— Идем, — хрипло проговорил Иисус. И голос его тоже был полон страсти, мощи и мольбы.

— Сначала я отвяжу быка, — рассмеялся ангел. — Неужто тебе его не жаль?

Он подошел и развязал веревку. Какое-то мгновение зверь стоял неподвижно, но вдруг понял, что свободен, и огромными прыжками помчался на луг.

И в то же мгновение до Иисуса донесся звон браслетов и ожерелий из ближайшего сада. Он обернулся: перед ним, смущенная и раскрасневшаяся, стояла Магдалина в венке из цветов лимона.

— Мария, возлюбленная моя! — бросился он к ней и схватил ее в объятия. — Сколько лет, о, сколько лет я мечтал об этом мгновении! Кто осмеливался препятствовать нам? Кто не давал нам обрести свободу? Господь?.. Ну, что ты плачешь?

— От радости, милый, от того, что я так хочу тебя. Идем же!

— Идем. Веди меня! — Он обернулся, чтобы попрощаться со своим спутником, но ангел уже исчез. Исчез и царский кортеж. Внизу, на лугу, бык покрывал телок.

— Кого ты ищешь, любимый? Почему ты оглядываешься? Лишь мы остались на Земле. Я целую твои стигматы. Какое счастье! Что за Пасха! Весь мир воскрес. Идем!

— Куда? Дай мне руку — веди меня. Я с тобой.

— Идем в гущу сада… Тебя преследуют, хотят схватить. Все ведь было готово — крест, гвозди, толпа, Пилат. И вдруг ангел слетел и похитил тебя. Идем, пока не взошло солнце и тебя не нашли. Они в бешенстве, они жаждут твоей смерти.

— Что я им сделал?

— Ты хотел им добра, ты хотел спасти их. Разве они могут тебе это простить?! Дай же мне руку, любимый. Следуй за женщиной — она всегда найдет дорогу, — взяв его за руку, она торопливо пошла между цветущими деревьями — ее огненно-красная фата трепетала на ветру. Пальцы ее горели в мужской руке, уста пахли сладостью.

Она оглянулась на Иисуса, и дрожь охватила его — глаза ее блестели ласково и обольстительно, так же, как у ангела.

— Не бойся, возлюбленный, — улыбнулась Магдалина. — Все эти годы я хотела сказать тебе и не осмеливалась. Но теперь…

— Что сказать? Говори.

— Даже если ты на седьмом небе, а прохожий просит у тебя напиться, спустись на землю, чтобы напоить его. Если ты святой и женщина просит тебя о поцелуе, отступи от своей святости и подари его просящей. Иначе тебе не удастся спастись.

Иисус схватил ее в объятия, она запрокинула голову, и уста их слились.

Горячая кровь прилила к их лицам. Колени их подкосились, и, опустившись под цветущий лимон, они возлегли.

Солнце стояло над их головами. Легкий ветерок осыпал цветочные лепестки на их обнаженные тела. Зеленая ящерка, застыв на камне, взирала на них своими круглыми неподвижными глазками. Из долины то и дело долетал удовлетворенный рев быка. Потом начал накрапывать дождик — он остудил разгоряченные тела и омыл их.

Нежно воркуя, Мария обнимала мужчину, прильнув к нему.

— Никогда еще меня не целовал мужчина. Никогда я не ощущала его бороду на своих губах и щеках, его колени меж своих колен. Сегодня день моего рождения?.. Ты плачешь, любимый?

— Жена моя, я никогда не знал, что мир так прекрасен, что плоть столь священна. Она — дочь Господа, прелестная сестра души. Я не знал, что плотские радости не греховны.

— Зачем стремиться к небесам, страдать, искать неведомую влагу вечной жизни? Я эта влага. Склонись, напейся и обрети счастье… Ты все еще горюешь, любимый? О чем ты?

— Мое сердце, как засохшая роза Иерихона, оживающая, когда ее снова польют. Женщина — вот источник бессмертной влаги. Теперь я понял.

— Что понял, милый?

— Путь.

— Какой путь? Какой путь, дражайший Иисус?

— Путь, на котором смертные обретают бессмертие, путь, по которому Господь спускается на землю в человеческом облике. Я сбился с него, потому что искал пути вне плоти; я хотел идти путем заоблачных мечтаний, путем великой смерти. Прости меня, женщина, соратница Господа. Я преклоняюсь перед тобой, Богожена… Как назовем мы нашего сына?

— Отнеси его к Иордану и окрести как хочешь. Он твой.

— Давай назовем его Параклет — «Утешитель».

— Т-с-с! Кто-то спешит через сад. Наверное, это мой верный арапчонок. Я велела ему встать на страже, чтоб нам никто не помешал. Вот он.

— Госпожа, Савл… — белки глаз арапчонка ослепительно сверкали, пухлое тельце покрылось потом, он тяжело дышал, как загнанная лошадь.

— Тихо! — вскочила Магдалина и зажала ему рот. — Возлюбленный муж, ты устал, — повернулась она к Иисусу. — Усни. Я скоро вернусь.

Иисус закрыл глаза. Сладкий сон смежил его веки, и он не видел, как Магдалина прошла между деревьями и исчезла на пустынной дороге за холмом.

Но душа его бодрствовала и, покинув спящее на земле тело, устремилась за Магдалиной. Куда направилась она? Почему глаза ее вдруг наполнились слезами? Ястребом летела душа Иисуса за этими глазами, не давая им ускользнуть из виду.

Испуганный арапчонок, спотыкаясь, спешил впереди. Они миновали рощу олив. Солнце еще не село. Дорога пошла лугом. Развалившиеся на траве телки лениво пережевывали жвачку. За спиной послышались крики людей, лай собак, и путники свернули к скалам. Арапчонок весь дрожал от страха.

— Я ухожу! — прокричал он и бросился наутек. Магдалина осталась одна. Она огляделась — камни да колючки. Голая смоковница нависла над ущельем. Два ворона, сидевшие в дозоре на самой высокой скале, завидев Магдалину, принялись каркать, созывая товарищей.

Послышался звук осыпающихся камней. Мужчины карабкались на утес. Вот уже появился черный с рыжими пятнами пес с высунутым из пасти языком. И вдруг между скал открылось заросшее можжевельником и туей ущелье, словно кладбище.

— Приветствую тебя, — раздался спокойный и громкий голос.

— Кто это? — остановилась Магдалина. — Кто приветствует меня?

— Я.

— Кто ты?

— Бог.

— Бог! Позволь мне покрыть голову и спрятать свою наготу… Зачем ты привел меня в эту дикую чащу? Где я? Я ничего не вижу, кроме туи и можжевельников.

— Это место смерти и бессмертия… Великомученица, я привел тебя туда, куда хотел. Готовься к смерти, Магдалина, чтобы перейти в бессмертие.

— Я не хочу умирать. Я не хочу бессмертия. Позволь мне жить на этой земле, а потом обратиться в прах, когда состарюсь.

— Смерть — это караван, идущий в далекую страну. Не бойся, Магдалина. Взойди на черного верблюда, вступи в небесную пустыню.

— А что это за бесноватые, вынырнувшие из кустов?

— Не бойся, Магдалина, это — погонщики моих верблюдов. Прикрой глаза рукой. Разве ты не видишь черного верблюда с красным бархатным седлом, которого они ведут? Не противься им.

— Господи, я не боюсь смерти, но выслушай меня. Сегодня впервые в жизни душа моя и плоть соединились, впервые поцелуй был предназначен и той, и другой, и я должна умереть в этот миг?

— Прекрасный миг для смерти, Магдалина. Лучшего не найти. Не противься.

— О, что это за крики, угрозы и взрывы хохота я слышу? Господи, не покидай меня! Они хотят убить меня!

— Магдалина, ты насладилась высшим счастьем своей жизни, — донесся уже издалека все тот же спокойный голос. — Выше тебе не подняться. Смерть добра… До встречи, первая мученица! — Голос затих.

Появились, сверкая ножами и мечами, левиты и кровожадные слуги Каиафы, и, завидев Магдалину, все бросились к ней.

— Мария Магдалина! Блудница!

Туча закрыла солнце, земля потемнела.

— Нет! Нет! — вскричала несчастная женщина. — Я была блудницей, но теперь нет! Я заново родилась сегодня!

— Мария Магдалина — блудница!

— Клянусь, я стала другой! Не убивайте меня! Смилуйтесь! Да кто ты такой — лысый, толстый, кривоногий! Ты, горбун, не прикасайся ко мне!

— Блудница Мария Магдалина, я — Савл! Господь Израиля послал меня за тобой из Дамаска, повелев убить его.

— Убить кого?

— Твоего любовника! — он повернулся к своей банде. — Хватай ее! Она его любовница, она все знает! Отвечай, где ты спрятала его, продажная девка!

— Не скажу!

— Я убью тебя!

— В Вифании.

— Врунья! Мы только что оттуда. Ты спрятала его где-то здесь. Правду!