— Неплохо придумано. Но я поступлю по-другому, — сказал он, думая о Марион. — Не люблю сознательно врать журналистам. Лучше открою им правду, но попрошу нам подыграть. Надеюсь, они согласятся.

— Ну, это ваша кухня, — не стала спорить она. — Если хотите обменяться соображениями по делу, нам надо встретиться. Но весь день у меня расписан. Зато вечером я свободна. Не желаете продолжить знакомство с итальянской кухней?

— Я бы с удовольствием, но сегодня никак не могу.

— Хорошо, что вы не любите врать, — сказала Лоретта. — Вынуждена вам поверить.

— Я на самом деле сегодня занят, — без всякого выражения повторил Мартен.

— А завтра?

— Завтра — нет. Завтра я свободен.

— Тогда до завтра. И обязательно звоните, если появится что-нибудь новое. Мне надо это все обдумать. У меня уже начинает вырисовываться портрет вашего убийцы. Это маньяк. Он ненавидит женщин или, по меньшей мере, женщин определенного типа. Никогда ни о чем не жалеет и к цели прет напролом. Но вот есть ли у него склонность к паранойе, это вопрос.

— А в чем различие?

— Пока не знаю. Говорю же вам, мне надо все обдумать.

— Подождите!

Последний вопрос только что пришел ему в голову.

— Как вы считаете, он попытается ее добить?

— Мне надо подумать, — повторила она. — Но я этого не исключаю. Он может воспринять тот факт, что она жива, как личное оскорбление.

Он немедленно позвонил в комиссариат XV округа, торопясь выяснить, обеспечили ли Сабину Рену надежной защитой. Ему пришлось прождать у телефона добрых десять минут, но подтверждение он получил.

Вешая трубку, он задумался, что означал намек Лоретты на итальянскую кухню — приглашение или нет? Надо бы внести ясность. Ему не хотелось с ней ссориться, но завтра вечером он даст ей понять, что физической близости между ними больше не будет. Он скажет, что она кажется ему очень привлекательной женщиной и в других обстоятельствах… Он вздохнул. На кого ему злиться, если не на себя? Не надо было вообще ложиться с ней в постель. Правда, она не полицейский, но все равно они вместе работают. Он свалял дурака. Тем хуже для него.

Может, послать ей огромный букет цветов? Роз, например? Нет, нельзя, еще примет этот жест за признание в любви. Хорошо бы с кем-нибудь посоветоваться… С той же Мириам. Подгадать момент, когда она будет в хорошем настроении… Он еще подумал и пришел к выводу, что это не самая лучшая идея. Марион? Нет, это исключается. Жаннетта? Только не говорить ей, кому предназначается букет. Или поговорить с Изой? Точно, с Изой. Она объяснит ему, как порвать с Лореттой, не обижая ее. Иза прекрасно разбирается в людях — кроме тех случаев, когда выбирает себе возлюбленных.

Он снова попытался ей дозвониться.

Звонок прошел, но трубку она не снимала. Он не стал оставлять сообщения.

Буквально через несколько секунд Изабель перезвонила сама.

— Я была под душем, — сказала она. — Кстати, тебе надо его починить. Вода еле течет.

— Ты что, дома?

— Ага. Поужинаем вместе?

— Конечно. Только позвоню Марион и отменю встречу.

— Ни в коем случае! — воскликнула она. — Если у тебя планы на вечер, я не хочу тебе мешать. А за меня не беспокойся, я буду не одна.

— Ты уже нашла замену Кристофу?

Она фыркнула:

— Пап, в жизни существуют не только мужики. Я пригласила подругу. А ночевать-то ты придешь?

— Не знаю, — сказал он. — Наверное, нет.

Она снова фыркнула.

— А если моя подружка слегка переберет, можно ей переночевать в твоей постели?

— При условии, что она не заблюет мою спальню.

— Ха-ха. Но завтра-то вечером увидимся?

— Тоже нет.

— Опять Марион? Или другая?

Его удивил ее веселый тон. Неужели она уже побывала в больнице и сделала аборт? Он не знал, как ее спросить, тем более по телефону.

— Я очень хочу с тобой увидеться, — сказал он. — Постараюсь вечером заскочить домой. Мне надо с тобой посоветоваться.

— Ты говоришь загадками. Кстати, папа…

— Да?

— Мне тоже надо кое-что тебе сказать.

— Ты хочешь сказать сейчас?

— Нет.

— Ну хорошо, я обязательно зайду перед ужином. И еще, Иза…

— Да?

— Позвони Мириам. Она тебя очень любит и страшно переживает, что могла тебя обидеть. Она за тебя волнуется. Только не говори, что это я просил тебя ей позвонить.

— Пока, пап.

Она повесила трубку.

Вот осел, обругал себя Мартен. Но я сделал, что мог.

Чуть позже Жаннетта принесла ему распечатку телефонных разговоров Сабины Рену.

Мужчина звонил ей из телефонной кабины, расположенной в крупном северо-западном пригороде, примерно в тридцати километрах от Парижа. Сержи. Один из городков, возникших в шестидесятые-семидесятые годы. Строительство начиналось с многоэтажных башен, но затем городок постепенно захватил окружающие деревни и разросся бесчисленными кварталами одинаковых одноэтажных домиков.

Вернувшись в агентство, Мириам вызвала к себе Розелину. Усадила напротив. Внешне та выглядела вполне спокойной, но во всей ее повадке угадывалось что-то настолько далекое, настолько оторванное от мира, что Мириам невольно содрогнулась. Наверное, такое же отстраненное выражение было на лицах у первохристианских мучеников. Или ей так только кажется?

С чего же начать? Как пробиться сквозь стену, которой окружила себя эта женщина? И Мириам решилась.

— У меня возникла серьезная проблема, — сказала она. — И она касается вас.

Розелина не смогла скрыть удивления:

— Неужели я опять наделала ошибок?

— Нет, речь о другом. О более… личном.

Розелина смотрела на нее, терпеливо ожидая продолжения.

— У меня такое ощущение, что вы намереваетесь совершить нечто непоправимое. И мне хотелось бы, чтобы мы с вами это обсудили.

Взгляд Розелины скользнул в сторону, губы задрожали. Маска безмятежности дала первые трещины. Пока все идет правильно.

— Не понимаю, о чем вы, — внезапно севшим голосом произнесла Розелина.

— Я знаю, что ваша личная жизнь меня не касается. Но если ты видишь, как человек тонет, то твое право — нет, твоя обязанность — предпринять хоть что-то.

Она встала, обошла вокруг стола и, опершись на него бедром, наклонилась к Розелине, едва не соприкоснувшись с ней лбом. Той волей-неволей пришлось поднять голову и посмотреть ей в глаза.

— Хочу вам кое-что рассказать, Розелина. Много лет назад со мной случилась такая вещь, которая не должна случаться ни с кем и никогда. Мне еще и сегодня трудно об этом говорить.

Тон Мириам изумил Розелину. Да и сама Мириам чувствовала, как у нее сжимается горло. Она ненавидела себя за то, что собиралась сделать. Она пыталась использовать собственное горе для того, чтобы заставить Розелину выдать свою тайну. Но другого выхода она не видела.

— У меня был ребенок… Девочка… Она заболела. И я ее потеряла.

Розелина вздрогнула всем телом. Затем резко вскочила на ноги.

— Вы ничего не понимаете, — сказала она. — Я не нуждаюсь ни в вашей симпатии, ни в вашем сочувствии. Мне вообще ничего от вас не нужно. Человек одинок. Каждый из нас одинок, и ничего с этим не поделаешь. Мне очень жаль, что ваша дочка умерла. Но только мой мальчик ничем не болел. Он был здоровенький. Поэтому мне нет прощения. Я его убила. Понятно вам? Я его убила.

Мириам застыла на месте, не в силах издать ни звука.

Розелина развернулась, распахнула дверь и вышла, сильно ударившись плечом о дверной косяк.

— Черт бы меня побрал, — пробормотала Мириам. — Что я натворила! Что я натворила!

Мартен шагнул за порог своей квартиры, и его окатило ароматами готовящейся еды. Пахло явно не яичницей. У него заурчало в животе.

Подружка Изабель уже пришла. Это была очень красивая девушка с крашеными белокурыми волосами, по бокам заплетенными в две тонюсенькие косички, и с обилием макияжа на лице. Она чмокнула Мартена как старого приятеля. Тот взмолился про себя, чтобы она смыла косметику, прежде чем уляжется на его подушку.