стрѣльба по «мертвому пространству», а надъ ними, въ каждомъ промежуткѣ, по три обыкновенныя бойницы между зубцами. Кромѣ того, стѣны снабжены еще бурджами — на сѣверномъ и южномъ фасадахъ по семи, а на восточномъ и западномъ по пяти, считая въ томъ числѣ и приворотныя полубашни. Воротъ трое: сѣверныя, южныя и восточныя. Нѣкоторое подобіе рва имѣется только на восточномъ фасѣ, да и тотъ похожъ скорѣе на простую водомоину, изъ которой выбираютъ, между прочимъ, глину, чѣмъ на сколько нибудь правильный крѣпостной ровъ. Тѣмъ не менѣе цитадель видимо содержится въ большомъ порядкѣ, хотя стѣны ея и могутъ быть легче легкаго разнесены въ прахъ одною лишь артиллеріей. Вокругъ урды расположены лавки, а крытый базаръ помѣщается въ самой урдѣ, прорѣзывая ее отъ воротъ до воротъ съ сѣвера на югъ, но никакими мѣстными произведеніями базаръ этотъ не славится и, кромѣ обыкновенныхъ товаровъ для обиходнаго потребленія, не нашли мы на немъ ничего выдающагося ни по красотѣ, ни по богатству, ни по оригинальности — самый заурядный азiятскій базаришка.

Городъ не великъ. Въ самой урдѣ, которая застроена очень тѣсно, помѣщаются, кромѣ базара, 400 домовъ съ дворами, да около того же количества внѣ цитадели. Но здѣсь, внѣ стѣнъ, уже болѣе просторное расположеніе: дворы и сады обширнѣе, улицы шире и не столь кривы и закоулочны; хотя при этомъ должно замѣтить, что во внѣшней части города болѣе встрѣчается кладбищъ, чѣмъ жилыхъ строеній, и кладбища эти производятъ прежалкое впечатлѣніе: это безпорядочныя кучи могильныхъ бугорковъ безъ всякихъ знаковъ, которые свидѣтельствовали бы объ уваженіи къ праху усопшихъ и о томъ, что оставшіеся въ живыхъ друзья и родные еще сохраняютъ о нихъ какую нибудь память.