— Это так, миледи! — сказал он. — Этот парень…
— Этот мужчина сам себя наказал, он испытывает сильную боль. Я не считаю необходимым наказывать его еще, но это вы, конечно, должны выяснить с моим мужем.
Нора вздохнула. Ей удалось защитить Тоби только на сегодня, а потом оставалось только надеяться, что Элиас поведет себя разумно.
— Ты... — Она бросила взгляд на другого, тоже явно больного мужчину в толпе. — Ты сейчас поможешь Тоби дойти до кухни большого дома. Он должен там сесть и опустить ногу в теплый мыльный раствор. Я сейчас приду и займусь его раной. А вы... — Нора указала на двух молодых парней на краю площади. Для того, чтобы помочь Аквази, нужны были крепкие мужчины. Молодой раб сейчас неподвижно висел на своих путах: очевидно, он потерял сознание. — Вы отнесете Аквази в его хижину. Он сегодня больше не сможет работать. Этой потери рабочей силы можно было бы избежать, применив менее строгое наказание!
Это был еще один упрек в адрес Трумэна, и Нора надеялась, что это напугает надзирателя. Элиас, без сомнения, был сторонником жестокого наказания своих рабов, но, с другой стороны, он также желал видеть их на своей плантации, по возможности, в полном составе.
— А остальные немедленно принимаются за работу. Мистер Трумэн...
Нора проследила за тем, как мужчины разрезали веревки на руках Аквази и потащили его в направлении хижины. Она надеялась, что помещение окажется чистым и там найдется кто-нибудь, кто сделает ему перевязку, — ведь уже сейчас мухи садились на его раны. Но им она займется позже.
Нора с высоко поднятой головой повернулась и ровным шагом пошла назад к дому, хотя больше всего ей сейчас хотелось бежать. Внутри у нее все горело от возбуждения, но она не могла радоваться своей «победе».
«Там они всегда это делают...» — сказала Маану о собрании на площади перед кухней. Значит, наказание полевых рабов плетьми было обычным пунктом в распорядке дня. Нора испытывала ко всему этому глубочайшее отвращение. Ей придется вмешиваться во все эти дела, если она и дальше хочет жить на плантации.
Нора Фортнэм-Рид уже не была той пугливой девочкой, которая в Лондоне беспомощно сидела у смертного ложа своего любимого. Два года благотворительной деятельности в Ист-Энде подготовили ее почти ко всему, что нужно было знать для ухода за больными. К своей работе она привлекла тогда бескорыстного доктора Мэйсона. При этом сама часто помогала ему, когда он в подсобном помещении ее столовой для бедных обследовал больных и раненых, и, надо сказать, это была такая работа, от которой отказывались все остальные дамы. Нора же не испытывала отвращения, и ее не так легко было довести до тошноты, так что сейчас она усердно очищала загноившуюся ногу раба Тоби, тупым ножом выцарапывая из его плоти личинки мух. В какой-то момент она вспомнила об одном из основных убеждений Мэйсона: джин, употребляемый в умеренном количестве, помогает почти от всего. В Лондоне никогда не хватало чистой воды для очистки ран, и доктор в таких случаях охотно прибегал к дешевому спиртному. По наблюдению Норы, это больше способствовало выздоровлению, чем мешало. Поэтому она щедро промыла ногу Тоби чистым спиртом, полученным из сахарного тростника и извлеченным из запасов ее мужа, перед тем, как смазать рану целебной мазью Адвеа, и наложить на нее чистую повязку.
— Теперь мы будем делать это каждый день, пока рана не заживет, — сказала она рабу. — С Божьей помощью ты не потеряешь ногу. Однако сейчас тебе нельзя становиться на нее, тебе помогут дойти до твоей хижины, а там ты должен лечь и держать ногу повыше. Тебе обязательно нужен покой. Адвеа будет приносить тебе еду. Ах да, и... Харди? — Она бросила вопрошающий взгляд на пожилого мужчину. Тот кивнул.
— Харди сейчас будет заниматься тобой, и на этот период он освобождается от работы. Если за это время пройдет его кашель, тем лучше для него.
Нора отослала мужчин в хижину и пошла в дом. Ей нужно было немного освежиться, перед тем как заняться спиной Аквази. Молодая женщина никогда в этом не признавалась, но вид червей в ране и до сих пор, даже после двух лет благотворительной работы, вызывал у нее тошноту.
Нора бросила взгляд в зеркало, подвязала волосы лентой из шелка с выбитым цветочным узором и даже взялась за пудреницу, чтобы придать своему покрасневшему лицу благородную бледность. Ни в коем случае она не хотела производить впечатление взбудораженной и взволнованной, если по дороге в поселение рабов встретит кого-то из надсмотрщиков. Достаточно плохо было уже и то, что она вспотела и кружевные рукава ее рубашки, которые выглядывали из-под платья, печально свисали вниз.
Но, к счастью, по дороге она никого не встретила, за исключением Адвеа и девочек с кухни: Нора сократила дорогу и зашагала через владения поварихи. Адвеа быстро сунула ей в руки горшочек с мазью. Она варила ее из свиного смальца и определенных лечебных трав или цветов.
— Пошли мальчика на перегонную установку, чтобы пополнить запасы спиртного, — приказала ей Нора.
Недостатка в спиртном не было, в конце концов, его тут гнали сами. Нора лишь надеялась, что его не придется выдерживать на протяжении нескольких лет, как хорошее виски, но Адвеа смогла развеять это опасение. Нора удивилась, что та не раздумывая и на лучшем, чем обычно, английском языке ответила ей сразу. С тех пор как они вместе оказали врачебную помощь Тоби, между хозяйкой и служанкой возникло какое-то подобие сообщничества. Нора радовалась этому, когда шла к поселению рабов.
Аквази лежал на животе посреди хижины, в которой, очевидно, жил вместе с парой других молодых рабов. Мужчины, видимо, затащили его внутрь и просто оставили лежать — без сомнения, по приказу Трумэна, который настоял на срочном выполнении требований своей хозяйки. Рядом с его безжизненным телом стояла на коленях и плакала Маану. Между всхлипываниями она умоляла Аквази, наконец, проснуться и неумело пыталась поднять его голову и влить ему в рот немного воды.
— Дай ему спокойно поспать, для него будет намного лучше, если он останется в бессознательном состоянии, пока мы не обработаем раны, — сказала Нора.
Маану испуганно вскочила, но затем успокоилась, узнав хозяйку.
— Щелочь и алкоголь дьявольски пекут, ему будет очень больно.
Маану сейчас же взяла себя в руки и помогла Норе обмыть раны мыльным раствором. Аквази пришел в себя и застонал, когда в конце обработки они полили его обезображенную спину спиртом.
Аквази до сих пор не удостаивал новую хозяйку взглядом. Будучи рабом на плантации, он обычно находился далеко от нее. Конечно, женщины судачили о леди Фортнэм, а Маану вообще не прекращала говорить о ней, но Маану и без того много чего говорила Аквази, так что он почти не прислушивался к ней. Девушка навязывала ему свою любовь, однако для него она была не больше чем младшая сестра. И без того было понятно, что взять себе жену было последним, о чем думал Аквази, а если бы и думал, то вряд ли принял бы решение в пользу рабыни.
Аквази был упрямым молодым человеком, он держался от белых как можно дальше — чтобы не бороться с постоянным желанием порубить мачете не ствол сахарного тростника, а надсмотрщика или даже баккра. Сил для этого у него было достаточно, и иногда он спрашивал себя, не стоит ли то удовлетворение, которое он при этом испытает, его смерти. Но затем он снова брал себя в руки — ведь повесят не только его, но и, без сомнения, всех людей из его группы, и никто при этом не знал, будет ли смерть такой милостивой, или их предварительно люто замучают.
Плантаторы имели абсолютную власть над своими рабами. Хотя и существовали законы, регулирующие наказания для рабов, но кто же будет заботиться об их соблюдении, если какой-то раб совершит проступок, выглядящий в глазах баккра, как ужасное преступление. Аквази уже слышал о рабах, которых живьем сжигали или медленно умертвляли, одну за другой отрезая им конечности. Аквази не хотел умирать так и не хотел подвергаться риску быть забитым плетью до смерти. Конечно, он знал, что будет наказан, потому что позаботился о Тоби. Но, действительно, это на его мачете наступил Гоби, когда он неосторожно и даже злобно швырнул нож на поле. И теперь он чувствовал себя виноватым в несчастье, постигшем Тоби. Но затем у того сдали нервы, и он выдал Аквази, когда надсмотрщик пришел в его хижину, — вместо того чтобы, как ему было велено, показать тому рану и обратиться к его сердцу или по крайней мере разуму. Даже самый глупый человек должен был понять, что Тоби может потерять ногу, а то и жизнь, если начнется гангрена.
