Ночь настала мгновенно. В городе уже зажглись первые огни.
— Нет для меня большей радости, чем так идти по земле, смотреть, как спускается ночь, как зажигаются первые огни в деревне, и, не имея ни пристанища, ни пищи, во всем полагаться на милость Божью и доброту людскую, — промолвил Иисус, останавливаясь, чтобы сполна насладиться этим святым мгновением.
Деревенские собаки, почуяв чужих, залились лаем. Начали открываться двери, замаячили лампы. Друзья переходили от дома к дому, и повсюду их радостно приветствовали, поднося хлеб, гранаты, оливки и виноград. Остановившись в одном из садов, они сложили все эти дары милости людской и Божьей и, поев, тут же заснули. И всю ночь их баюкал шорох пустыни, шумящей как морской прибой. Только Иисусу слышался сквозь сон рев труб и снилось, как рушатся стены Иерихона.
Лишь к полудню усталые путники добрались до проклятого Мертвого моря. Рыба, вплывавшая в него из устья Иордана, гибла, редкие низкорослые деревца, стоявшие по его берегам, скорее походили на скелеты. Тяжелая и неподвижная вода поблескивала, словно олово. А стоило заглянуть вглубь, и на дне его можно было увидеть двух обнявшихся блудниц — Содом и Гоморру.
Иисус встал на камень и обвел взглядом устье Иордана. Земля подрагивала в жарких испарениях, очертания гор таяли в раскаленном воздухе.
— Где же Иоанн Креститель? Я никого не вижу… никого… — взяв Андрея за руку, промолвил он.
— Там, за камышами, есть заводь, — ответил Андрей. — Там и крестит пророк. Пошли. Я знаю дорогу.
— Ты устал, Андрей. Оставайся здесь. Я пойду один.
— Он жесток. Я пойду с тобой, рабби.
— Я хочу пойти один, Андрей. Оставайся здесь, — и он с колотящимся от волнения сердцем направился к камышам. Новая стая ворон, взлетев над пустыней, спешила к Иерусалиму.
Позади послышались чьи-то шаги. Он обернулся. Это был Иуда.
— Ты забыл позвать меня, — язвительно улыбаясь, промолвил рыжебородый. — Я хочу быть с тобой в этот трудный час.
— Пойдем, — ответил Иисус.
И они молча двинулись вперед — Иисус первым, Иуда чуть позади, раздвигая камыши и погружаясь по щиколотки в теплый речной ил. Черная змейка испуганно скользнула на камень и, подняв головку, зашипела, глядя на них крохотными черными глазками. Иисус замедлил шаг и радушно помахал ей рукой, словно приглашая с собой. Иуда поднял свой дубовый посох, но Иисус, протянув руку, остановил его.
— Не убивай ее, Иуда, брат мой. У нее тоже есть свое предназначение — жалить.
Жара усиливалась, южный ветер, подувший с Мертвого моря, принес тяжелый запах разлагающихся трупов. Теперь до Иисуса долетал дикий хриплый голос, иногда он даже различал отдельные слова: «Огонь… топор… бесплодное дерево…» — а затем еще отчетливее: «Кайтесь! Кайтесь!». И сразу же вслед за этим послышались рыдания и крики огромной толпы. Иисус двигался медленно и осторожно, словно приближаясь к логову дикого зверя. Он раздвинул камыш — шум усилился, и сам он чуть не вскрикнул — перед ним возвышался пророк. Кто это был — ангел Смерти или архангел Мести? Человеческое море, волнуясь, ревело перед ним — эфиопы с накрашенными ногтями и ресницами, халдеи с толстыми оловянными кольцами, продернутыми через нос, израильтяне с грязными пейсами. Раскачиваясь вместе с камышом, колеблемым ветром, с пеной у рта Креститель кричал:
— Кайтесь! Кайтесь! День Господа пришел! Падите на землю, ешьте прах и войте! Господь сказал: «В этот день опустится солнце и взойдет луна. Я сломаю рога новой луне и посею тьму на земле и на небе. Я обращу вспять ваш смех и превращу его в слезы, а песни ваши — в рыдания. Я дуну, и ваши руки, ноги, носы, уши, волосы падут наземь».
Иуда, подойдя, взял Иисуса за руку.
— Ты слышишь? Слышишь? Вот как говорит Мессия! Он — Мессия!
— Нет, Иуда, брат мой, — ответил Иисус, — так говорит тот, кто держит топор и расчищает путь для Мессии. Мессия говорит иначе, — и, склонившись, он сорвал остроконечный листик и зажал его в губах.
— Мессия и есть тот, кто расчищает путь, — прорычал Иуда и подтолкнул Иисуса. — Иди, пусть он посмотрит на тебя! Он нас рассудит.
Иисус вышел из камышей, сделал два неуверенных шага, споткнулся и остановился, не сводя глаз с пророка. Он словно весь ушел в этот взгляд — Креститель стоял к нему спиной, — скользящий по худым ногам и телу, взлохмаченной мятежной голове и еще выше, всматриваясь в уже невидимое человеческому глазу. Иоанн, почувствовав этот пронзительный взгляд, прожигающий его насквозь, гневно обернулся и, прищурив свои круглые ястребиные глаза, увидел незнакомца. Что это за молчаливый человек в белом смотрит на него? Где-то когда-то он уже встречал его. Но где и когда? Иоанн мучительно пытался вспомнить. Может, во сне? Ему часто снился человек, тоже одетый во все белое. Они никогда не беседовали, лишь махали друг другу руками не то в знак приветствия, не то прощаясь. А на заре с первым криком петуха видение таяло и исчезало.
И вдруг Креститель вскрикнул — он вспомнил. Однажды около полудня он лежал на берегу и читал Книгу пророка Исайи, записанную на козлиных кожах. И внезапно в какой-то момент все отступило — камни, вода, люди, камыши, река, а воздух заполнился огнями, крыльями и трубами, слова пророка распахнулись, как врата, и из них вышел Мессия. Он был в белом хитоне, худ, загорел, бос, и — главное — он тоже держал во рту остроконечный листик, как и этот человек!
Со страхом и радостью он спрыгнул с камня и приблизился к Иисусу, вытягивая свою тощую шею.
— Кто ты? Кто? — произнес он дрожащим голосом.
— Разве ты не узнаешь меня? — ответил Иисус и сделал еще один шаг ему навстречу. Его голос тоже дрожал — он знал, что вся его жизнь зависит от ответа Крестителя.
«Это Он, Он», — крутилось в голове Иоанна. Его сердце бешено забилось, но он не мог решиться, не осмеливался.
— Кто ты? — осторожно приближаясь, повторил Креститель.
— Разве ты не читал Писания? — чуть укоризненно спросил Иисус, словно дразня. — Разве ты не читал пророков? Что говорит Исайя? Предтеча, не помнишь?
— Это ты? Ты? — прошептал отшельник и, обняв Иисуса за плечи, начал в упор всматриваться в него.
— Я пришел… — неуверенно ответил Иисус и замолчал, не в силах ни вздохнуть, ни продолжить. Он словно двигался на ощупь, и перед тем, как сделать следующий шаг, каждый раз проверял, не упадет ли.
Суровый пророк внимательно изучал его, недоумевая, не ослышался ли он, действительно ли тот произнес пугающие и дивные слова, донесшиеся до его слуха.
— Я пришел, — повторил сын Марии так тихо, что даже Иуда, стоявший рядом, напряженно вслушиваясь, ничего не расслышал. И тогда пророк вздрогнул — он все понял.
— Что? — прошептал он, и холодок восторга прошел у него по спине.
Кружившая над ними ворона хрипло каркнула, словно насмехаясь. Креститель в ярости начал искать камень, чтобы запустить им в птицу. Ворона улетела, а он все продолжал поиски, радуясь, что может оттянуть время и немного прийти в себя… Наконец он выпрямился и спокойно промолвил:
— Приветствую тебя.
Но в глазах его не было любви.
Сердце Иисуса замерло. Неужто и вправду пророк приветствовал его? А если так, какое это чудо, какая радость, какой ужас!
Иоанн скользнул взглядом по Иордану, камышам, коленопреклоненным людям, стоящим в грязи и открыто исповедующимся в своих грехах, и, обласкав глазами свое владение, мысленно попрощался с ним.
— Теперь я могу идти, — повернулся он к Иисусу.
— Еще нет, предтеча. Сначала ты должен крестить меня, — голос Иисуса обрел уверенность.
— Я? Это Ты должен крестить меня, Господи!
— Не говори так громко. Нас могут услышать. Мой час еще не настал. Идем!
Как ни пытался Иуда разобрать, о чем они говорили, до него долетала лишь невнятная речь, радостная и трепетная, словно журчание двух бегущих потоков воды.
Толпа на берегу раздалась в стороны. Что это за паломник, сбросивший свои белые одежды и теперь облаченный в солнечное сияние? Кто этот человек, с такой уверенностью и благородством вошедший в воду без покаяния? Иисус с Крестителем вошли в голубые воды Иордана. Креститель взобрался на камень, возвышавшийся над водой, Иисус остановился рядом, укрепившись ногами на песчаном дне. Вода, обнимая его, доходила ему уже до подбородка.