Надо лечить болезнь, а не ее следствие — скуку. Да-да, надо лечить болезнь. Только новая боль может излечить застарелую, денно и нощно ноющую рану. Если у него внутри все умерло, выжжено, то давно пришла пора воскреснуть. Только сильное эмоциональное потрясение поможет вернуться ему в нормальную жизнь.
Желтые пальцы торопливо перелистали откидной календарь, из груди вырвался вздох облегчения — они еще успеют…
Палец нажал кнопку вызова помощника. Тихий голос сказал в переговорное устройство:
— Константин, закажи на пятнадцатое мая билет в Манилу на имя Стеценко… Да, Манила, столица Филиппин… И Колю Ершова ко мне с ручкой и бумагой, быстро. Будем работать…
И снова к потолку потянулись сизые клубы дыма от черешневой трубки.
Стеценко был недоволен фирмой «Нескучный сад». Ну и развлечение они ему придумали — поездка с экскурсионными целями на Белое море, в старый раскольничий край. С гораздо большим удовольствием он бы сейчас понежился на желтом песочке у моря, только, конечно, не у Белого, а на худой конец — Черного, а еще лучше — Красного. Он-то, слава Богу, может себе это позволить!
А все это — друзья из фонда. Уломали. Купились на звучный девиз: «Приходите к нам, и вы навсегда забудете, что такое скука». Он, конечно, им благодарен за заботу. Но кормить комаров на севере — не слишком веселое занятие. Его успокоило только то, что по условиям подписанного с фирмой контракта, если клиента путешествие не удовлетворит, все расходы по его организации фирма берет на себя. В случае же конфликтной ситуации спорные вопросы решатся по суду. Впрочем, как сказал Костя Вешнев, который работает телохранителем и помощником у директора «Нескучного», за трехлетнюю историю фирмы таких случаев у них ни разу не было. Ну что ж, теперь, возможно, будет!
И не надо думать, что если их директриса передвигается в инвалидной коляске и при этом страшна как смертный грех, то это удержит его от резких мер. «Клиент всегда прав» — такой, кажется, должен быть девиз сферы обслуживания. Странная она дама, эта Резник. Почти все время молчит или задает нелепые вопросы. Например, спросила, ходит ли он в церковь. Дурацкий вопрос. Это его личное дело. И во всяком случае никаких турфирм это не касается!
До боли сцепив зубы, Стеценко смотрел в окно на расстилающийся внизу махровый ковер нехоженых лесов. Пилот маленького спортивного самолета «Як-52Т» вполголоса, с недоумением глядя на стрелку уровнеметра горючего, бормотал:
— Куда оно льется, на хрен…
Оставался еще час лету до берега моря, до Усть-Яны, где Стеценко должен был принять участие в охоте на тюленей (эксклюзивный заказ!). Но ему не хотелось никакой охоты, никаких тюленей. Не хотелось видеть кровь, пусть это даже будет кровь рыбы или тех самых тюленей. Но его не спрашивали о его желаниях. Сказали: вылет завтра, в шесть пятьдесят, машина за вами заедет. И все. Теперь он уже жалел, что не отказался. Попсовики! Не могли самолет поприличнее арендовать, эта рухлядь, того и гляди, развалится на лету…
Вдали сияло солнце, красное, как пасхальное яичко, крашенное луковой шелухой. Внизу — ни домика, ни узкой ленты проселочной дороги — сплошное зеленое море, ощерившееся зубьями столетних лиственниц. И только вдалеке, у самого горизонта, где кромка жемчужно-серых облаков сливалась с выпуклым сегментом темной земли, выделялась серо-стальная полоса — еще не освободившееся от панциря зимнего льда море. Пилот снова озабоченно чертыхнулся.
— Дотянем? — равнодушно бросил Стеценко, пытаясь на приборной доске различить уровнеметр.
Тот только молча пожал плечами.
Поеживаясь в легкой куртке, Стеценко вновь принялся смотреть вниз. Когда он ждал самолета в Мезени, к нему подсела столетняя старушка, пахнущая травами, болотом и плохой колбасой, и, видя явно не местного, нездешнего человека, стала, шамкая, рассказывать про свою долгую скучную жизнь. Игорь слушал ее вполуха, ему трудно было понимать непривычный северный говорок. Он не столько слушал, сколько пытался задремать, устав от перелета из Москвы и бесконечного ожидания.
— …И вот, касатик, так-то и живем мы тута, — бормотала старушка. — Ни хлебушка вдоволь, ни рыбки… А то еще Авксентий Меринов у нас в деревне был. Женка померла его, так он в скиты ушел сначала. Тута у нас скиты старые раскольничьи есть, народишко туда ходит грехи замаливать. Да и не выдержал Авксентий жизни в скиту, показалась она ему очень суетной. Он тогда еще дальше, вверх по Пеше ушел и свою землянку вырыл. Молчальником стал. Оне-то, молчальнички, молча Богу молются, ни слова не говорят — так их молитва до Христа доходчивей… Так он уже годов пять под корнем лиственнички и обитает, средкá к нему из деревни на поклон идуть, записочки приносят, помянуть ково за здравие али за спокой. И хлебушка ему када, рыбки там, муки. А нет — так он кору варит и отвар тот пьет…
Старушка еще долго зудела бы у него над ухом, как огромный комар, но тут Игоря пригласили на посадку в самолет. Он вскинул на плечо мешок со свитером и запасными носками, порылся в кармане куртки и не глядя сунул старушке всю мелочь, которая была у него в кармане.
Теперь в самолете он думал о том, что где-то здесь, среди бескрайней зеленой лесной чащобы, под корнем столетней лиственницы живет молчальник Авксентий и замаливает свои грехи. Да какие у деревенского деда могут быть грехи? Разве что обвесил клюквой на базаре приезжего командированного из Архангельска. А вот у него, капитана Стеценко, грехов этих — сосчитать все некогда…
Самолет стал медленно снижаться. Неужели уже прилетели? Что-то не видно аэродрома, подумал Игорь и заметил, что стрелка уровнеметра, уже минут пятнадцать дрожавшая около красного огонька, совсем завалилась набок. Мотор, доселе равномерно урчавший, стал захлебываться, замолкать. В странной тишине стал слышен свист ветра и стук крови в собственных висках.
Игорь понял все.
— Будем садиться? — бросил он пилоту.
Тот явно побледнел и что есть силы сжал рычаг управления машиной, так что побелели костяшки пальцев.
Самолетик стал чиркать брюхом по верхушкам деревьев. Пару раз он еще бодро взбрыкивал и задирал нос, но потом вновь начинал валиться. Так, на бреющем, удалось как-то протянуть еще метров двести, после чего раздался оглушительный треск сучьев, самолетик перекувыркнулся, на секунду завис в густом сплетении ветвей и рухнул на землю.
Некоторое время Игорь был без сознания. Он вывалился через разбитый колпак и лежал на рыхлом майском снегу. Из рваных порезов струилась теплая кровь, окрашивая в розовый цвет кристаллики льда, но руки-ноги вроде бы были целы. Когда Игорь окончательно пришел в себя, первое, что он разобрал, был человеческий стон. Стонал пилот, лежавший неподалеку, как-то нелепо подвернув под себя ногу. (Это был профессиональный каскадер, согласившийся на опасную авантюру за очень-очень большое вознаграждение. Бедняга расплачивался таким образом за тягу главного сценариста фирмы «Нескучный сад» Коли Ершова к авариям в воздухе.)
Ситуация была ясна. Пилот показал на карте, где примерно упал самолет и где находится ближайшее жилье. Стеценко соорудил ему удобное и теплое ложе повыше среди сломанных ветвей ели, чтобы не добралось лесное зверье, положил рядом с пилотом ракетницу, помог натянуть свой свитер и запасные носки, а сам отправился за помощью. До ближайшего жилья было не меньше семидесяти километров — через вековой бурелом ходу дня два или даже три.
К вечеру первого дня он вышел к реке, сверившись с картой, установил, что это была Пеша. Чтобы не мутило от голода, он изредка останавливался и сосал кисловатую хвою и осевший после зимы снег. Ноги давным-давно промокли, но холода он не ощущал, ведь то и дело приходилось выбираться из глубоких наметов снега возле деревьев, от ходьбы становилось жарко. Все случившееся казалось Игорю случайным происшествием, из которого он обязательно должен выкарабкаться. Как на войне — если ты хочешь выжить, ты выживешь, а иначе тебе незачем жить.
