В заметке, напечатанной в № 63 «Искры», я обратил внимание «представителей» на то обстоятельство, что их рассуждения о разных революционных движениях в Западной Европе обнаруживают самое безотрадное знакомство с историей этих движений. Здесь я не буду касаться этой слабой стороны их, — если позволительно здесь так выразиться, — миросозерцания, а поговорю об их организационных взглядах. Ведь это теперь главное.
«И комитеты, и отдельные члены партии могут получать очень широкие полномочия, но это должно зависеть от Центрального Комитета. Центральный Комитет может, и наоборот, если найдет нужным и полезным, своей властью раскассировать комитет или другую организацию, он может лишить того или другого члена партии его прав. Иначе нельзя успешно организовать дело пролетарской борьбы».
Этими словами «представители» выражают всю сущность своих организационных взглядов. И не только своих. Я уверен, что с ними согласятся почти все сторонники «большинства», а сам ЦК не раз выражал свою уверенность в том, что ему принадлежит, в интересах «пролетарской борьбы», неограниченное право «раскассировывать» человеков.
Именно это право и отказывается признать за ним «меньшинство» нашей партии. Основательна ли претензия ЦК? Мы сейчас увидим.
Вообразите, что за Центральным Комитетом всеми нами признано пока еще спорное право «раскассирования». Тогда происходит вот что. Ввиду приближения съезда, ЦК всюду «раскассировывает» все недовольные им элементы, всюду сажает своих креатур и, наполнив этими креатурами все комитеты, без труда обеспечивает себе вполне покорное большинство на съезде. Съезд, составленный из креатур ЦК, дружно кричит ему «ура!», одобряет все его удачные и неудачные действия и рукоплещет всем его планам и начинаниям. Тогда у нас, действительно, не будет в партии ни большинства, ни меньшинства, потому что тогда у нас осуществится идеал персидского шаха. Щедрин говорит, что когда Мак-Магонша спросила у этого повелителя «твердых» магометан, издавна пользующихся правом «раскассирования», какая из европейских стран нравится ему больше всех остальных, он, не колеблясь, ответил: «Россия» — и тотчас же кратко пояснил свою мысль: «jamais politique, toujours hourrah! et puis[65] фюить!». У нас тогда будет как раз это самое: «jamais politique, toujours hourrah! et puis... paскассирование...»
«Представители» называют это централизмом. Полноте, советники! Это просто-напросто была бы мертвая петля, туго затянутая на шее нашей партии, это — бонапартизм, если не абсолютная монархия старой, дореволюционной «манеры». Вы воображаете, что такой будто бы «централизм» необходим для дела пролетарской борьбы, а я говорю вам, что он не имеет ровно ничего общего с пролетарской борьбой и что самое возникновение мысли о нем в головах русских социал-демократов показывает, что наша партия, к сожалению, еще не вышла из своего детского периода. Такой централизм, наверное, понравился бы покойному Сергею Нечаеву[66], но он ни в каком случае не может встретить себе одобрения со стороны ортодоксального марксиста, сохранившего обладание своими умственными способностями.
«Представители» продолжают: «Подготовка пролетариата к диктатуре — такая важная организационная задача, что ей должны быть подчинены все прочие. Подготовка состоит, между прочим, в создании настроения в пользу сильной, властной пролетарской организации, в выяснении всего значения ее. Можно возразить, что диктаторы являлись и являются сами собой. Но так не всегда было, и не стихийно, не оппортунистически должно быть в пролетарской партии. Здесь должны сочетаться высшая степень сознательности с беспрекословным повиновением; одна вызывать должна другое». (В примечании они прибавляют: сознание необходимости есть свобода воли.)
Философское примечание насчет свободы воли есть чистокровнейшая галиматья, которая показывает одно: что советникам Ивановым никогда не следует пускаться в философию. А насчет диктатуры я замечу «представителям», что они, очевидно, смешивают диктатуру пролетариата с диктатурой над пролетариатом. Впрочем, нет, даже и это неточно. В их бонапартистском плане «централистической» организации вообще нет места делу пролетариата: он выкроен по маленькому росту «интеллигентских» заговоров допролетарского периода; он представляет собою лишь новое издание нечаевской диктатуры[67].
«Конечно, — продолжают «представители», — Центральный Комитет нам представляется как коллегия самых опытных, самых энергичных, самых закаленных борцов, самых умных и испытанных последователей идей революционного социализма; им, поэтому, можно и должно разрешить вникнуть в каждую мелочь дела, им можно и должно разрешить давать широчайшие полномочия».
Коллегия борцов самых опытных и самых умных! Да что вы, советники, над кем вы смеетесь? Какой же опытный и умный человек захотел бы войти в такую коллегию, которая — согласно вашему плану — представляла бы собою не более как преступное покушение на жизнь Российской Социал-Демократической Рабочей Партии? В такую коллегию захотели бы войти только ограниченные честолюбцы. Честолюбцы — потому что они решились бы из интересов партии сделать пьедестал для своего личного тщеславия. Ограниченные — потому что они не понимали бы, до какой степени низок, хрупок и жалок такой пьедестал. Нет, если бы наша партия в самом деле наградила себя такой организацией, то в ее рядах очень скоро не осталось бы места ни для умных людей, ни для закаленных борцов: в ней остались бы лишь лягушки, получившие, наконец, желанного царя, да Центральный Журавль, беспрепятственно глотающий этих лягушек одну за другой. Jamais politique, toujours hourrah! et puis... прощай, бедные, неразумные лягушки!
«Представители» убеждены, что меня испортили экономисты и что я вследствие этого сделался слишком уступчив. Меня так часто обвиняли в неуступчивости, что мне очень приятно приобрести репутацию уступчивого человека. Но под страхом утраты этой, только что приобретенной мною репутации я скажу «представителям», что в этом вопросе я буду неуступчив до конца[68]. Я — централист, но не бонапартист. Я стою за создание сильной централистической организации, но я не хочу, чтобы центр нашей партии съел всю партию, подобно тому, как тощие фараоновы коровы съели жирных. И по моему глубокому убеждению, никто из рассудительных социал-демократов не имеет никакого права быть уступчивым в этом вопросе, потому что этот вопрос касается самого существования нашей партии, как партии сознательного, растущего и развивающегося пролетариата.
Уступить здесь могут и должны лишь те, которые выставляют и защищают претензии, подобные только что рассмотренным. Этим людям пора, давно пора, склониться к уступкам, потому что уже много, слишком много вреда принесли они всему нашему движению, всему делу освободительной борьбы в России!
Расставаясь пока с «представителями», я очень хотел бы верить, что они не откажутся поразмыслить над тем, что я сказал. Понять это, право же, совсем не трудно. Надо только сделать маленькое усилие, как выражалась у Диккенса мисс Домби.
И пусть хорошенько запомнят это разные «представители»: указанный мною вопрос есть центральный пункт всех наших организационных споров. Как только он получит надлежащее разрешение, все остальные спорные пункты уладятся почти сами собой. Ведь ЦК потому и не желает кооптировать в свою среду товарищей из «меньшинства», что он опасается их противодействия нынешним его чудовищным и «смеха достойным» претензиям. Он превосходно знает, что «меньшинство» затем и хотело бы ввести в его среду своих представителей, чтобы попытаться остановить и образумить его, пока еще не поздно. Поэтому-то он и апеллирует против «меньшинства» к тому самому «Monsieur le Plebiscite», к которому так любил обращаться когда-то один не весьма хорошо кончивший император!
