В киоске пилота на Кондоре Клептон держал руль поворота, в то время как Сэнт-Клер, заложив руки в карманы, холодный и невозмутимый, с нервами напряженными до последней степени, не сводил глаз с рефлекторов, отражавших поверхность земли.

В зеркале рефлектора, как на экране кинематографа, пробегал с молниеносной быстротой девственный лес, со всеми его прогалинами, оврагами, ручьями, скалами, видимыми сверху. Все это было в страшно маленьком виде, но совершенно ясно, как в подзорной трубе.

Вдруг Сэнт-Клер воскликнул:

— Стоп!

Клептон дал по телефону приказание остановиться. Но нельзя сразу застопорить машину и аппарат, пущенные с быстротой втрое больше той, какую развивают самые быстрые экспрессы. Когда Кондор остановился, зеркало не отражало более того, что вызвало крик Сэнт-Клера; видно было только безграничное море леса.

— Назад, — сказал Никталоп, — опуститесь до пятисот метров и не двигайтесь быстрее двадцати километров в час.

Клептон скомандовал. Аэро-корабль быстро спустился перпендикулярно вниз, остановился на пятистах метрах высоты и медленно двинулся назад.

Прошло четверть часа.

— Стоп! — крикнул снова Сэнт-Клер. Моментально Кондор остановился, планируя…

И два человека, тревожно наклонившись над зеркалом, смотрели полные бесконечного изумления и разочарования.

Зеркало отражало что-то вроде пустой эспланады, которую окружали тесным кольцом деревья леса. Никакого жилища, никакого углубления, только ровное пространство, голое и пустынное, необозримая площадь…

— А эта мачта посредине, верхушка которой, если судить по тени, находится на расстоянии едва двухсот метров от Кондора! — сказал Клептон.

— Да… Но посмотрите… Не замечаете ли вы, что веревки, по-видимому, металлические, привязывают мачту к эспланаде?

— Подождите!.. В самом деле… Но тогда это мачта радиотелеграфа!..

— Удивительно!.. Значит станционные сооружения находятся под землей?.. Клептон, надо сойти посмотреть поближе… Какова бы ни была опасность, которая нам грозить, надо сойти, Клептон. Потому что….

Но голос остановился у него в горле, холодный пот выступил на лбу, глаза забегали и, опираясь на плечо Клептона, он произнес:

— Друг мой… не сошел ли я с ума, видите ли вы то же, что и я?

— Да, да, я вижу… Ваша сестра!..

— А! Бандиты! — закричал Сэнт-Клер! — и глаза его пожирали зрелище, отражавшееся в зеркале.

На эспланаде, залитой солнцем, происходило нечто необъяснимое: вдруг открылось квадратное отверстие, как будто часть эспланады провалилась — и на провале заблестели светящиеся буквы, подобные рекламам, которыми в цивилизованных городах освещают по вечерам фасады и крыши домов. Из этих букв, кроваво-красного цвета, образовались на темном фоне провала совершенно ясно следующие невероятные слова:

«Христиана со вчерашнего дня в плену у XV-ти. Если Кондор спустится более чем на пятьсот метров над уровнем моря, Христиана умрет».

Пять минут — пять лет для Никталопа прошло, а глаза его не могли оторваться от зловещей угрозы…

И вдруг буквы потухли.

— Ах! — вскрикнули разом Сэнт-Клер и Клептон.

Но в темном квадратном отверстии показались сейчас же другие буквы:

«Если Сэнт-Клер сделает малейшую попытку против мачты раньше 18-го этого месяца, Христиана умрет».

Еще пять бесконечных минут… И вдруг и это второе извещение потухло. Отверстие скрылось и эспланада на всем протяжении осталась пустая и голая, только по-прежнему на залитой солнцем поляне стояла высокая мачта.

Тогда только Сэнт-Клер и Клептон посмотрели друг на друга. Они были мертвенно бледны, а их широко открытые глаза выражали ужас. Однако они быстро пришли в себя.

Сэнт-Клер первый усилием воли поборол себя, но слезы брызнули у него из глаз. Никталоп плакал! Клептон был этим глубоко потрясен. Одинаковый порыв бросил этих людей в объятия друг друга.

Но тотчас же, благодаря их сильной натуре, они успокоились и вернули себе обычное хладнокровие.

— Друг мой, что вы решили? — сказал Клептон.

— Я решил, — ответил Сэнт-Клер ясным голосом, — что раньше 18-го эта таинственная станция должна быть в моей власти, и я должен знать, как XV отправляются отсюда на планету Марс.

— Мой друг, у вас есть сестра…

— Да, Клептон, и я люблю ее больше всего на свете… Ах, если хоть один волос спадет с ее головы!.. Но там, в неизвестности, моя невеста и четырнадцать других молодых девушек, столь же невинных, как и моя сестра… Мой долг перед Ксаверией такой же, как и перед Христианой…

— И что же в таком случае?..

— Итак, поднимемся опять на 3000 метров… Подчинимся этим адским гениям XV-ти… Они сильнее нас… но… я буду хитрее их… Соберем совет: я изложу мое намерение… Но как? Как узнали здесь, под нами, что я на этом воздушном корабле?.. Как узнали об этом в Париже, чтобы похитить Христиану?.. Клептон, мне изменили в Пальме, кто-нибудь, кто обладает способностью разгадывать людей и знает тайны радиотелеграфа… Подумайте об этом могуществе, об организации этих людей, Клептон, у них агенты повсюду. Их приказания передаются и исполняются с быстротой молнии… Ах! я отдал бы жизнь, чтобы восторжествовать над ними хоть раз! Но Христиана не умрет, Клептон, нет, она не умрет… потому что мы повинуемся!..

— Мы планируем на высоте 3000 метров, — сказал спокойно Клептон.

— Хорошо! — сказал Никталоп, вздрагивая, как будто просыпаясь от сна. — Пойдем в комнату с картами.

И по дороге он бормотал:

— Но кто, кто нас выдал в Пальме?.. Потому что только в Пальме и нигде более… Ага!.. нашел!..

Он ударил себя по лбу и, обернувшись к Клептону, сказал:

— Насколько помню, Камилл Фламмарион должен находиться на балконе… Потрудитесь его попросить принять участие в вашем совещании.

— Но, мой друг, разве вы думаете, что адмирал…

— Я вас прошу, Клептон.

Это было сказано категорически. Полный ужасного предчувствия, изобретатель направился к балкону, а Сэнт-Клер вошел в каюту с картами.

Клептон вскоре вернулся в сопровождении Камилла Фламмариона, адмирала и Дамприха.

Они нашли Никталопа стоящим перед столом с картами. Едва они вошли и Клептон закрыл дверь, как Сэнт-Клер с торжественной важностью в жестах и голосе произнес слова, которые повергли в ужас всех присутствующих:

— Адмирал, Дамприх и вы, Клептон, прошу вас сесть… Вы будете судьями… Я буду обвинителем!.. Что касается вас, господин Камилл Фламмарион, вы обвиняемый — будете стоять!

Все глаза обратились на знаменитого астронома и в продолжение двадцати секунд все спрашивали себя, не сошел ли с ума Сэнт-Клер.

Фламмарион олицетворял собой статую удивления.

— Я не понимаю, — сказал он взволнованным голосом, — я ничего не понимаю.

— Господа, вы видели угрозы, напечатанные огненными буквами, которые мне делали таинственные обитатели подземелий, скрытых под этой эспланадой… Вы видели это так же, как и я, не правда ли?

Сэнт-Клер говорил спокойным тоном, но голос его был сух и пронзителен; глаза метали молнии, руки нервно дрожали… Он был страшен.

Все трое утвердительно кивнули головой.

— И вот эти угрозы и все, что они влекут за собой, оказались возможными потому, что один предатель в Пальме узнал мои проекты… А в Пальме я говорил о своих планах только с г-ном Клептоном и с Камиллом Фламмарионом. Г-н Клептон вне подозрений, остается господин…

И повернувшись к астроному, Сэнт-Клер произнес:

— Я вас обвиняю в том, что вы шпион Общества XV-ти… Я вас обвиняю в том, что в то время как вы пошли, по вашим словам, послать телеграмму г-же Фламмарион, вы предупредили одного из ваших агентов, находившегося в Париже.

Наступило молчание… Но Фламмарион сказал спокойно:

— Сначала я был взволнован… Теперь я в отчаянии, потому что несомненно то, что вы только видели, поразило вас до такой степени, что ослабило ваши…

Жестом Клептон прервал фразу и, очень бледный, проронил эти слова:

— Кто нам докажет, что вы астроном Фламмарион?