— Почитай мне, Матфей. Я очень хочу узнать, что ты пишешь об учителе.

Матфей несказанно обрадовался и не спеша, аккуратно достал из-за пазухи свой свиток. Мария, сестра Лазаря, подарила ему вышитый платок, и он только что обернул им свое сокровище. Теперь бережно, словно живое существо, он развернул Евангелие. Все его тело принялось раскачиваться, и, сосредоточившись, он начал не то петь, не то читать: «Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова. Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его; Иуда родил Фареса и Зару…»

Петр слушал, закрыв глаза. Поколения иудеев проходили перед его взором: от Авраама до Давида — четырнадцать родов; от Давида до вавилонского пленения — еще четырнадцать; от вавилонского пленения до Христа — еще четырнадцать… Какое множество, какая бессчетная, бессмертная рать! И какая несказанная радость, какая гордость быть одним из них! Петр откинул голову к стене и слушал; род сменял род, пока, наконец, не наступило время Иисуса. Петр прислушался. Сколько чудес, оказывается, произошло, а он даже и внимания не обратил на них! Значит… Иисус родился в Вифлееме, и отцом его был не Иосиф-плотник, а Дух Святой, и три волхва явились поклониться ему, а при Крещении какие слова промолвил голубь с небес? Он, Петр, не слышал. Кто же сказал их Матфею, если его не было там тогда? И вскоре Петр уже не различал слов, до него долетала лишь печальная и ласковая музыка, и он сам не ведал, как заснул. И вот во сне-то и музыка и слова зазвучали для него с необычайной отчетливостью. Каждое слово будто обратилось в зерно граната, точно такого, какие он ел в прошлом году в Иерихоне. Они трескались, и из них вырывались то пламя, то ангелы, то трубы…

Сквозь сладкую дрему до него долетел гомон счастливых голосов, и, вздрогнув, он пробудился.

Матфей все еще читал, положив папирус на колени. Усовестившись, что заснул, Петр схватил мытаря за руку и поцеловал его в уста.

— Прости меня, брат Матфей, но пока я слушал тебя, я вступил в рай.

В дверях появился Иисус, а за ним Магдалина. Она сияла от радости. Увидев, что Петр привечает ранее презираемого мытаря, Иисус тоже просветлел.

— Вот, — молвил он, указывая на них, — так приблизится Царствие Небесное.

Иисус подошел к Лазарю, который пытался подняться. Но ноги его были слабы, и он снова опустился из страха, что они подкосятся. Лазарь протянул руку и коснулся Иисуса кончиками пальцев. Сын Марии вздрогнул. Руки Лазаря были холодны, черны и пахли землей.

Иисус вышел во двор. Этот воскресший человек все еще блуждал между жизнью и смертью. Господь не победил в нем тлена. Никогда еще смерть не являла такой силы, как в нем. Печаль и страх охватили Иисуса.

Старая Саломея с пряжей под мышкой тихо приблизилась к нему и прошептала:

— Рабби!

— Говори, Саломея.

— Рабби, я хочу попросить тебя об одолжении, когда ты взойдешь на небеса. Ты знаешь, как много мы сделали для тебя.

— Говори, Саломея… — сердце у Иисуса вдруг сжалось.

«Когда же, когда, — спрашивал он себя, — люди наконец поймут, что добрые дела не нуждаются в воздаянии».

— Теперь, дитя мое, когда ты вот-вот займешь свой престол, поставь моих сыновей Иоанна и Иакова по правую и левую руку от себя.

Прикусив язык, чтобы не сказать что-нибудь обидное, Иисус уставился в землю.

— Ты слышишь, дитя мое? Иоанна…

Иисус повернулся и вошел в дом широкими шагами. Матфей все еще сидел под лампадой с раскрытой тетрадью, глаза его были закрыты — он весь был там.

— Матфей, дай мне твой свиток, — промолвил Иисус. — Что ты пишешь?

Матфей встал и протянул свой труд Иисусу. Он был счастлив.

— Рабби, здесь я записываю твою жизнь и деяния для будущих поколений.

Иисус склонился под лампадой и начал читать. Первые же слова изумили его — быстро бегая глазами по строчкам, он поспешно читал, и лицо его все больше краснело от стыда и гнева. Матфей в страхе забился в угол и ждал. Иисус закончил чтение и, не в силах более сдерживать себя, вскочил и негодующе швырнул Евангелие от Матфея на пол.

— Что это?! — закричал он. — Ложь! Ложь! Ложь! Мессия не нуждается в чудесах. Он сам чудо — другие уже не нужны! Я родился в Назарете, а не в Вифлееме; я даже ногой не ступал в Вифлеем, и я не помню никаких волхвов. Я никогда не был в Египте. Кто тебе рассказал это? Даже я не слышал этого. Как же ты это слышал, ты, которого даже рядом не было?

— Ангел сказал мне это, — трясясь от страха, промолвил Матфей.

— Ангел? Какой ангел?

— Который прилетает ко мне каждую ночь, когда я берусь за перо. Он склоняется над моим ухом и диктует, а я пишу.

— Ангел? — смутился Иисус. — Ангел диктует, а ты пишешь?

— Да, ангел, — осмелел Матфей. — Иногда я даже вижу его, а иногда только слышу голос: он касается губами моего правого уха. Я чувствую его крылья, обнимающие меня. А ты как думаешь? Неужели я сам мог бы сочинить все эти чудеса?

— Ангел… — повторил Иисус и задумался. Вифлеем, волхвы, Египет и Дух Святой — если все это было чистой правдой… Если это было высшей правдой, которой обладает лишь Господь… Если то, что мы называем правдой, для Господа ложь…

Он молча склонился и, собрав разбросанные им листки с пола, отдал их Матфею, который снова, бережно обернув их в платок, спрятал за пазуху, поближе к сердцу.

— Пиши, что диктует ангел, — промолвил Иисус. — Мне уже слишком поздно… — он не договорил.

Тем временем во дворе ученики, окружив Иуду, просили его рассказать, что было нужно Пилату от учителя. Но Иуда, даже не взглянув на них, вырвался и отошел к двери. Он не выносил ни их вида, ни голосов; теперь он мог говорить только с Иисусом. Страшная тайна объединила их и отдалила от всех остальных… Иуда угрюмо смотрел на ночь, объявшую землю, и на первые звезды, зажигавшиеся над головой, словно крохотные лампады. «Господь Израиля, — просил он про себя, — помоги мне, или я сойду с ума».

Магдалина, чувствуя, что что-то неладно, подошла к нему и остановилась рядом. Он повернулся, чтобы уйти, но она схватила его за край одежды.

— Иуда, ты можешь без опаски открыть мне тайну. Ты же знаешь меня.

— Какую тайну? Пилат призвал его, чтобы предостеречь, Каиафа…

— Не эту, другую.

— Какую другую? Ты вся горишь, Магдалина. У тебя глаза как горящие угли, — он выдавил из себя смешок. — Поплачь, слезы погасят этот пламень.

Но Магдалина закусила платок и, дернув, порвала его.

— Почему он выбрал тебя, тебя, Иуда Искариот?

Тут рыжебородый рассердился не на шутку и крепко схватил Магдалину за руку.

— А ты бы хотела, Мария из Магдалы, чтобы он выбрал Петра или этого дурака Иоанна… или, может, ты хотела, чтобы он выбрал тебя, женщину? Я — кремень пустыни, я устою. Потому-то он и выбрал меня!

— Ты прав, — с глазами, полными слез, пробормотала Магдалина. — Я — женщина, слабое существо… — и войдя в дом, она свернулась калачиком у огня.

Марфа накрыла на стол. Ученики вошли в дом и опустились на колени. Лазарь выпил куриный бульон, на щеках его снова появилась краска, и он уже больше не отворачивался от света. Воздух, тепло и пища укрепили его измученную плоть, и силы возвращались к нему.

Из внутренней комнаты вышел старый Симеон, бледный и бесплотный, как дух. Ноги отказывались держать его, и он тяжело опирался на свой посох. Иисус поднялся, поддерживая старика, усадил его, а затем сам опустился рядом с Лазарем.

— Симеон, я тоже хотел поговорить с тобой.

— Ты огорчил меня сегодня, дитя мое, — промолвил раввин, глядя на Иисуса с укором. — Я говорю об этом при всех. Пусть нас слышат все — и мужчины, и женщины, и Лазарь, вернувшийся из могилы и узнавший там много тайн. Пусть нас услышат все и решат.

— Что могут знать люди? — ответил Иисус. — В этом доме витает ангел — спроси Матфея. Он пусть и рассудит. Чем же ты опечален?

— Почему ты хочешь уничтожить священный Закон? До сих пор ты уважал его, как сын должен уважать своего старого отца. Но сегодня перед Храмом ты снова развернул свой стяг. К чему может привести мятеж твоего сердца?