Николай и Александра понимали, что, отдавая долг умершему отцу, необходимо уделять особое внимание императрице, скорбь которой была беспредельной. Они старались облегчить ее горе любовью, вниманием, заботой.
Царица-вдова была безутешна. 23 октября в Ливадию прибыли ее сестра Александра, герцогиня Уэльская, с мужем. Мария Федоровна была счастлива горьким счастьем, что ее милая Аликс будет с ней теперь. И герцогиня Уэльская осталась надолго. Она провела в России два с половиной месяца, не отходя почти от «несчастной Минни».
Через неделю после смерти Александра III, 27 октября, в половине девятого утра гроб с телом покойного покинул царскую резиденцию в Ливадии. Его на плечах несли казаки и стрелки конвоя. Эти несколько километров до Ялты Мария Федоровна шла пешком за гробом, и из уважения к ней все остальные тоже двигались пешком. Сохранились фотографии той печальной церемонии, на которой с большим трудом можно разглядеть небольшую женскую фигуру Марии Федоровны, почти слившуюся с толпой женщин в траурных одеяниях. В тот же день, ближе к вечеру, прибыли в Севастополь, где уже ждал специальный поезд.
Царица-мать по дороге в Петербург написала письмо сыну Георгию, где многое сказала о своем состоянии: «Ты знаешь, как тяжело опять быть в разлуке с тобой, особенно теперь, в это ужасное время! И это путешествие в том самом вагоне, где только пять недель назад наш Ангел Папа был вместе с нами! Видеть его место на диване всегда пустым! Повсюду, повсюду мне кажется, что в любой момент он может войти. Мне чудится, что я вижу, как сейчас появится его дорогая фигура. И я все не могу осознать и заставить войти в мою голову эту страшную мысль, что все кончено, правда кончено, и что мы должны продолжать жить на этой грустной земле уже без него!»
В Петербург прибыли 1 ноября в 10 часов утра. Траурная процессия от вокзала до Петропавловской крепости двигалась почти четыре часа. Там каждый день служились панихиды в крепости и в Аничкове, и ни одной императрица не пропустила. Было неимоверно трудно. 2 ноября Мария Федоровна потеряла сознание по пути в церковь. Забеспокоились, забегали. Но, как только пришла в себя, не сетуя и не плача, продолжала нести земную тяжелую ношу и как вдова, и как царица. Мысль о Саше ее не оставляла и, порой делалось так спокойно за него. «Мое единственное утешение сознавать, что он покоится в мире, что он счастлив и больше не страдает… Сейчас он молится за нас и готовит нам дорогу. Мы должны стараться следовать его хорошему примеру, который он показал здесь, и жить так, как Бог считает достойным, а затем присоединиться к нему, когда настанет наш час», — писала сыну Георгию.
Погребение Александра III состоялось в Петропавловской крепости 7 ноября. Царь-миротворец нашел последнее пристанище рядом с гробницами дороги его Александра II, Марии Александровны, деда, императора Николая I, и брата Никса. День был теплый, но густой туман заволакивал все перспективы «Северной Пальмиры». Когда гроб опускали в могилу, зазвучали оружейные выстрелы, загремели артиллерийские залпы. Люди снимали шапки, крестились. Народу в крепости собралось великое множество, и у большинства на глазах были слезы. Плакали дети: Ксения, Ольга, Михаил. Даже Николай, теперь уже император, и тот не сдержался.
На лице Марии Федоровны слез не было. Она была величественна в своей горести и страдание своего сердца не выносила на обозрение. Боль оставалась внутри и никогда не проходила. Когда подходила к гробу для прощального поцелуя, не открыла глаз и не помнила, как это произошло. Она так ни разу своего обожаемого супруга после Ливадии и не видела. Ей рассказывали, что лицо мало изменилось, а в профиль он совсем «как живой». Ей не говорили, конечно, что бальзамирование провели неудачно и признаки разложения стали проступать на теле царя уже вскоре после смерти. Их в течение двух недель скрывали различными медицинскими и косметическими ухищрениями. Она этого не знала, и ей этого не надо было знать.
«О как это было страшно и ужасно — последнее прощание. Это было повторением незабываемого 20 октября, когда добрый Бог отобрал у меня того, которого я лелеяла и любила больше всего на свете и который всем вам был лучшим из отцов», — признавалась в письме больному сыну. Она все время думала: почему так случилось, почему именно он, «ее Саша», должен был уйти так рано, так необъяснимо скоро. Ведь Александр нужен не только ей и детям, но и стране. Она ощущала людскую скорбь, видела, как искренне оплакивают его кончину разные, большей частью совсем незнакомые, люди, и понимала, что это не только ее потеря. Но для нее она самая большая и невосполнимая.
Воспитание и самообладание помогали Марии Федоровне соблюдать все траурные ритуалы. Она не только присутствовала на траурных церемониях, но и встречалась со множеством людей. На похороны Александра III приехали делегации со всех концов света, в том числе и представители королевских домов: король Дании Христиан IX, король Греции Георг I, наследник британской короны принц Альберт-Эдуард, князь Черногорский, брат германского кайзера Генрих Прусский, брат Австрийского императора эрц-герцог Карл-Людвиг, герцог и герцогиня Эдинбургские и многие другие принцы и принцессы. Более ста именитых гостей почти изо всех владетельных домов Европы сочли необходимым отдать последний долг русскому царю. Такого представительного съезда столица Российской империи уже больше не видела.
Через неделю после похорон, 14 ноября 1894 года, в день рождения императрицы Марии Федоровны, когда православная традиция позволяла ослабить строгий траур, в большой церкви Зимнего дворца состоялось бракосочетание Николая II и Александры Федоровны. Торжественное шествие в церковь по дворцовым анфиладам открывала Мария Федоровна под руку со своим отцом, датским королем. За ней шли Николай II и Александра Федоровна. По окончании венчания из церкви двигались другим порядком, и вторая пара шествовала первой.
В тот день в России появилась новая царица, а Мария Федоровна получила официальный титул «вдовствующая императрица». Но переход на вторую роль мало беспокоил. Ее сердце переполняли совсем другие чувства, и горечь одиночества осознавалась все острее. Чуткий и наблюдательный великий князь Константин Константинович после церемонии записал в дневнике: «Больно было глядеть на бедную Императрицу. В простом, крытом белым крепом вырезном платье, с жемчугами на шее, она казалась еще бледнее и тоньше обыкновенного, точно жертва, ведомая на закланье; ей невыразимо тяжело было явиться перед тысячами глаз в это трудное и неуютное для нее время».
Марии Федоровне все это казалось дурным сном, ее душа не принимала этих торжеств чуть ли не у свежевырытой могилы. Но так было надо, а следовать долгу — ее земной удел, ее святая обязанность. В письме же сыну Георгию позволила выплеснуться потаенным чувствам: «У нас два дня назад наш дорогой Ники женился. И это большая радость видеть их счастливыми. Слава Богу, этот день прошел. Для меня это был настоящий кошмар и такое страдание. Эта церемония с помпой при такой массе народа! Когда думаешь, что это должно проходить публично, сердце обливается кровью и совершенно разбито. Это более, чем грех. Я все еще не пониманию, как я смогла это перенести. Это было жутко, но добрый Бог дал сверхчеловеческие силы, чтобы перенести все это. Без Него это было бы невозможно. Ты представляешь, как же должно быть страшно, несмотря на эмоции и резкую боль, присутствовать на свадьбе Ники без любимого Ангела Папы. Однако я чувствовала его присутствие рядом с нами и что он молился за счастье нашего дорогого Ники и что его благословение все время снисходит на нас свысока».
Публично же свой душевный дискомфорт она не демонстрировала. Из Зимнего дворца уехала первой и в Аничкове готовилась к торжественному приему новобрачных. Когда те прибыли, встречала их на пороге с хлебом-солью, а затем распоряжалась на торжественном обеде. Но в тот день праздничного настроения в этом дворце, где все еще витал дух умершего Александра III, не было. Зато в других местах почти открыто выказывали радость.
