Дверь распахнулась, и в комнату вошел Иуда. Окинув ее своим взором, он увидел учителя, задумчиво сидящего у огня; крутобедрую Магдалину, храпящего Зеведея и склонившегося под лампадой мытаря… «И это воинство великой битвы? — покачал головой Иуда. — Это как же они будут покорять мир? Один лунатик, один писец, одна женщина с сомнительной репутацией, несколько рыбаков, сапожник и торговец — и все отдыхают в Капернауме!» Он направился в угол. Старая Саломея уже накрывала на стол.

— Я не голоден, — прорычал Иуда, — я хочу спать! — И он закрыл глаза, чтобы не видеть собравшихся. Через дверь влетел мотылек — потрепетал над язычком пламени в лампаде, скользнул по волосам Иисуса и принялся кружить по комнате.

— У нас будет гость, — промолвила старая Саломея. — И мы будем рады встретить его.

Иисус благословил хлеб, разделил его, и все принялись молча есть. Старый Зеведей, которого разбудили к трапезе, нервничал от такой тишины.

— Давайте, разговаривайте! — наконец, не выдержав, стукнул он кулаком по столу. — В чем дело? Что, у нас покойник в доме? Вы что, не знаете, если больше двух людей садятся за трапезу и не беседуют, значит, они на похоронах. Мне это однажды сказал старый раввин из Назарета, и я запомнил на всю жизнь. Так говори же о Боге, сын Марии! Прости, что я называю тебя сыном Марии, но я так и не знаю, как тебя надо величать. Одни говорят — сын плотника, другие — сын Давида, третьи — Божий сын, четвертые — Сын человеческий. Путаница какая-то. Вероятно, люди еще не решили окончательно.

— Старый Зеведей, — ответил Иисус, — бесчисленные сонмы ангелов летают вокруг престола Господня. И издали их голоса, славящие Господа, кажутся звоном золота и серебра, журчанием чистой воды. Но ни один из них не осмеливается приблизиться к Его престолу, кроме одного.

— Какого? — широко раскрыл глаза Зеведей.

— Ангела тишины, — ответил Иисус и более уже не открывал рта.

Хозяин дома поперхнулся, налил себе полную чашу вина и одним махом осушил ее.

«Ну и человек, — подумал Зеведей. — Как будто сидишь рядом со львом…» И сам испугавшись этой мысли, он поднялся из-за стола.

— Пойду к старому Ионе, поговорю с ним по-людски, — промолвил он и направился к двери. Но в это мгновение во дворе послышались чьи-то легкие шаги.

— А вот и наш гость, — поднялась Саломея. Все обернулись — на пороге стоял старый раввин Назарета.

Как он постарел и похудел! От него почти ничего не осталось — лишь кости, обтянутые обожженной солнцем кожей, — ровно столько, чтобы душе было за что держаться и она не отлетела. Последнее время Симеона мучала бессонница, а когда на рассвете он погружался в глубокий сон, ему являлось одно и то же странное видение: ангелы, всполохи пламени… и Иерусалим в образе раненого зверя, с воем карабкающегося на Сион. В очередной раз ему это приснилось, и терпение у старика лопнуло. Он вскочил и, покинув дом, пересек Ездрилонскую долину. Богоизбранный Кармил высился перед ним. Не иначе как сам пророк Илия подталкивал раввина наверх, придавая ему сил взобраться. Солнце уже садилось, когда старик добрался до вершины горы. Он знал, что на вершине стоят три алтарных камня, а вокруг разбросаны кости и рога жертвенных животных. Но когда он приблизился, из груди его вырвался крик: камни исчезли! Три исполина стояли на вершине в белоснежных одеждах, и лица их лучились светом. Иисус, сын Марии, стоял в середине. Слева от него Илия сжимал в руках горящие угли, справа — Моисей держал скрижали с горящими буквами…

— Адонай! Адонай! — прошептал дрожа раввин и упал ниц. Он знал, что Илия и Моисей появятся на земле в страшный день Господа. Это был знак, что наступил конец света. Они явились — вот они стоят перед ним! Симеона колотило от страха. Он поднял голову, чтобы взглянуть еще раз, — отблескивая в сумерках, перед ним высились три обветренных камня.

Много лет раввин читал Писание, много лет он ощущал дыхание Иеговы. Он научился видеть скрытый промысел Господа за видимым и невидимым — и теперь он понял. Он поднял с земли свой посох — откуда взялись такие силы в этом дряхлом теле? — и отправился на поиски сына Марии, обходя Назарет, Кану, Магдалу и Капернаум. Старик знал о пребывании Иисуса в пустыне Иорданской, и теперь, идя по его следам через всю Галилею, видел, как крестьяне и рыбаки уже начали слагать легенду о новом пророке: о чудесах, совершенных им, сказанных им словах, о камнях, расцветших после того, как он вставал на них, чтобы говорить с людьми… Симеон разговорился со встречным стариком, и тот воздел руки к небесам:

— Я был слеп. Он прикоснулся к моим векам и вернул мне зрение. И хотя он велел мне никому не говорить, я хожу по деревням и только об этом и рассказываю.

— А может, ты скажешь мне, старик, где его можно сейчас найти?

— Я расстался с ним в Капернауме в доме Зеведея. Ступай скорее, если хочешь застать его, пока он не вознесся.

И раввин поспешил, а к сумеркам добрался до Капернаума. Уже в темноте он отыскал дом Зеведея и вошел внутрь. Саломея вскочила приветствовать его.

— Саломея, — промолвил раввин, переступая через порог, — мир этому дому и да падет достаток Авраама и Исаака на его владельцев, — он оглянулся, и вид Иисуса ослепил его. — Птицы, пролетавшие мимо, принесли мне весть о тебе. Дорога, которую ты выбрал, дитя мое, — трудна и очень длинна. Да будет с тобой Бог!

— Аминь! — сурово ответил Иисус.

— Какой ветер занес тебя в мой дом, Симеон? — приложив руку к сердцу, спросил Зеведей.

Но раввин, не отвечая (может, и не расслышал), опустился у огня. Он устал, замерз и хотел есть, но вкушать пищу сейчас было некогда. Перед ним расстилалось несколько дорог, и он не знал, которую выбрать. Зачем он пришел? Рассказать Иисусу о своем видении. А если это видение послано не Богом? Симеон слишком хорошо знал, как искуситель принимает Божье обличие, чтобы запутать людей. Если он откроет Иисусу то, что видел, демон гордыни может обуять душу сына Марии, и тогда тот будет погублен навсегда, и ему, раввину, придется отвечать за это. Может, он должен сохранить все в тайне и просто следовать за Иисусом, куда бы тот ни пошел? Но хорошо ли ему, раввину Назарета, пристать к самоуверенному бунтовщику, хваставшемуся, что он принес новый Закон? Разве он не застал в смятении Кану лишь из-за того, что Иисус сказал что-то противоречащее Закону? Хотя говорили, что, отправившись в поля в святую субботу и встретив там человека, копавшего канавы для орошения, Иисус сказал ему: «Человек, если ты ведаешь, что творишь, да пребудет радость с тобой, если же нет, ты будешь проклят, ибо нарушаешь Закон». Старый раввин смутился, услышав это. «Этот сын Марии говорит сомнительные вещи, — подумал он. — Смотри, Симеон, а то окажешься проклятым, и это в твоем-то возрасте!»

Иисус подошел к нему и сел рядом. Иуда, закрыв глаза, лежал на полу. Матфей вернулся на свое место под лампаду и в ожидании замер с пером в руке. Но Иисус молчал. Он смотрел, как огонь пожирает поленья, и слушал, как тяжело дышит раввин, будто он все еще шел по дороге.

Тем временем Саломея приготовила постель для Симеона. Он был старым человеком — ему нужны были циновка помягче и подушка. Рядом с постелью она поставила небольшой кувшин с водой на случай, если он ночью захочет пить. Старый Зеведей понял, что гость пришел не ради него и взяв посох, отправился к Ионе, чтобы хоть немного побыть рядом с нормальным человеком — его собственный дом был полон львов. Магдалина и Саломея ушли во внутреннюю комнату, оставив Иисуса с раввином наедине. Женщины чувствовали, что мужчинам есть о чем поговорить.

Но Иисус и раввин молчали. Оба они прекрасно понимали, что слова часто бессильны раскрыть и освободить душу человека. Это может сделать лишь молчание. Шло время. Матфей заснул с пером в руке; вернулся Зеведей, насытившись беседой с приятелем, и улегся рядом со своей старой женой. Наступила полночь. Раввин поднялся — он тоже насытился молчанием.

— Мы сегодня много сказали, Иисус, — прошептал он. — Завтра продолжим, — и он на своих трясущихся ногах направился к постели.