И мне пришлось руками развести:

— Ну, если это говорит Ирбек Алибекович!..

Не такой веселый, зато искренний рассказ Недды я вспоминал потом очень часто, так часто, что однажды задумался: да в чем тут причина?

Казалось бы, ничего удивительного: в таком перевернутом мире нынче живем. В России, видите ли, им было худо, искали жизни побогаче да посытней, показалось — уже нашли, и вдруг — на тебе: желудок полон, но опустела душа. Увидел рекламу русского цирка, посидел потом под куполом старого шапито, и это ограниченное брезентом пространство вдруг показалось кусочком далекой родины, а джигиты из Осетии, о которой ты раньше, может, понятия толком не имел, сделались вдруг почти родным…

И все-таки, думалось, была для меня в этом рассказе еще одна притягательная загадка, смысл которой я никак не мог уловить… Что это за такая тайна, что за секрет?.. И вдруг однажды я понял, понял!

Несколько лет назад я подал творческую заявку на документальный фильм «Возвращение странника»: Северо-Кавказской студией она уже была принята.

Как это обычно случается, воображение мое разыгралось, и кадры будущего фильма я представлял так ярко, что становилось все труд нее, все невозможнее отслоить их от несколько иной, скажем, реальности… было это? Или еще только будет?

Вот мы с Ирбеком едем на лошадках по холмам моей родины, по отрадненскому Предгорью: ведь начнем мы, пожалуй, с кубанских казачков… Они-то, правда, хранили традиции не с таким тщанием как горцы, на то есть свои причины, как говорится, ну да что ж теперь: пусть припоминают былые законы гостеприимства, тем более что есть, есть повод — в родную станицу приеду не с кем-либо, а с известным всему миру цирковым артистом и знаменитым наездником… Потом поедем к черкесам-кунакам, в Адыгею — за них я спокоен. Осман Чамоков, не по своей воле прошедший севера, бывший тракторист, знаток родной истории, от печальных подробностей которой у кого хочешь сердце заболит, от щедрой души сказал мне: приезжай один, приезжай с друзьями — будешь жить у меня в кунацкой, и я устрою настоящий, как в старину бывало, хачеш… Праздник, значит, в честь желанного гостя или нескольких гостей. Тем более: приедем издалека, а ведь это особое понятие — дальний гость.

Ну, а с Осетией потом-то?.. Поездка с Ирбеком по его родине представлялась мне одним сплошным кувдом: всеобщим пиром.

Но еда не будет на нем целью. И не питье. А неторопливая за стольная беседа о главных на Кавказе человеческих ценностях: о высоком благородстве и терпеливом достоинстве. О чести и мужестве. О великодушие, которое выше храбрости. О крепости слова. О верности: друг другу. Брат брату.

На Кавказе тогда еще было спокойно, но в воздухе ощущалось, как говорится, приближение грозы, и я был яростно, горячо убежден, что спасение наше — в некоем новом межнациональном договоре — на основе древних нравственных ценностей… «Возвращение странника» — это возвращение обычая, который некогда так скоропалительно, так бездумно был изгнан и который должен был теперь надежно укрыть нас всех: так — стоит добежать до него — укрывает старое, родное жилище.

Ирбек, когда я посвятил его в свои планы, отнесся к ним с полным пониманием: «Ты знаешь, как наш отец любил о старых обычаях рассказывать!.. Ведь раньше многое понимали без лишних слов. Если всадник, который примчался в селение, соскакивал с коня с правой стороны, а не с левой, как полагалось, все уже знали: плохая весть!.. Знать это было все равно, что иметь высшее образование, а как же. Пусть многое теперь не пригодится, но представлять, какая за всем за этим глубина… Согласен: едем!»

Я уже предвкушал радость предстоящей работы, которая должна была напомнить и горцам, и казакам, и вообще — всему Северному Кавказу о его древней и доблестной родословной. В том, что Ирбек блестяще справится с предназначенной ему ролью, я ни капли не сомневался. Скольких знаменитых актеров, начиная с Сергея Гурзо в послевоенном фильме «Смелые люди», он дублировал, за скольких делал головокружительные трюки, но если на экране показывали его самого — непременно в какой-нибудь весьма сомнительной роли: как в «Первой конной», где постановщик Владимир Любомудров сделал из него испуганного неизвестно чем генерала-горца, командира некогда грозной «Дикой дивизии». А здесь ему просто придется по быть самим собою: не только умелым наездником, профессионалом высшего класса, на которого только посмотреть — и то любо-дорого, но и сердечным, широкой души человеком, и обаятельным, с неистощимым юмором, собеседником… Каков есть, таков есть!

Мы привыкли к мысли, что рыцарство возникло в Европе, но те из европейских историков, кто изучал это непредвзято и тщательно, пальму первенства отдают кавказским джиги там, во всяком случае Франко Кардини в «Истоках средне векового рыцарства» утверждает, что «ветер степи шумит в древе европейского рыцарства» и что конный рыцарь в Европу прискакал из Алании… вот пусть и поглядят теперь на этого современного аланского рыцаря, а сам я, хоть старший друг мой на беспомощного Дон-Кихота совсем не похож, побуду с ним рядом в фильме тем самым толстяком, неумехой-оруженосцем, которого он будет — в назидание зрителю — учить да наставлять.

Скоро только сказка сказывается, однако. А вот что касается дела…

С фильмом мы не успели: всеобщая нынешняя нищета наша первым делом одолела культуру, вцепилась мертвой хваткой в искусство.

На Кавказе задвигал-таки своими безжалостными челюстями тот самый, из адыгской легенды, Железный Волк, который пожирает в горах целые аулы… Но прежде всего он выедает сердца человеческие. Разве мы мало видим теперь вокруг людей — уже без сердца?

Но вот в чем дело, наконец-то я понял смысл постоянно тревожившей меня загадки, связанной с тем самым не очень веселым рассказом Недды о тоскующих на чужбине самонадеянных некогда земляках, — вот в чем дело: несмотря на все сложности, выпавшие на долю «цирковых» в последние времена, Ирбек остался все тем же рыцарем, все тем же наездником в самом высоком, самом истинном смысле этого слова… Остался горцем, для которого священно слово «намыс» — достоинство, если перевести приближенно. Высший, от предков-осетин доставшийся, нравственный закон.

Еще недавно считалось, что там, за рубежом, артист отстаивает честь страны, из которой приехал. Честь родины. Но вот получилось так, что этот вопрос как бы сам собою отпал, более того — так легко расставшаяся с собственной — нашей общею честью — родина невольно бросила тень на каждого из своих детей… Разве многие, исходя из этого, не пересмотрели, не ревизовали, не перетрясли свой духовный багаж, выбросив из него теперь за ненадобностью такие понятия, как сердечность, открытость, искренность?.. Ведь на самый простодушный вопрос нынче тебе могут с ледяной насмешливостью ответить: коммерческая тайна. И преувеличенная значимость этого нового для многих понятия на второй план отодвигает нынче даже такие вечные, такие не зыблемые приоритеты, как тайна бытия… так живем!

Когда Ирбек вернулся из Германии в самом начале мая в этом году, когда в разговоре к слову упомянул о многочисленных лавчонках, торгующих сувенирами из России, о бесконечных развалах на ярмарках, где продают все — от старых православных икон до новеньких кумачовых, с великодержавным гербом, знамен — мне невольно припомнились рассказы о первых джигитских гастролях за рубежом, тоже в Германии — по сути то был первый выезд советского цирка за границу. Положение, как говорится, обязывало, и Али-Бек Кантемиров, известный еще с дореволюционных времен цирковой наездник, на каждом представлении хотя бы на несколько секунд, хоть на миг водружал над осетинской арбой красный флаг… Не раз ему приходилось уверять представителей власти, что это самое настоящее знамя правоверных мусульман, и окончательно его разоблачили наконец-таки уже в Англии, когда в цирке появился приглашенный полицией эксперт-специалист по Востоку…

А в Берлине, в Германии как раз в это время выступала конная группа кубанских казаков, созданная белым генералом Шкуро… Со слов Кантемировых мне и самому уже приходилось писать, как подвыпившие земляки мои за кулисами хватали за грудки осетин: лишили, мол, родины, а теперь отбираете и заработок?!