У всех собравшихся осталось тягостное чувство от только что увиденного.

Ярче зажегся свет огромной люстры, открыли портьеры, из окон полился яркий солнечный свет, но в зале было тихо. Потрясенное собрание притихло, не слышно было ни шороха ни вздоха. Лица у всех без исключения вытянулись, побледнели и посуровели.

— Уважаемое собрание! — прорезал тишину твердый и чистый, но немного уставший и печальный голос Ганиша — сейчас вы увидели на что способна наука, извращенная и доведенная до совершенства.

На этот раз собравшиеся в зале слушали его очень внимательно.

— Как же обстоят дела с верой, в мире, где отсутствует магия? — перебил его эмир.

— Большинство население их измерения исповедует три мировых религии, не известных нам богов. Одна из них, ислам — несколько напоминает нашу концепцию веры в единого создателя, однако различий все же больше, чем схожести — ответил на вопрос эмира Ганиш.

Правитель Хурданта внимательно вглядывался в лица сановников, изучая их реакцию на изложенные факты.

— И вот, последний факт, уважаемое собрание… — Ганиш сделал паузу для пущего эффекта — население их планеты составляет не много ни мало… — СЕМЬ МИЛЛИАРДОВ ЧЕЛОВЕК!!!

— Но как это возможно? Это невероятная цифра!!! Как может планета прокормить столько человек? — отошедший от транса зал бурно взорвался репликами — не верим, вы что-то напутали — звучали испуганные и недоверчивые голоса со всех сторон.

— И все же это правда. Мы прочитали всю информацию с его мозга и я лично отвечаю за достоверность каждого произнесенного здесь слова.

Эмир поднял свою холеную руку унизанную массивными перстнями вверх, призывая собрание к тишине. Испуганные и взволнованные голоса смолкли.

— Хотелось бы знать, уважаемый Альхор Борджи, возможно ли проникновение с той стороны, ведь все ваши многочисленные попытки активизировать портал как мне известно не привели ни к какому результату — спросил эмир и не смотря на учтивые тон и уважительный слова, в голосе эмира можно было заметить огромное напряжение.

— О, многоуважаемый эмир, это ни чего не значит, ведь как-то появился же этот дикарь, и у меня нет ни каких гарантий, что там, где прошел один, не смогут пройти и другие. Мое мнение, что надо принять все меры предосторожности, пока наш мир не наводнили эти страшные люди с их невообразимыми машинами, подобно тучам всепожирающей саранчи.

— Так! — Эмир твердо стукнул кулаком по подлокотнику своего трона и резко встал. — объявляю на этом совет закрытым. В течении десяти дней я бы хотел узнать ваше мнение по этому вопросу. Все присутствующие обязаны в десятидневный срок предоставить в письменном виде свои соображения, не смею более задерживать вас.

В общем на этом собрание было закончено, чиновники расходились унося огромную тяжестью в своих душах.

Старость. Воздействию неудержимого бега времени подвержено все живое, будь то обыкновенный человек, могущественнейший маг, будь то могучее дерево или бездушный камень, стихийный элементаль или же магическое существо.

Да что там тварные существа — сами боги семи стихий, говорят подвержены действию времени, лишь только один великий создатель всего сущего — вечен и всемогущ.

Старость, как ей ни противься, все же брала свое — после обильной полуденной трапезы первого визиря сморил тяжелый тревожный сон. Жирный плов и мясо молодого барашка, щедро сдобренное жареным луком, и ароматной зирой, тяжелым камнем легли на дно желудка. Нежное, терпкое вино многолетней выдержки разморило и незаметно расслабило напряженные члены.

Он заснул прямо за столом, тяжелая чалма смешно надвинулась на густые брови, грозя сорваться с головы на столовые приборы, словно горная лавина на несчастный горный аул.

Тихо посапывая, Альхор Борджи хмурился и морщился во сне. Ему снилась его «любимая» теща — старая беззубая карга.

Старика разбудил увесистый и довольно болезненный пинок под ребра. Тяжелая чалма все же слетела с его головы, опрокинув серебряный бокал, до верху наполненный красным вином.

— Вставай старый бездельник — услышал не привыкший к столь грубому обращению визирь.

Тяжелый туман в голове не желал рассеиваться. С трудом размежив непослушные веки, Альхор Борджи с изумлением приподнял глаза на наглеца, столь грубым способом осмелившегося потревожить сон самого первого визиря.

— Как ты посмела, Хуршида! Если твоя дочь является моей любимой женой, то это еще не значит, что… — проскрипел было старый визирь, водружая промокшую чалму на свое законное место, однако тут же осекся, увидев, кто стоит прямо перед ним.

Эмир — а это был именно он — грозно хмурил брови.

— Что ты несешь, кспрыш! Ты спишь у меня на службе, старый обленившийся бегемот? — в его голосе слышались стальные нотки.

— О-о-о мой повелитель, пощадите меня — Альхор Борджи бухнулся в ноги эмиру, распластавшись словно медуза на колючем песке прибоя — я стар и немощен, но я предан вам всей душой.

— Быть может ты слишком стар, чтобы оставаться у меня на службе? — проворчал эмир — не пора ли тебе на покой, нянчить внучек и правнучек, коих ты породил целую кучу и из коих можно составить целый табур или даже алай нашей непобедимой армии?

Слезы горькой обиды навернулись на глаза немощного старика, твердый ком подкатил к горлу, не давая выдавить ни слова. Сжав дрожащие морщинистые губы, старик покорно молчал.

— Почему иссяк водопад твоего красноречия? Ты совсем оглох, старый осёл? Вынь пробку изо рта и отвечай!

— Я… я — начал заикаться визирь.

— Беззубая Хуршида без белья! — взъярился эмир — гляди мне в глаза, когда говоришь со мной.

Стерев рукавом навернувшиеся слезы, старик покорно поднял затуманенные веки и взглянул в глаза своего повелителя.

— Что с ва-ва…

— От чего ты вдруг заквакал словно жаба? Распрями свой поганый язык и говори внятно.

— Не с-смею…

— Ну говори же!

— Что с в-ваш-шими глаз-зами, о мой повелитель?

— А что с ними не так? — удивился эмир.

— Они у вас не карие как было всегда, а желтые словно мед диких пчел…

— Вай! — улыбнулся эмир, обнажая острые желтые зубы — забыл!

— И зубы тоже… — тон старого визиря поменялся, в него красной нитью вплелись нотки ехидной подозрительности — он начал догадываться, кто в действительности стоит перед ним.

— Хи-хи-хи — глупо захихикал эмир, после чего как то съежился и стремительно уменьшился в росте.

— Мунки-и-и-с! — закричал визирь, вскакивая на ноги — ну все, я тебе сей час башку прошибу, клянусь аллахом.

Конечно же это был именно Мункис.

Вредное существо заливаясь веселым хохотом во все горло, сделало сальто назад через голову, приземлившись острыми копытцами прямо в бронзовое блюдо с отменным шербетом.

— Ах ты тварь поганая, почему я до сих пор тебя не раздавил словно навозного червя — взъярился Альхор Борджи, посылая молнию в гомункулуса.

Вш-ш-ших — молния пробила дыру в столе размером с голову и разметала остатки трапезы, покрыв жирными пятнами старинный файланский ковер.

— Потому что ты меня любишь, папа!

— Я тебе покажу «папа», как ты посмел обернуться в самого эмира? Какая… какая… — от возмущения у визиря сперло дыхание и пропал дар красноречия.

— Ты хотел сказать «наглость», папа? — учтиво подсказывал Мункис, ловко уворачиваясь от очередной молнии — было видно, что делает он это не в первый раз и имеет в этом порядочный опыт. Всякий раз, избежав удара, вредное существо корчило уморительные рожицы и вставало в оскорбительные позы, выставляя далеко вперед попеременно то перед, то свой тощий зад.

Вш-ш-ших — еще одна молния оставила безобразную черную кляксу с оплавленными краями на бесценной майолике стен.

Сейчас разъяренного царедворца не волновал даже тот факт, что секрет изготовления сей керамики, изумительно тонкой работы, был утерян уже тысячу лет назад.

— Не-е-е-т, сегодня я тебя достану, — упрямо пыхтел старик.