— Фотография в журнале… Господин Мадзини, когда увидел вас… Он сказал мне: «Или эта русская, или никто!» Умоляю, верьте мне! Он убьет меня, если узнает, что вы отказались! Он такой горячий человек! У него папа неаполитанец, а мать сицилийка… О синьора, сжальтесь над бедным секретарем, не лишайте меня жизни и работы.

Невидимый секретарь режиссера Мадзини знал любимую мозоль у женщин, на которую нужно давить, чтобы добиться успеха. Эта мозоль — жалость. Тактический ход секретаря возымел успех.

— Ну хорошо, хорошо, — растерянно проговорила Лидия Марушкина, нашаривая ногой оказавшуюся под диваном тапочку. — Я подумаю…

— Мама миа! — восторженно завопил в трубку секретарь. — Дольче вита, каста делла маре! — И тут же перевел эту абракадабру: — Вы божественная женщина, синьора Маручкина! Мадонна! Грациа, синьора, грациа! Я передам ваше согласие синьору Мадзини! Он будет счастлив! Он вам позвонит! До свидания, белла синьора!

В трубке забулькали короткие гудки.

Недоумевая, Лидия застыла у телефона с трубкой в руке и в одной тапке. Было не ясно, правда ли то, что она слышала, или ей приснился странный сон. «Кто бы мог меня разыграть», — думала она и приходила к единственному выводу: никто. У нее нет друзей, а ее знакомые — люди малоостроумные и на подобные выходки не способны. Тогда оставался один вывод: все это было правдой.

Лидия рухнула на кровать со счастливой улыбкой на лице: неужели она будет сниматься в кино? Нет, конечно, все это еще не наверняка, ведь предстоят пробы… Она может не подойти на роль, режиссер может найти более молодую и, уж конечно, более опытную актрису, ведь, кроме как в школьных спектаклях, она никогда не играла. Ее блуждающий по комнате взгляд упирался в собственную фотографию, и от неуверенности она вновь переходила к восторгу: ведь она не профессиональная фотомодель, но попробовала — и получилось! Получилось с первого раза! Может быть, и в кино она справится?

Лидия попыталась выяснить, кто такой этот голливудский режиссер, итальянец Роберто Мадзини. Однако все киносправочники хранили гробовое молчание относительно этого деятеля культуры. Попытки выяснить что-нибудь у знакомых киноведов, с которыми ее супруг в рекламных целях поддерживал теплые отношения, также не принесли успеха. Один кинознаток неуверенно пробормотал, что это, кажется, тот самый режиссер, который с риском для жизни снял знаменитый фильм о брачной жизни львов в африканской саванне. Другой же самоуверенно утверждал, что это вообще не режиссер, а какой-то кардинал, очевидно путая Мадзини с Мазарини.

Однако напрасно Лидия строила воздушные замки и грандиозные планы относительно своего сногсшибательного голливудского успеха. Напрасно до звона в ушах делала мостики и растягивала сухожилия в бесконечных шпагатах. Напрасно она принимала ванны из птичьего молока и делала на ночь клизмы для радикального улучшения цвета лица — ей больше никто не звонил. Роберто Мадзини забыл ее, так и не узнав. Синяя птица счастья поманила своим блестящим оперением, прокурлыкала слова надежды и скрылась в неизвестном направлении, прошумев искусственными крыльями.

Если это розыгрыш, думала Лидия, то он бы непременно продолжился — неведомый шутник захотел бы довести до конца свою затею. Он захотел бы насладиться ее разочарованием. «Может быть, это Влад, его шутки?» Сердце женщины учащенно забилось от ненависти и приглушенной временем любви.

Факт, что затея с кино закончилась, так и не успев начаться, говорил о том, что звонок был самым настоящим — и тем обиднее было Лидии, что продолжения прекрасной сказки не будет.

Но продолжение прекрасной сказки не заставило себя ждать.

Маленький человечек с куриным клювом вместо носа и обезьяньей мордочкой вместо лица был так суетлив и так настойчив, рассыпал такие комплименты, что Лидия сначала приняла его за брачного афериста. Он находил для ее внешности такие пышные сравнения, что у нее мутилось в голове.

В заключение этот тип положил перед ней на заляпанный кетчупом столик кафе, где они договорились о встрече, контракт с международным модельным агентством и, не дав даже минуты на размышление, заставил подписать его. (Маленький человечек с куриным клювом был раньше квартирным маклером и славился такой силой убеждения, которая порой позволяла ему поменять комнату без отопления на Колыме на трехкомнатные хоромы в центре Москвы. Теперь он выполнял разовые поручения фирмы «Нескучный сад».)

В результате своих необдуманных действий Лидии поневоле пришлось нанять даму, которая три раза в неделю учила ее с грацией королевской кошки держаться на подиуме и ходить, вывинчивая ноги на двенадцатисантиметровых каблуках. Через месяц непрерывных упражнений, небольшого семейного скандала и трехдневной истерики, вызванной собственным страхом, Лидия улетела в Лондон для участия в показе зимней коллекции новомодного Галиани. Правда, подруга Лолита, «случайно» узнавшая о стремительной карьере своей соседки по даче, решила испортить ей настроение репликой:

— Не обольщайся относительно своих внешних данных, милая, — покровительственно бросила она Лидии во время небольшой дружеской вечеринки. — Я читала, что сейчас, особенно в Лондоне, в мире моды принято приглашать для работы чуточку кривоногих и чуть-чуть косоглазых манекенщиц. Считается, что небольшой физический недостаток только придает пикантность женщине, всем уже обрыдли стандартные красотки.

Лидия еле сдержалась, чтобы не вцепиться в шевелюру подруге, которая, можно сказать, и вернула ее к жизни. Однако вовремя остановилась, решив, что все это сказано от элементарной женской зависти.

…Лондон и суматошный мир моды оглушили и ошеломили ее. В течение дня у нее не было ни минутки свободного времени — бесконечные кастинги, примерки, съемки… Даже с дочерью Элиной, которая благополучно заканчивала закрытый колледж в лондонском пригороде Челси, ей удалось встретиться не более двух раз. Зато дочь, шестнадцатилетняя веснушчатая стервочка с безупречным английским и с безупречной уверенностью в собственной правоте, поддержала родительницу, одобрительно заметив:

— Ну ты даешь, мать! Наверное, скоро станешь первой бабушкой среди манекенщиц, чем и прославишься.

— Ты беременна? — с замиранием сердца спросила плохо понимающая тонкий английский юмор мать и, получив отрицательный ответ, облегченно выдохнула: — Слава Богу!..

Мир моды и модельный бизнес разочаровали Лидию Марушкину. У своих товарок по работе она, плохо говорившая и по-английски, и по-французски, не встретила теплого приема или элементарного сочувствия, а только мелкие дрязги и непонятную зависть. Среди них, как ни странно, она не заметила ни одной с кривыми ногами или с косоглазием. Однако, сопоставив сумму своего и их гонорара, Лидия поняла, что человечек с куриным клювом вместо носа ее страшно надул. Однако деваться было некуда, контракт надо было выполнять, иначе ей грозила огромная неустойка.

Получив от двух-трех престарелых американских гангстеров предложения поужинать, она с негодованием отказалась, считая себя гораздо выше сомнительного удовольствия от легкого ужина с обязательным пересыпом в недорогой гостинице. Остальные мужчины, попадавшие в поле ее зрения, оказывались или гомосексуалистами, или импотентами. Неизвестно чего она ждала от Лондона — понятно, чего-то большего. Разочаровавшись во всем мире моды, Лидия уже с нетерпением ожидала, когда закончится срок ее контракта, чтобы вернуться домой, как вдруг случилось это…

…Утомленная показом, она в задумчивости подпирала стену в своем длинном лиловом платье и бокалом шампанского в руках. В ее печальных карих глазах плавился и дробился на мириады осколков свет от огромной люстры, висевшей в зале, полном шаркающего, жующего, смеющегося народа.

Он сразу заметил ее — немолодой, но и не старый джентльмен с аккуратными усами и пронзительным взглядом глубоко запавших глаз. А она заметила, что он ее заметил, но равнодушно отвернулась, полагая, что это один тех престарелых американских гангстеров, к которым у нее недавно появилась идиосинкразия. Углом глаза Лидия уловила, что джентльмен что-то шепнул официанту и удивленно поднял брови, услышав ответ.