— Почему?

— Сначала заявил, что он не может продавать то, чем еще не владеет... Я сказал, что это простая формальность и что я согласен пойти на риск — внести аванс до оформления наследства... Тогда он сказал, что хочет еще подождать, выяснить настоящую цену, самому съездить — посмотреть, что это за копи, возможно, в них можно будет возобновить разработку алмазов.

— Ты предложил ему большую цену?

— Митчелл, я кое-что смыслю в людях... Он бы не продал, если бы я ему даже предложил миллион за эту паршивую шахту.

Он снова налил себе виски.

Таупман не выдержал:

— Не смей!.. Ты еще успеешь напиться.

— Не кричи на меня, — спокойно ответил журналист, хладнокровно поднося стакан ко рту. — Я не виноват, что этот Полынов оказался не таким простым орешком.

Таупман медленно прошелся по комнате:

— Советская разведка?.. Нет, не может быть... Изыскания проводились в полной тайне, и о их результатах известно очень узкому кругу лиц.

— Вот чего не знаю, того не знаю...

И добавил:

— Ты знаешь, у меня сложилось впечатление, что этот выходец с того света уже заражен коммунистическими идеями... Во всяком случае, он не проявил восторга, когда я ему намекнул, что он может переехать в нашу страну, где его ждет слава, деньги и все прочие радости мира.

Таупман не ответил. Он закурил сигару, долго стоял у окна, за которым начал накрапывать мелкий дождик.

— Хорошо, — неожиданно проговорил он, обернувшись. — Завтра ты улетаешь домой.

— Допустим, — невозмутимо ответил тот, — хотя, честно говоря, это может решить только мой редактор.

— Не беспокойся, согласие на выезд будет.

— Я не беспокоюсь, а только констатирую факт... А дальше?

— Через три, максимум — через четыре дня в газете должна появиться твоя статья, расписывающая Полынова как крупного ученого, сказавшего новое слова в вопросе о человеческом долголетии.

— Ты знаешь какое?

— Нет.

— Я тоже понятия не имею.

— Пиши, что хочешь, ты же с ним беседовал... Сообщи, что он знает секрет вечной молодости... Ценные выводы мистера Полынова: курение и алкоголь сокращают жизнь наполовину...

— Ну, на это редакция не пойдет... Владельцы фирм сбесятся и откажут газете в рекламе...

— Слушай, Гарри, не мне тебя учить, что нужно писать... Но чтобы статья была.

— Допустим... Дальше...

— Ты выедешь куда-нибудь на юг, куда именно — решишь сам, но чтобы там имелось солидное медицинское заведение.

— Зачем?

Таупман сердито посмотрел на своего собеседника.

— Не задавай нелепых вопросов. Лучше слушай внимательно. Ты интересуешься проблемами долголетия. Местные медицинские светила, бесплатно или за соответствующее вознаграждение, это не столь важно, познакомившись с твоей статьей, должны послать официальное приглашение Полынову прочесть цикл лекций о долголетии. В газетах пусть по этому поводу шумят, сколько угодно. Это хорошо. Коммунистическая пропаганда обвиняет нас в развязывании новой войны, а мы, оказывается, напротив, хотим удлинить срок человеческой жизни.

— Митчелл, что ты задумал?

Но тот, не обратив никакого внимания на вопрос, продолжал:

— Для проформы пригласи трех-четырех ученых из других стран. Полынову же нужно сообщить, что для оформления права на наследство ему необходимо явиться в нотариальную контору братьев Уатсон...

— Но его наше правительство может не пустить.

— Визу на проезд я обеспечу. Вот и все... Ну, за успех, — он налил себе и Смиту виски. — Выпьем... И иди собираться... Я сейчас попрошу, чтобы тебе заказали билет на самолет.

— Митчелл, а для чего все это, ты можешь объяснить?

Тот критически посмотрел на журналиста.

— Ты знаешь уже слишком много. В общем Полынов должен исчезнуть. Его нужно спрятать в укромном местечке.

— Но ведь это может вызвать огромный скандал?

— Это я беру на себя. В газетах напишут, что русский ученый не вытерпел коммунистической тирании и бежал. Боясь мести большевиков, он временно скрыл свое местонахождение. Думаю, что после соответствующей психологической подготовки, он подпишет письмо, которое охотно опубликуют наши газеты.

Гарри мрачно сказал:

— Митчелл, я не люблю этих вещей.

— Вот как?.. А деньги, которые ты получаешь, любишь? Идет борьба, ты это отлично понимаешь, кажется, кто-то из русских хорошо сказал: «Если противник не сдается, его принуждают...» За свой патриотизм ты получаешь чистоганом. Извини, что я тебе напомнил, но ты вынудил меня к этому.

Лицо Таупмана было злым.

— Да, — задумчиво протянул журналист, — но как же сын? Ведь после смерти Полынова он станет наследником.

— Полынов вправе написать завещание, какое ему заблагорассудится. Он один распоряжается своим имуществом. Он может оставить его тебе, или, например, мне. Я не желаю его смерти, все зависит от него самого... Не теряй времени, иди собирайся...

Гарри молча вышел из комнаты...

Погода окончательно установилась. Дожди шли не так часто и главным образом по утрам, а во второй половине дня ярко светило солнце, и бюро погоды не предвещало ни облачности, ни осадков.

Пышно расцвела зелень, и светлые, высоченные сосновые боры Подмосковья манили своей дремучей прохладой. Как-то под вечер Павел одиноко читал в беседке. Александр Иванович находился в городе, а Мария Васильевна хлопотала по хозяйству.

Внезапно у калитки резко затормозила машина гоночного типа, и из нее вышла Каролина. Она была в узких коричневых брюках и такого же цвета спортивной курточке без рукавов. Увидав ее, молодой человек поднялся навстречу.

— О, Павел! — воскликнула она фамильярно. — Как я рада, что застала вас дома.

Каролина подала ему белую узкую ладонь, и он осторожно, чтобы не причинить боли, пожал ее. Не отпуская руки, Каролина поинтересовалась, чем он занят.

— Читаю, — ответил Павел.

— О, это очень важно, — сказала молодая женщина, улыбаясь. — Но, как это по-русски... надо проветрить голову... Поедемте кататься...

Молодой Полынов стоял в нерешительности, не зная, что ответить.

— Погода хорошая... Мы не долго... Я вас прокачу, как у вас говорится... с ветерком...

Она продолжала улыбаться, и ее глаза призывно манили, звали.

В присутствии этой женщины Павел терял голову. Сердце его учащенно билось, он испытывал непонятное волнение.

Каролина усадила его рядом с собой. Узконосая машина помчалась по асфальту мимо низких деревянных заборов, за которыми блестели окнами одноэтажные, причудливой архитектуры домики.

Поселок кончился. Дорога повернула вправо, на главную магистраль... Выскочив на нее, машина набрала скорость. Покрытая бархатной зеленой травой земля и деревья быстро проносились мимо.

Павел сидел скованно, боясь пошевельнуться. Его смущало оголенное плечо девушки, прижавшееся к нему... Порой ему казалось, что они вот-вот врежутся в идущие впереди машины. Но Каролина ловко сворачивала, протяжно гудела мелодичной сиреной, и они снова неслись по широкому асфальту.

— Вы любите быструю езду? — не поворачивая головы, спросила Каролина.

— Да, — почти беззвучно ответил Павел...

— А я могла бы, вот так, ехать без конца, хоть на край света... Вы знаете, Павел, по-моему, самое интересное — это дорога... Сколько удивительных мест на земле... Париж, Лондон, Нью-Йорк... Индия, Цейлон, Борнео... Мир велик и прекрасен, и нужно все увидеть своими глазами...

Так как Павел молчал, Каролина, по-прежнему зорко поглядывая вдаль, продолжала:

— Мне нравится Москва, Россия... О! посмотреть тут есть много! Но навсегда остаться здесь — нет... Как говорится по-русски? Глюпо...

Следовало спросить «почему», но Павел не решался. Ему нравилось слушать ее голос, не совсем понятные слова, произносимые со своеобразным акцентом.

— В вашей стране хорошо жить бедным... А богатым лучше там, как у вас говорится, в капиталистическом мире... А вы богаты, Павел, вы очень богаты... К вашим услугам будет все... Вы будете жить в такой роскоши, о которой здесь и представления не имеют. Вы сумеете побывать везде, все увидеть... Уедемте, Павел...