— Почему я должен покинуть тебя, рабби? Разве мы не решили уже все?

Они подошли к Иерусалиму. Ослепительно белый под безжалостным солнцем, святой город высился перед ними на холмах. Минуя крохотную деревушку близ городской с гены, они услышали спокойные и заунывные звуки погребальной песни, льющейся словно теплый осенний дождь.

— Кого оплакивают? Кто умер? — вздрогнул Иисус.

Но крестьяне, шедшие за ним следом, рассмеялись.

— Не волнуйся, учитель. Никто не умер. Это девушки мелят зерно и поют.

— Но почему погребальную песню?

— Чтобы привыкнуть, учитель. Чтобы знать, как оплакивают, когда придет время.

Они поднялись по дороге, мощенной булыжником, и вошли в город. Шумные нарядные толпы со всех концов земли Израиля заполняли улицы. Все целовались и обнимались — через день наступал бессмертный праздник, и все иудеи становились родственниками! При виде Иисуса верхом на осле и следующей за ним толпы с пальмовыми ветвями встречные разражались хохотом.

— Вы только гляньте — кто это такой?

— Вы еще увидите! — угрожающе отвечали нищие, вздымая кулаки. — Это Иисус из Назарета, царь Иудейский!

Иисус спешился и поспешно взбежал по ступенькам Храма. Достигнув портика Соломона, он остановился и огляделся. Повсюду были прилавки. Сотни людей продавали, покупали, торговались, спорили и расхваливали свой товар: торговцы, менялы, трактирщики, блудницы. Желчь разлилась в Иисусе и ударила ему в голову — священный гнев охватил его. Схватив стрекало, он кинулся на прилавки и навесы ремесленников, переворачивая столы и язвя торговцев.

— Вон! Вон отсюда! Вон! — вопил он, размахивая стрекалом, а в душе его звучала тихая и горькая мольба: «Господи, пусть совершится воля твоя, но скорее, пусть совершится скорее. Лишь об этом прошу тебя. Скорее пока у меня есть силы». Толпа сторонников с безумным криком бросилась за ним.

— Вон отсюда! Вон отсюда! — гнали они осквернителей Храма, переворачивая прилавки.

Иисус остановился под царской аркой над Кедроном. Он взмок от пота, длинные, черные, как смоль, волосы рассыпались по его плечам, глаза его горели.

— Я пришел обрушить огонь на этот мир! — вскричал он. — Иоанн призывал в пустыне: «Кайтесь! Кайтесь! Ибо день Господа приближается!» Я же говорю вам — у вас нет времени на покаяние. Этот день пришел, пришел! Я несу день Господа! Иоанн в пустыне крестил водой, я буду крестить огнем. Я крещу людей, горы, города, корабли. Уже я вижу, как пламя охватило землю со всех четырех краев, как пламя охватило души — и я ликую! День Господа пришел — мой день!

— Пламя! Пламя! закричала толпа. — Несите огонь, чтобы поджечь мир!

Левиты хватали мечи и пики. Впереди них бежал Иаков, брат Иисуса. Они кинулись на сына Марии. Но охваченные яростью бедняки встали на его защиту. Собравшись с мужеством, ученики последовали их примеру и присоединились к схватке.

Римские солдаты на стене цитадели покатывались со смеху, глядя на происходящее.

— Вперед, братья! — вскричал Петр, хватая факел. — Огонь, ребята! Час настал!

И если бы в этот момент не завыли угрожающе римские боевые трубы, много крови было бы пролито тем днем во дворах дома Господня. Из Храма появился первосвященник Каиафа и велел левитам опустить оружие. Он собственноручно и с большой хитростью расставил ловушку для нечестивца, в которую тот, несомненно, попадет и без всякого шума.

Ученики окружили Иисуса, глядя на него с нетерпением. Почему он не дает им приказа жечь и атаковать? Чего он ждет? Сколько можно еще ждать? Почему он медлит? Почему вместо того, чтобы поднять руку и дать сигнал небесам, он смотрит в землю? Ему, конечно, некуда спешить, но им, беднякам, бросившим свои жизни к его ногам, пора уже получить свое вознаграждение.

— Решайся, рабби! — воскликнул Петр. Лицо его горело пот сбегал по груди. — Дай нам знак!

Иисус закрыл глаза. «Твой день приближается, Господи, — повторял он про себя снова и снова, — пришел конец света. Я знаю, что я принесу его… я… своей смертью…» И словно от этого заклинания мужество вернулось к нему.

Иоанн, приблизившись, взял его за плечо и потряс, словно пытаясь разбудить.

— Если ты не дашь нам команды, мы погибли. То, что ты сегодня сделал, означает смерть.

— Да, это смерть, — подхватил Фома, — и, чтобы ты знал, мы не хотим умирать.

— Умирать! — в ужасе вскричали Филипп и Нафанаил. — Но мы же пришли сюда царствовать!

— О чем ты думаешь, рабби? — спросил Иоанн.

Но Иисус оттолкнул его.

— Иуда, встань рядом со мной, — промолвил он и оперся на твердое плечо рыжебородого.

— Мужайся, рабби, — прошептал Иуда. — Час пришел; мы не должны опозориться.

Иаков с ненавистью смотрел на Иуду. Раньше учитель, казалось, и не замечал рыжего, а теперь — что означают эта дружба и тайные перешептывания?

— Они оба что-то задумали. Что скажешь, Матфей?

— Ничего не скажу. Я лишь смотрю, что вы говорите и делаете, и пишу. Это мое дело.

Иисус вцепился в руку Иуды — голова у него кружилась.

— Ты устал? — держал его Иуда.

— Да, я устал.

— Думай о Господе, и Он придаст тебе силы, — ответил рыжебородый.

Придя в себя, Иисус повернулся к ученикам.

— Идемте.

Но те не шевельнулись. Они не хотели уходить. Куда? Опять в Вифанию? И сколько еще раз? Они уже устали от этого шатания туда и обратно.

— По-моему, он смеется над нами, — прошептал Нафанаил своему другу. — Никуда я не пойду! — и, промолвив это, он поспешил за учениками, угрюмо потянувшимися обратно в Вифанию.

Вслед им хохотали левиты и фарисеи. Уродливый, с покатыми плечами, молодой левит запустил в Петра гнилым лимоном, и плод попал тому прямо в лицо.

— Прямо в яблочко, Савл! Цель поражена!

Петр двинулся на левита, но Андрей удержал его.

— Терпи, брат. Придет наш день.

— Когда?! Черт побери, когда, Андрей? — зарычал Петр. — Разве не видишь, в какую мы попали передрягу?!

Подавленные, они молча двинулись к дороге. Толпа, проклиная все, рассеялась у них за спиной. Больше за ними никто не шел, никто не расстилал перед Иисусом своих лучших одежд. Филипп тащил ослицу, сзади, подталкивая ее, шел Нафанаил. Оба спешили вернуть ее хозяину, чтобы не прибавилось неприятностей. Солнце горело, подул ветер, и поднявшиеся тучи пыли скрыли путников. На подходе к Вифании перед ними вырос Варавва с двумя свирепыми длинноусыми дружками.

— Куда вы ведете своего учителя? — закричал он. — Боже милостивый, да он от страха уже обгадился!

— Они ведут его снова воскрешать Лазаря! — расхохотались спутники Вараввы.

Когда Иисус и его ученики добрались до Вифании и вошли в дом, старый Симеон умирал. Женщины, встав вокруг него на колени, молча смотрели, как он отходит. Они знали, что не в силах удержать его здесь. Иисус подошел и опустил руку на лоб старику. Раввин улыбнулся, но глаз не открыл.

Ученики, чувствуя пыль и горечь и в душе, и во рту, расселись во дворе. Говорить им было не о чем.

— Брат мой, час настал, — кивнул Иисус Иуде, не отходившему от него. — Готов ли ты?

— Я снова спрашиваю тебя, рабби: почему ты выбрал меня?

— Ты же знаешь, что сильнее тебя никого нет. Остальные не вынесут… Ты ходил к первосвященнику Каиафе?

— Да. Он говорит, что ему нужно знать, где и когда.

— Скажи ему — в канун Пасхи, после праздничной трапезы в Гефсиманском саду. Мужайся, Иуда, брат мой. Я тоже стараюсь не падать духом.

Иуда кивнул головой и, не говоря ни слова, вышел на дорогу дожидаться, когда взойдет луна.

— Что случилось в Иерусалиме? — спросила Саломея своих сыновей. — Что вы вернулись такие грустные?

— Боюсь, мать, мы построили свой дом на песке, — ответил Иаков. — Так что мы останемся в убытке.

— А царство, слава, златотканые полотна, престолы?.. Значит, он и меня обманул? — всплеснула руками старуха, но ей никто не ответил.

Круглая и печальная луна встала из-за синих вечерних гор. В нерешительности она замерла на мгновение между двумя вершинами, взглянула на мир и вдруг оторвалась от скал и принялась подниматься. Темная хижина Лазаря тускло засияла, словно ее только что выбелили.