— Утопим золотопогонников в речке Ай! — выкрикнул самый молодой из юных подпольщиков.

— Ишь ты, надумал-то чего, такую речку дерьмом поганить, — вроде бы удивился Черных.

— Хватит, ребята, давайте о деле.

Разговор опять перешел на шепот.

Перед тем, как разойтись, Виктор извлек из-под полы книги, принесенные из когда-то спрятанной библиотеки, и раздал ребятам.

— Будьте осторожны, берегите. У нас их мало.

Юные подпольщики растворились во тьме. Виктор прикоснулся к локтю Николая, сказал:

— Давай пока укроем под валуном. На Таганай отнесешь дня через два. Пойдешь с охраной, чтобы наверняка добраться. У ребят есть пистолеты.

Вдвоем они с трудом перенесли брезентовый мешок со взрывчаткой в густой ельник, где затаился от людских взглядов древний валун. Затолкали мешок под козырек валуна, забросали хворостом. Присели отдохнуть. Виктор негромко спросил:

— Все припас, как условились?

— Порядочек на улице Кабацкой.

— Слушай, как ты говоришь, подумай, ты же революционер.

— Это я-то?

— А кто же ты? Раз борешься с беляками, значит, воюешь за революцию. Пора двигаться.

Тяжелая мокрая мгла. Чавкало под ногами тяжелое месиво.

«Революционер, — думал про себя Колька, выдирая из глины дырявые ботинки. — Знал бы он, как я отмутузил Ушастого. Теперь он с неделю будет ставить примочки. Вот тебе и «революционер»… Лучше не говорить, а то выгонит из десятки».

Шумят за спиной сосны — тревожно и скорбно. Натужно гудит в проводах ветер. Невольной тревогой охватило и двух подростков. Виктор коротко бросил: «Давай быстрее!»

— Сейчас, — отозвался Николай, извлекая из кармана бечевку с большой гайкой на конце.

Вышли к телеграфной линии, теперь каждый был вдвое осмотрительнее. Линию охраняли. Виктор остался на месте. Николай приблизился к столбу и запустил гайку вверх.

Ветер гудит в проводах, а Виктору явственно видится склоненный над аппаратом телеграфист. Попискивает «морзянка». Натренированная рука выбивает: точка — тире, точка — тире. Где-то на другом конце провода точки — тире выстраиваются буквами, буквы сбегаются в слова. Слова приказывают, поднимают в атаку полки, обрушивают смертоносный огонь на красногвардейские цепи…

Тугой петлей гайка намертво захлестнула провода. Николай рванул бечевку, звон в проводах оборвался.

Неподалеку раздались грузные шаги.

— Патрульный, — шепнул Николай, по-кошачьи остро вглядываясь во тьму. — Давай снимем, а?

У Виктора внутри все замерло. Тело стало будто невесомым, и только четко работала мысль: «Как ловчее?» Секунды и…

— Не надо, все испортим.

Патрульный, бормоча что-то себе под нос, повернул назад.

Ощупью двигаясь в угрюмой тьме, парни разорвали еще несколько звеньев проводов.

— Теперь им до света ни черта не разобраться, — ликовал Николай.

— Пора, — объявил Виктор, — в комендатуре наверняка всполошились. Идем быстрее.

Через несколько дней Иван Васильевич, ласково щурясь, подал Виктору газету.

— Опять, Витюша, в нашем районе появились «злоумышленники», почитай-ка.

— Да-а, — смущенный скрытой похвалой Теплоухова, протянул Виктор, — грозят здорово.

— Это они напрасно, — подчеркнуто холодно вымолвил Теплоухов, скрывая за пенсне по-молодому заблестевшие глаза.

Помолчал, а потом задумчиво сказал:

— Тебе, Витюша, придется пока отстраниться от участия в таких операциях.

— Почему? — сразу потускнел Виктор.

— Будешь ходить на связь. Будешь заниматься электропроводкой в частных домах, — лукаво закончил Иван Васильевич, — с таким пропуском, как у тебя, сам черт не страшен.

Рыжеусый приехал опять. На дворе похолодало, рыжему в своей шинеленке было зябко, и он, бросив повозку у крыльца, сразу зашел в помещение. Григорий встретил его в маленьком, беленом известью зальце столовой. Рыжий приветливо помахал пачкой папирос, приглашая на мужские посиделки. На душе у Григория отлегло. Разминая в пальцах папиросу, сказал:

— Ты бы, друг, табачку прихватил побольше, а то без курева как без рук.

Рыжий кивнул: сделаю.

— Ну, что у вас нового, домой-то скоро? — словно между прочим осведомился Белоусов.

Рыжий грустно сказал:

— Мы хотель скоро, а пан офицер не скоро.

— Как так?

— Ваша земля нам не нужен, — чех жестом показал на окно и выразительно взглянул на Белоусова.

Григорий насторожился: рыжий что-то больно разоткровенничался, надо держать с ним ухо востро. Посмотрим, что он скажет в следующий раз, после того, как получит подарочек.

В один из мешков Белоусов, помогая работницам, вместе с булками хлеба сунул листовки. Длинный путь у них был, от самой Москвы. Секция чешских коммунистов Интернационального центра обращалась к своим соотечественникам на родном языке, призывала повернуть оружие против офицеров и тех, кто стоит за их спиной. Вот этот «подарочек» и должен был выяснить, что за человек рыжеусый.

Риск? Да, конечно. Но солдаты этой роты охраняют железнодорожный узел и в случае успеха… Словом, Григорий рискнул.

Вечерами Белоусов подолгу задерживался в пекарне. В большую новую корзину доверху накладывал свежих запашистых калачей. «Припеком» он подкармливал партизан. Глубокой ночью в окошко маленького закутка в пекарне стучал Василий Горбачев, «главный партизанский каптенармус». Григорий подавал корзину, и Горбачев, крадучись в сосняке и ложбинах, уносил провизию. На полдороге к лагерю передавал корзину Орлову.

Наступила зима. Частые снежные вихри скрывали от глаз вершины трехглавого Таганая. Тяжелая мгла затягивала составы с солдатскими теплушками — они все шли и шли на фронт. Из Сибири прибывало пополнение. Когда Григорий видел длинные составы, его лицо мрачнело.

Белоусов сидел в столовой, хлебал щи, когда его позвала помощница:

— Опять рыжий, — сообщила она вполголоса. — Строгий такой, шевелит своими усищами, как таракан, и шипит: «Пе-карр давай».

Сердце в Григория замерло: «Никак, донес, за мной, наверное…» Отодвинул тарелку, вытер губы тыльной стороной ладони, сказал:

— Сейчас буду.

В тесном коридорчике, соединяющем столовую с пекарней, переложил пистолет из внутреннего кармана пиджака в правый карман брюк: «Помирать, так с музыкой!» У крыльца, подняв воротник шинели и повернувшись спиной к ветру, стоял рыжий. Он пристально посмотрел на Григория, и тот впервые за время знакомства обратил внимание, какой глубокий и серьезный взгляд у рыжего. Чех подал Григорию руку, пекарь удивился: никогда этого не было. Рыжий негромко сказал:

— Хароший хлеб тогда был! Аромат хлеб!

Чех намекал на листовки, и Григорий облегченно вздохнул: «В цель попало». Обрадованно сказал:

— Всегда такой выпекаю.

— Ни-ни! — чех с лукавой улыбкой погрозил пальцем. И опять Григорий сделал открытие: палец был в крепких, от металла, опалинах. «Рабочий, знать, наш брат».

— Может, еще хочешь такого же хлеба, так у меня специальная опара есть, — предложил Белоусов.

— Оппара? — не понял чех.

— Ну, закваска по-нашему.

Чех радостно закивал головой.

Беседуя, Григорий прикидывал, можно ли окончательно довериться чеху? В случае провала он подведет организацию. Отсюда идет помощь партизанам, здесь хорошая явка. Чех молчаливо ждал, как будто тоже чувствовал колебания пекаря. Вдруг Григорий широко улыбнулся, добродушно произнес:

— Может, пора нам познакомиться?

— Кловач, — отрекомендовался чех и, подумав, добавил: — Кузнец.

«Рабочая косточка», — обрадовался Белоусов. Это и решило исход дела. Белоусов вручил ему «хароший хлеб».