— Кошенц, ниже голову! — кричал ему Бретшнейдер.

— Они меня тогда совсем сожрут, — пробормотал великан, но послушался.

В противотанковой щели было тесно. Шорнбергер осторожно выглянул. Танки были так близко, что он мог разглядеть их смотровые щели. Далеко выдающаяся вперед танковая пушка была слегка склонена вниз, и создавалось впечатление, что ее черное жерло направлено точно на сидящего в окопе солдата. Эгон Шорнбергер почувствовал, что у него вспотели ладони. С молниеносной быстротой он мысленно продолжил путь движения одного из танков и установил, что тот должен пройти над ним, над его окопом.

Еще сто пятьдесят метров.

«А если стенки окопа не выдержат многотонной машины? Я буду раздавлен, как червяк!»

Сто двадцать метров.

«Рисковать жизнью нужно со смыслом. Это не трусость. Это трезвый расчет. Итак, прочь отсюда!»

Танк был еще на удалении ста метров от него. Эгон Шорнбергер выскочил из окопа и, согнувшись, побежал назад. Танковый пулемет залаял ему вслед. Солдаты отделения Бретшнейдера наблюдали эту картину, все произошло в считанные секунды. Позже Андреас Юнгман не мог сказать, что побудило его, не раздумывая, действовать так, без приказа. Шорнбергер не успел еще добежать до своей ячейки, как старший по комнате вскочил, в несколько прыжков достиг покинутого окопа и очутился в нем рядом с лежащей на дне гранатой.

— Он же тебя раздавит в лепешку, мужик! — закричал Эгон Шорнбергер изо всех сил. Он втиснулся рядом с Кошенцем в его ячейку, не обращая внимания на то, что его сразу же атаковали полчища муравьев. — Назад! Это опасно!

Только теперь Андреас понял, куда он попал. Земля дрожала как в лихорадке. Грохот и рев разрывали барабанные перепонки.

«Еще есть время, — подумал он. — Тридцать метров. Выпрыгнуть, рвануть в сторону, иначе он меня накроет, раздавит и перемелет с песком. Правая гусеница идет прямо на меня. Накатываются тонны. Если окоп рассыплется, то… Черт возьми, нужно держаться!.. Нужно!»

Унтер-офицер Бретшнейдер и товарищи из его отделения, затаив дыхание, смотрели, как стальной колосс доехал до укрытия, закрыл его правой гусеницей и покатил дальше. Следовавшая за танками пехота «противника» была остановлена ураганным огнем пушек бронетранспортеров обороняющихся. Приказа об использовании управляемых противотанковых ракет еще не поступало.

События, развернувшиеся в районе расположения 2-го взвода, привлекли внимание руководства, находившегося на десятиметровой вышке, откуда просматривалось почти все учебное поле. Полдюжины биноклей было направлено на танк и окоп, укрепленный прочной бетонной трубой.

В какое-то мгновение Андреас, находясь среди тесных серых стен, подумал, что наступил его последний час. Ужасающий грохот, казалось, раздавит голову. Бетонная труба трещала и дрожала. Он чувствовал себя как при качке на корабле. И тем не менее случилось что-то удивительное. У него пропал страх перед танком и опасения, что он раздавит его убежище. Он перестал думать о смерти. Как только он понял, что опасность миновала, им овладела трезвая рассудительность. Теперь он действовал автоматически. Все его мускулы были напряжены, и как только он увидел, что танк проехал, высунулся из убежища, бросил гранату и вновь нырнул в укрытие. Едва он успел спрятать голову, как раздался взрыв учебного заряда. Танк был признан вышедшим из строя.

— Старик, вот это здорово! — с восхищением воскликнул Йохен Никель.

Никто не заметил, что Эгон Шорнбергер прятал глаза. Унтер-офицер Бретшнейдер подал отделению новую команду:

— Внимание! По пехоте — огонь!

Заговорили автоматы Калашникова. «Противник» был остановлен, залег на достигнутом рубеже и яростно огрызался, не уступая ни метра. За вторым взводом велся бой с прорвавшимися танками. Заговорили бронебойщики батальона. Прошло не более минуты, как два снаряда из безоткатного орудия попали в цель. Воздух потряс мощный взрыв. Красный светящийся шар поднялся к небу.

— Примкнуть штыки! — приказал командир роты. — В атаку! Вперед!

Развернутым фронтом рота перешла в атаку. Громовое «ура» сняло скрытый страх и медлительность. На «противника» оно действовало угнетающе, вносило в его ряды смятение.

Солдаты отделения Бретшнейдера следили, чтобы зрительная связь между ними не прерывалась. Умело используя для укрытия каждую складку местности, каждый куст, каждую канаву, они поддерживали друг друга огнем. Цепи «противника» дрогнули.

— Вторая и третья роты — «отлично», — с удовлетворением оценил полковник на наблюдательной вышке.

Он дал знак сопровождающему его офицеру. Тот поднял ракетницу. Три светящихся зеленых шара прочертили в небе над учебным полем белые дымные полосы. Первая учебная задача была выполнена. Бронетранспортеры и танки наступающих и обороняющихся в общей колонне двигались вместе к лесу на западной окраине пустоши.

Запах бензина, пота и горохового супа носился в воздухе. Друзья из отделения Бретшнейдера расположились вместе и молча черпали из котелков горячий суп.

— Кто не любит сало, может отдать его мне, — объявил Михаэль Кошенц.

Хейнц Кернер и Бруно Преллер, выловив в своих котелках белые куски сала величиною со сливу, передали их здоровяку. Рядом с Андреасом Юнгманом расположился Йохен Никель. Он пьет густой суп, как бульон, и даже, кажется, картофель глотает не разжевывая.

— Слушай, когда ты бросился к этой коробке, я страшно испугался! А ты молодец! Я не ожидал от тебя этого. Честное слово!

— Я и сам не ожидал, честно! — сухо ответил Андреас. Грудь его распирало от счастья, но никто не должен был видеть, как он рад и горд. Он как бы вырос на пару сантиметров.

— Все же я не удрал бы, — промолвил Йохен Никель. Он подмигнул и показал большим пальцем в сторону Эгона Шорнбергера: — Подняться и убежать — никогда! Лучше наложить в штаны.

— Мне кажется, я тоже бы не выдержал, — промолвил Хейнц Кернер, который до того сидел молча, прислушиваясь к разговору. — Представь себе, этот ящик прет на твою щель, и если он не свернет направо или налево… Надавит — и будешь тогда как зубная паста в тюбике. Кусок мяса!.. Нет!

— Кто знает, — вмешался в беседу Бруно Преллер, — в боевых условиях неизвестно что сделаешь, чтобы выжить.

Андреас Юнгман кивнул. Йохен Никель скреб ложкой в котелке. Хейнц Кернер задумчиво теребил губу. Бруно Преллер оставил на несколько мгновений свою ложку в покое и посмотрел на танки, на которых сейчас сидели их экипажи и деловито расправлялись с тем же гороховым супом. Некоторые из них сдвинули свои черные защитные шлемы на затылок.

— В боевой обстановке я бы вел себя иначе, — заявил Эгон Шорнбергер. Он не поднимал взгляда, ел медленно и без аппетита. — Честное слово.

Андреас пожал плечами. Он понимал, что Шорнбергер страдает от случившегося с ним.

Йохен Никель не испытывал к Эгону сострадания.

— Конечно! — заявил он важным тоном. — У кого имеется танкобоязнь, тот преодолеет ее лишь в боевых условиях. И наш абитуриент, конечно, тоже. — И он захохотал. Его смех был похож на лай. Он прекратил смеяться лишь тогда, когда заметил, что никто его не поддерживает.

— Командиров взводов и отделений к командиру роты! — послышалось в лесу.

Карл Хейнц Бретшнейдер поспешно выскреб остатки из своего котелка и оглянулся. Он заметил Эгона Шорнбергера, который шел мыть котелок.

— Солдат Шорнбергер, вымойте, пожалуйста, и мой! — Унтер-офицер протянул ему пустой котелок.

Эгон Шорнбергер помедлил. «Я же не судомойка», — подумал он. Тем не менее он с отвращением взял котелок.

Бретшнейдер поблагодарил и уже на ходу обернулся:

— Кстати, вопрос с расчетом боевой пружины: усилие равно модулю сжатия, помноженному на диаметр плюс учетверенный путь пружины… — Он немного подумал, прежде чем продолжить. — Да, помножить на средний диаметр витка и на утроенное число витков пружины… Запомнили? Вот так-то!

И он пошел дальше. Шорнбергер две-три секунды стоял с открытым ртом.

— Товарищ… товарищ унтер-офицер! — наконец позвал он командира отделения.