На улицах шло сражение, но теперь в нем участвовали не только полицейские и бунтовщики, но и мирные обыватели: мужчины, женщины и дети бросались друг на друга, вырывая из рук все, что могли унести. Мародеры громили витрины магазинов, обезумевшие от восторга хулиганы поджигали все, что попадалось им на пути, просто ради того, чтобы посмотреть, как огонь пожирает дома, как лопаются стекла и взрываются машины. Законопослушные граждане прятались в своих домах, моля Создателя, чтобы этот кошмар обошел их стороной, преступники, напротив, торжествовали, празднуя крушение закона. И повсюду, на мостовых и тротуарах, возле горящих машин и за мусорными баками валялись трупы, и их становилось все больше и больше.

Время от времени бунтовщики и полицейские озирались по сторонам, чтобы взглянуть на тот хаос, который сотворили собственными руками. Порой они замирали, не в силах отвести глаз от кошмарной картины. Забыв о войне, они стояли посреди улицы, пока не падали сраженные пулей менее впечатлительного противника. Ни та ни другая сторона не желала уступать, даже если сопротивление означало полное уничтожение Города и всех его обитателей. Великое сражение, начинавшееся как борьба за справедливость, постепенно превращалось в кровавую бойню, в которой не было места иным чувствам, кроме слепой ненависти.

План Зейда был приведен в исполнение. Предводителю бунтовщиков удалось поднять всеобщее восстание, о котором он так долго мечтал. Но Зейд никогда бы не поверил, что, всколыхнув Город, он безоглядно пожертвует всем добрым и хорошим, что Город мог предложить ему…

И он никогда не узнал бы об этом, если бы Тэк привел в исполнение свой план.

Сердце Тэка учащенно забилось, когда они с Зейдом покинули шумную улицу и свернули в глухой переулок. Час настал. Все складывалось именно так, как он рассчитывал, и Тэк надеялся, что здесь все и закончится. Они прошли мимо помойных баков; вокруг было тихо и спокойно, ситуация выглядела настолько обыденной, что Тэку даже не верилось, что через несколько минут он убьет Зейда. Неожиданно предводитель бунтовщиков остановился. Тэк тоже замедлил шаг и вдруг подумал, что, наверное, это и есть самый удобный момент, которого он так долго ждал. Он действовал словно во сне: достал пистолет, медленно поднял руку и прицелился в затылок Зейду. Предводитель бунтовщиков неподвижно стоял посреди улицы:

—Это не вернет ее, Тэк.

Тэк вздрогнул: слова Зейда застали его врасплох. Он застыл, глядя в затылок своему командиру. Предводитель бунтовщиков даже не обернулся, чтобы взглянуть на своего адъютанта; скрестив руки на груди, он так и остался стоять к нему спиной.

—Ч… что… что ты сказал? — заикаясь, переспросил Тэк.

—Даже если ты убьешь меня, это не вернет твою сестру, — спокойно повторил Зейд. — Но если тебе от этого станет легче — пожалуйста, действуй.

Тэк замер. Зейд медленно обернулся.

—Я знаю, тебе не потребуется много времени, чтобы принять решение. Но если позволишь, дам тебе один совет: не делай этого таким образом, — Зейд показал подбородком на пистолет, пляшущий в вытянутой руке Тэка.

—Почему?

—Потому что потом ты будешь чувствовать себя виноватым, — грустно произнес Зейд. — Ты будешь чувствовать себя виноватым за то, что пристрелил меня, не дав возможности защищаться, и за то, что ты, ослепленный жаждой мести, сам опустился до моего уровня.

—Ты не заслуживаешь лучшей участи.

—Не заслуживаю. Но у тебя, Тэк, есть совесть, и она не даст тебе покоя.

—Откуда ты знаешь?

—Откуда… — лицо Зейда стало серьезным, — потому что даже у меня есть совесть. И она мучает меня каждый день. — Он погрустнел. — Мне жаль, что так получилось с твоей сестрой. И я сожалею о том, что сделал в тот злополучный день. Если тебе это послужит хоть каким–то утешением, воспоминания о смерти твоей сестры мучают меня гораздо больше, чем тебя.

—Неужели, — горько усмехнулся Тэк. — Не верю. Ты же сам назвал себя бессердечным негодяем.

—Верно, я — бессердечный негодяй, но даже у меня есть совесть, — тихо сказал Зейд. — Я думал, что мое сердце давно очерствело, превратившись в камень, но оказывается, это не так. Последние несколько недель я часто не мог уснуть, зная, что из–за меня погибают сотни детей и еще больше остаются без родителей. — Голос Зейда сделался тяжелым и мрачным. — Я должен служить примером твердости и бесстрашия, поэтому мне всегда приходилось скрывать свои чувства, но я все же признаюсь тебе, дорогой Тэк: последние два месяца, ложась спать, я плакал и кусал подушку, чтобы не заорать во всю глотку.

Потрясенный Тэк, не веря собственным глазам, уставился на предводителя бунтовщиков. Он ясно видел, как боль и страдания исказили лицо Зейда, и казалось, все то время, что Тэк был знаком с ним, он носил маску равнодушного спокойствия, которая вдруг упала, и перед Тэком открылось истинное лицо главного бунтовщика. Тэк вспомнил, что каждый раз, когда он видел боль, сожаление или грусть на лице Зейда, он верил ему. Однако это ничего не меняет — он не позволит Зейду задурить ему голову. Он покрепче сжал рукоятку своего пистолета и задал еще один вопрос:

—Ты сразу узнал меня?

—Нет, — Зейд качнул головой. — Твое лицо показалось мне смутно знакомым, но я никогда не узнал бы тебя.

—Тогда откуда…

—Юмаши.

Тэк задохнулся и до боли сжал челюсти. Внутри у него всколыхнулось новое и крайне неприятное чувство, и Тэку не составило труда понять, как называется это чувство, — предательство.

—Послушай, Тэк, прежде чем ты вынесешь свой суровый приговор, — устало произнес Зейд, — ты должен знать: Юмаши взял с меня слово, что после того, как он расскажет мне правду, я не стану преследовать тебя, Тэйкан.

—И он тебе поверил? — злобным голосом прошипел Тэк.

—Ты до сих пор жив, — заметил Зейд. — А знаешь, сегодня я взял тебя с собой именно для того, чтобы дать тебе шанс. Ты же понимаешь, я вполне мог обойтись и без твоей помощи. Но я никогда бы не нарушил слово, данное Юмаши. В конце концов, мы же с ним… братья… или, точнее, когда–то были братьями.

Тэк оторопел, ему потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями. Да, слова Зейда звучат правдоподобно, но, чем больше Тэк думал об этом, тем больше удивлялся, как же он сам не догадался. Внешне Зейд и Юмаши очень похожи, к тому же они давно и близко знакомы, причем с тех времен, когда никаких бунтовщиков еще и в помине не было. Но их философские взгляды так сильно отличались друг от друга! И еще одежда — она делала их настолько разными, — Тэку и в голову не могло прийти, что между Зейдом и Юмаши существуют какие–то родственные отношения.

—Что конкретно произошло между вами? — требовательным голосом спросил Тэк. — Юмаши упоминал какую–то историю, которая случилась два года назад. Тогда же ты создал свою организацию, верно? Так что там случилось два года назад?

—Есть истории, Тэк, о которых мы никогда и никому не рассказываем и уносим их с собой в могилу, — грустно сказал Зейд. — Боюсь, что это одна из таких историй.

—Ладно, но ответь хотя бы на один вопрос: почему ты не убил меня, когда была такая возможность?

—Я ведь уже говорил, что дал слово Юмаши. Я ему многим обязан, — признался Зейд. — Но еще большим я обязан тебе.

—И ты позволил бы мне хладнокровно пристрелить себя? — саркастически усмехнулся Тэк.

—Сомневаюсь, что ты смог бы хладнокровно пристрелить меня, — спокойно ответил Зейд.

—Неужели? — с вызовом воскликнул Тэк. — И почему, интересно?

—Потому что все, о чем я сказал раньше, — чистая правда, но ты не хочешь признаться в этом даже самому себе. У тебя есть совесть, Тэк. Но ты можешь совершить свою месть так, чтобы потом тебе не пришлось мучиться угрызениями совести.

—И как же? — спросил Тэк, вскидывая руку с пистолетом.

Неожиданно Зейд расплылся в улыбке и тоже вскинул руку с пистолетом, затем разжал пальцы; оружие с глухим стуком упало на грязный асфальт.