Кто виновник несчастья? Из Петербурга давно выехала особая комиссия для исследования этого вопроса. Поехал товарищ министра, поехали инженеры, поехали другие чиновные люди. Наверное, наши юзовские товарищи уже заметили результаты работ этой комиссии: ее члены получили хорошие деньги на дорогу, хорошее вознаграждение за труды, хорошие обеды и разные развлечения от заводчиков. Наверное, и остановились-то они у заводчиков. В конце концов комиссия, верно, скажет: да, некоторые упущения были, но без них никакое дело не обойдется. Несчастье произошло по божьему попущению и по вине какого-нибудь мелкого служащего, если не самих рабочих. Чтобы положить конец таким несчастьям, необходимо назначить новых чиновников, дать им хорошее жалованье и расшить золотом мундиры. Тогда все будет ладно.
В чем же причина несчастья? Будут говорить о том, что Рыковская шахта выделяет огромное количество легковоспламеняющихся газов; станут толковать о невежестве и дикости рабочих, которые, несмотря на строгие воспрещения, позволяют себе курить в шахте. Мы, рабочие, не станем ломать себе головы над вопросом, почему случилось несчастье. Для нас здесь нет вопроса. Капитал — везде капитал. На своей собственной шкуре мы знаем, как легко он относится к здоровью и самой жизни рабочих. Для нас юзовская катастрофа выделяется только по огромному количеству жертв. Но разве такие жертвы не приносятся ежедневно, ежечасно и в других отраслях производства? Разница лишь в том, что это — незаметные жертвы, о которых знают только ближайшие товарищи пострадавших. Возьмите металлургическое производство. Каждый день — оторванные пальцы, руки и ноги, каждый день — смертельные увечья. Возьмите такое, казалось бы, совсем безопасное производство, как прядильное или ткацкое. Каждый день — жертва от приводных ремней, от зубчатых колес.
Но это все же еще заметные жертвы. Есть жертвы, которых долго не видят сами рабочие. Напомним типографии, наполненные свинцовой пылью. Напомним отделения при прядильных, занятые очисткой хлопка. Мелкая пыль насыщает воздух, законопачивает уши, рот и нос, режет глаза, проникает в легкие. Молодой, жизнерадостный человек быстро превращается в хилого старика. И скоро могильный холмик возвысится над этой незримой жертвой капитала.
Про одно животное, похожее на летучую мышь, про вампира, рассказывают, что по ночам оно влетает в раскрытые окна, садится на грудь спящих и высасывает их кровь. Спящий чувствует, что его давит гнетущая тяжесть, но не может ни двинуть рукой, ни стряхнуть с себя мертвенный сон.
Все эти рассказы возводят на вампира напраслину. Но если под вампиром они разумеют капитал, то это — сущая правда. Капитал кормится кровью рабочих. Бледнеет и чахнет рабочий — капитал наигрывает красные щеки и покрывается жиром. Рабочего бросают в преждевременную могилу, капитал воздвигает себе дворцы за дворцами. И долго спит рабочий тяжким сном и не может двинуть рукой, пока капитал сосет из него кровь. И больше всего любит капитал женскую и детскую кровь, потому что с этой стороны он дольше всего не встречает никакого сопротивления. И пока не проснется рабочий, пока не взмахнет он могучей рукой, до тех пор капитал будет высасывать его кровь по своей полной воле. Капитал везде и всегда остается вампиром. Если бы рабочий по-прежнему не шевелился, капитал до сих пор убивал бы малюток таким же чрезмерным трудом, как и взрослых. Если бы рабочий не сказал ему властно: «Довольно», — он до сих заставлял бы всех мучиться над работой по 14 — 15 часов вдень. И только отпор рабочего класса положил конец таким безобразиям, которые творятся в типографиях и рудниках, на ткацких фабриках и металлургических заводах.
Капитал всегда и везде остается капиталом. Он уверял в свое время, что ограничение женского и детского труда уничтожит промышленность. Обуздали капитал — и оказалось, что это ограничение просто немного уменьшило предпринимательские барыши. Капитал уверяет, что он не может отказаться от своего священного права убивать рабочих свинцовой и хлопковой пылью, увечить их зубчатыми колесами и передаточными ремнями. Если от него потребуют затрат на предохранительные сооружения, это разорит отечественную промышленность.
Точно так же всегда говорили английские и немецкие фабриканты. Рабочие заставили их пойти на уступки, — и промышленность продолжала свой ускоренный рост. Только прибыль немного понизилась. Вот пример для пояснения. Пусть капиталист, затратив на свою фабрику 100 тыс. р., получает 6 тыс. прибыли в год. Это составит 6%. Пусть его заставили оградить опасные машины, расширить помещения и т. д. Допустим, это потребовало 20 тыс. новых затрат. 6 тыс. на 120 тыс. составляет прибыль в 5%. Прибыль понизилась. Вот из-за такого-то понижения и отстаивает промышленник свое право увечить рабочих.
То же в шахтах. Говорят, в Рыковских шахтах выделяется слишком много взрывчатых газов. Значит, следовало усилить вентиляцию. Правда, тогда стала бы тучами подниматься угольная пыль, которая сама из себя дает взрывы. Но в таком случае следовало применять частую поливку шахт. Могло случиться, что эти меры ни к чему не повели бы. Но тогда необходимо было на время совсем оставить разработку этой шахты. Все известия единогласно свидетельствуют, что накануне рокового дня рабочие настойчиво указывали администрации, что количество газов увеличилось до чрезвычайной степени. Но вампир и его слуги не хотели отказаться от своей дневной порции крови, — и спустили сотни рабочих в шахту, которая стала для них могилой.
Однако недостаточно просто предписать ряд предохранительных мер. Необходимо, чтобы они соблюдались. Значит, необходима правильно поставленная горная инспекция. Мы знаем, каковы теперь инспектора. Они — слуги полиции и рабы промышленников. Они днюют и ночуют у капиталистов. Они всеми своими силами помогают капиталистам. Порядочный человек, который серьезно потребует соблюдения хотя бы теперешних жалких законов, немедленно слетает с места. Так не должно быть.
Но и этого мало. Инспектор из докторов или техников мало понимает в заводской и фабричной жизни. Всякий директор без труда сумеет водить его за нос. Значит, необходимо, чтобы в состав инспекции входили люди, которые испытали фабричную жизнь на своей шкуре, которые знают, что значит целыми днями работать за какой-нибудь машиной или станком, которые не побоятся спуститься в шахту, пробыть на работах целую смену. Такие инспектора сумели бы показать, как устранить несчастные случаи. Значит, необходимо, чтобы по крайней мере часть инспекторов избиралась из рабочих и самими рабочими.
И это не все. Говорят, взрывы в шахтах случаются иногда от того, что какой-нибудь рабочий вздумает покурить, несмотря на строгие запрещения, и зажжет спичку. Промышленники и их холопы усердно раздувают такие случаи и кричат о дикости, невежестве русского рабочего, о том, что он гибнет просто по своей глупости, что капитал неповинен в этих сотнях и тысячах жертв. Когда Каин убил Авеля[228] и бог «библии» спрашивал у него, где его брат, тот отвечал: «Не знаю, разве я сторож брату своему?» Так и капитал на вопрос: «Что ты сделал с рабочими?» — отвечал: «Не мое это дело. Не могу же я приставить к каждому по надзирателю».
Блеск золота слепит глаза, жадность затемняет рассудок, интересы заставляют скрывать истину. А между тем дело так просто. Справедливо, что в шахтах жизнь сотен людей зависит от того, насколько осторожен каждый отдельный рабочий. Но какой из этого следует вывод? Только тот, что ни один рабочий не должен приниматься без согласия остальных, с которыми он будет работать. Теперь предприниматель, не спрашиваясь рабочих, принимает и увольняет кого он захочет. Кто дешевле запросит, того он и наймет. Немудрено, что его выбор останавливается на безропотных, забитых, задавленных, малосознательных. Неудивительно, что более требовательные и сознательные увольняются в первую очередь.
Значит, чтобы от легкомыслия одного рабочего не погибали сотни их товарищей, необходим самый широкий простор для рабочих организаций, необходимо, чтобы все распорядки в рудниках, все наймы и увольнения производились в согласии с этими организациями. Это, конечно, относится не только к горнорабочим. Ведь трудно было бы указать такое производство, в котором здоровье, а иногда и жизнь каждого рабочего не зависели от поведения всех остальных[229]. И еще одно замечание. Вы, сытые господа, любите с сознанием своей просвещенности говорить о нашем невежестве. Поостереглись бы, милостивые государи. Это — ведь прямая ваша вина, что школ недостаточно, что наши заработки не дают нам возможности учить наших детей. Прямая ваша вина, что ваши убогие школы не дают знаний. Мы это знаем, между прочим по этой именно причине и требуем 8-часового рабочего дня, чтобы получить хоть некоторый досуг для расширения своего кругозора. И как раз по этой же причине мы требуем свободы союзов, потому что через них сумели бы организовать курсы, которые дали бы нам побольше, чем наши жалкие школы. Вы, почтенные фарисеи, морщитесь? Вы теперь видите, как неудобно начинать разговор о нашем невежестве?
