Но только ли в Грузии живут долголетние?
В том же институте имеются материалы на 3 тысячи человек старше 100 лет, которые проживают на Украине. В Алтайском крае насчитывается свыше 5 тысяч долгожителей. Люди в возрасте 100—120 лет здравствуют и трудятся в Якутии, Архангельской и Новгородской областях, на Камчатке и в Белоруссии. Теперь я встречусь с одним из тех, кому перевалило за сто. Это просто замечательно...
...Перед полетом немного волнуюсь... Ведь лечу впервые... Но в воздухе почувствовал себя хорошо. Самолет небольшой, четырехместный, но летим мы двое. Петр Николаевич уверяет, что нам повезло, нет ветра, и нас, как он говорит, не болтает... Что это такое — не знаю.
Часа через три самолет пошел на посадку. Я вдруг почувствовал, что подо мной проваливается пол. Уцепился за сидение мягкого кресла. Наверное смешно, но Петр Николаевич сделал вид, что ничего не заметил. С удовольствием сошел на землю, вдохнул свежий, весенний воздух. Нас встретила миловидная женщина, лет 30 с черными густыми волосами, главный врач больницы, и ее муж, высокий, худощавый мужчина в больших роговых очках. В руках у нее был большой букет полевых цветов. Увидев двоих, она растерялась, не зная, кому его вручить.
— Видали, как меня встречают, — пошутил Крюков, — словно оперного певца... Вот ему цветы, дорогая Ольга Сергеевна... Знакомьтесь... Александр Иванович Полынов, о котором я уже имел честь вам рассказывать в прошлый свой приезд... А это, — повернулся он к старому врачу, — моя бывшая ученица, местное медицинское светило и ее благоверный, совхозный инженер... Прошу любить и жаловать...
Нас усадили в легковую машину, которая помчалась по извилистой зеленой дорожке. Я с любопытством оглядываюсь. Неужели это деревня?.. Мы проезжаем мимо заводского типа корпусов (инженер сообщил, что это ремонтные мастерские), едем по широкой и нарядной улице, по обеим сторонам которой тянутся каменные дома. Молодая женщина, которая сидит рядом со мной, то и дело говорит:
— Вот это школа... А это радиоузел, клуб, контора совхоза, столовая...
Но особенно меня поразило здание больницы, двухэтажное, каменное, с многочисленными окнами, выходящими в сад.
Повсюду идеальная чистота... Комнаты светлые, хорошо выбеленные... На нижнем этаже расположены лечебные кабинеты: хирургический, рентгеновский, терапевтический...
Честно говоря, мне с трудом верится, что это сельская больница. Весь день мы провели в ней. Я уже перестал чему-либо удивляться, даже тому, что одного тяжелобольного, рослого мускулистого крестьянина, как мне сказали, совхозного тракториста, Петр Николаевич распорядился на самолете отправить в Москву, в знаменитую Боткинскую больницу.
После осмотра больных, Петр Николаевич долго беседовал с врачами, рассказывал им о новых методах лечения, отвечал на многочисленные вопросы...
Обедали у Ольги Сергеевны. Пришел директор совхоза, усатый, подвижной и немного шумливый мужчина. Его зовут Константин Борисович. Очень интересный человек, в прошлом простой крестьянин.
Обед прошел в непринужденной беседе. Директор рассказал о совхозных делах, а потом заговорили о долгожителе. Его зовут Иван Кондратьевич, и он является местной знаменитостью.
— Как он себя чувствует? — поинтересовался Петр Николаевич.
— Работает, — ответил директор. — Об отдыхе и слышать не хочет. Уж мы с парторгом его уламывали, говорили — достойно на пенсию проводим, из области приедут, новый дом в безвозмездное пользование дадим, а он сердится, нужна мне ваша пенсия, я еще и сам заработать могу.
Я поинтересовался:
— Что же он делает?
— Бригадиром он в саду, женщинами командует... И ведь неплохо работает, в прошлом году по 200 центнеров вишен с гектара собрал...
— Вот так, Александр Иванович! — воскликнул Крюков. — Я бы на вашем месте не день здесь пробыл, а неделю, месяц... Это же поразительно. В 133 года..
— Нет, уже 134 стукнуло... Весь совхоз его чествовал, в областной газете даже статья появилась.
— Это поразительно... Просто не верится... В 134 года!..
— Вот завтра к нему съездим, сами убедитесь...
И действительно, на следующее утро за мной заехал Константин Борисович. Петр Николаевич был занят в больнице, и мы отправились вдвоем.
Та же машина, голубого цвета, понесла нас по совхозным полям. Заезжали на фермы, в мастерские, на кирпичный завод совхоза... Константин Борисович, не хвастаясь и не рисуясь, рассказывал о жизни, многочисленных заботах, о сложности огромного хозяйства. Потом директор приказал:
— Давай, Миша, в сад... К Ивану Кондратьевичу.
— Вы думаете он там? — спросил шофер. — Ведь сегодня воскресенье...
— Обязательно... Деревья опрыскивает...
В саду повеяло прохладой. Ровными рядами тянулись многолетние яблони, ветвистые вишни, нарядные груши с побеленными стволами.
На лужайке, где находились грубо сколоченный стол и несколько скамей, мы увидели коренастого, седого старика. Он что-то приказывал двум женщинам, державшим в руках опрыскиватели.
— А вот и сам Иван Кондратьевич, — проговорил директор, когда мы подошли. — Здравствуй, дед...
О возрасте его по внешнему виду судить было трудно... Передо мной находился пожилой человек, крепко державшийся на ногах, с редкими белесыми волосиками на круглой голове. Коричневатое, съежившееся лицо было гладко выбрито, и только подбородок, до самых губ закрывала густая серебристая борода.
Протянув мне руку, он прикрикнул на женщин:
— Чего глазеете?.. А ну делайте, что велел...
— Строгий у вас бригадир, — пошутил директор.
— Ничего... женится, подобреет.
Озорно расхохотавшись, женщины удалились.
— А что, бабоньки правду говорят? — пошутил Константин Борисович.
— Да ну их, пустомели, — незлобно ответил Иван Кондратьевич. — Сидайте, чем вас попотчевать?
Мелкими, неторопливыми шажками он удалился в крытый навес.
— Ну, как старик? — шепнул директор.
— Просто не верится, — только и сумел я ответить.
Иван Кондратьевич возвратился с большой глиняной миской и двумя ложками.
— Отведайте нашего совхозного меду...
Голос у него чуть дребезжал.
— Как дела, Иван Кондратьевич? — спросил директор.
— Да вот, нонче, полагаю, закончим...
Директор хлебнул пару ложек меда, от удовольствия крякнул и направился к деревьям.
Дед уселся, подвинул ко мне миску.
— Ешьте...
— Спасибо...
— Так вы, значит, врач... Заместо Петра Николаевича приехали?
Глаза старика глядели цепко.
— Нет... Он тоже здесь...
— Ах, сукин сын... И не заглянул.
— Обязательно зайдет... Как вы себя чувствуете, Иван Кондратьевич?
— Да пока ничего... До вашего брата не обращаюсь... Авось и помру без вашей помощи.
Он старчески засмеялся, обнажая рот, с двумя, правда не полными, рядами желтоватых, но довольно еще крепких зубов.
— Аппетит как? Что едите?
Лицо Ивана Кондратьевича сразу стало серьезным:
— Вот тут я с медициной расхожусь... Мне говорят, мяса надо меньше, а я как его не поем, так немощь чувствую... То ли привычка, то ли еще что, а только я без него не могу.
— Пожалуйста, расскажите подробнее, что вы за день съедаете?
— По-разному бывает... День на день не приходится.
— Ну, хорошо... Значит, мясо едите?... Какое?
Вопрос был далеко не праздный. По-моему глубокому убеждению, питание является одним из важнейших факторов в вопросе о человеческом долголетии.
Взять хотя бы мясо, которое содержит большое количество белков, так необходимых организму. О его употреблении, особенно в старческом возрасте, существует мнение, что оно по ряду причин противопоказано.
Так ли это? Ведь характерным признаком старости является уменьшение количества азота в организме. А это приводит к мышечному истощению, быстрой утомляемости, общей немощности.
А ведь именно с белками, которых много в мясе, и поступает азот в организм.
Вот почему я не удивился, когда Глазков сообщил, что мясо (причем, как дальше он разъяснил, не жирное, самое постное) входит обязательно в рацион его дневного питания.
