— Вот, смотри! Это провансальские дома, их называют здесь «мас». Я в таком «масе» жила с детьми несколько лет подряд… Провансальцы удивительно хозяйственны. И хозяйства их традиционны, по заведенным предками обычаям…

Ника очень ловко ведет машину. Он доволен, он смотрит на наши лица. Вдруг он выпаливает:

— В Прованс надо приезжать на закате! — И я чувствую, что он действительно все знает, этот Ника!

А солнце уже совсем низко. Ложе его полыхает оранжевым пламенем, и мягкие очертания Альпий похожи на груды серого пепла.

— Ника, если бы ты ехал по Москве, — говорю я, — тебя бы непременно задержал милиционер.

— Почему?

— Потому что у нас не разрешается ездить по городу в немытых машинах. Ты смотри, какие у тебя стекла, — разве через них увидишь твой закат?

Так зовут хозяина гостиницы «Отель де л’Ар» — «Гостиница искусства», где мы остановились в Сен-Реми. Хозяину лет за пятьдесят, он невысок, крепок, с резко очерченным лицом южанина (видимо, из испанцев) и с постоянно торчащими надо лбом очками. Я ни разу не видела его без очков, но ни разу не видела, чтобы он спустил их на переносицу.

Сильвио богат. В летние месяцы у него такой большой доход от туристов, что он ежегодно совершает путешествия по всему миру.

— Я у вас, в Советском Союзе, жил два месяца. Все вокруг объездил! — с гордостью заявил он мне, когда Ника нас знакомил.

Гостиница в три этажа, очень уютная. Внизу бар и ресторан. Комнаты, как и всюду в Провансе, по-современному комфортабельны. Небольшой бар, где за стойкой сам Сильвио встречает посетителей, всегда полон. Две громадные овчарки лежат у дверей, днем они ленивы и ласковы, ночью, когда все закрывается, — это звери.

Сильвио слывет меценатом. По вечерам в ресторане поют бродячие певцы, а бар зачастую служит выставочным залом для местных художников. Вот и сейчас на стенах бара висят картины одного из провансальских графиков. Все они выполнены углем на грунтованном холсте, мрачноваты, полны ощущения тревоги, все с уклоном в сюрреализм. Тут же висит список названий картин и цены: «Одиночество» — 250 франков, «На рассвете» — 300 франков и т. д. Самая дорогая стоит 800 франков.

С семи утра в бар к Сильвио заходят мастеровые выпить кофе и «пастис» — дешевый, мутный, разведенный минеральной водой напиток, утренняя необходимость каждого слесаря и плотника. Потом спускаются постояльцы к первому завтраку, потом идут завсегдатаи, и так целый день, и это еще в «мертвый сезон», а летом здесь не протолкнешься.

В баре у стены стоит скульптурный портрет Сильвио — его гордость. Бюст этот работы какого-то местного скульптора, отлит из бронзы. Искусно вылепленные очки венчают бронзовый лоб хозяина. Слишком точным воспроизведением бюст смахивает на экспонаты в музее мадам Тюссо, но даже это здесь, по какой-то детской свежести восприятия южан, кажется милым и искренним.

— Похож? — спрашивает меня Ника.

— Даже больше похож, чем Сильвио на самого себя! — отвечаю я.

Ника смеется с украинским лукавством, потом сразу серьезнеет:

— Здесь недавно был вернисаж. — Он смотрит на стены, увешанные черными полотнами. — В баре всегда кто-нибудь выставляется. Я тоже здесь выставлялся…

Ника — начинающий художник. В Париже, если не халтурить на Монмартре, художникам жить немыслимо. Можно умереть с голоду просто-напросто.

— Я работаю на ферме у крестьянина Рене Брашиоти. Собираю виноград, помогаю на сортировке овощей. Он хороший человек, Рене. Он все отлично понимает, дает мне возможность заниматься живописью. Отдал мне сарайчик под жилье. А кроме того, я начал играть на гитаре и уже выступаю по вечерам там с одним… Ну да вы его сами увидите.

…Сидим втроем за обедом в ресторане у Сильвио. Это наш первый обед в Провансе. Еда здесь бесподобная. За окнами бушует к ночи налетевший ветер мистраль, а здесь тепло и уютно. Ольга и Ника обсуждают план путешествия, а я молчу. Меня посадят в лимузин и повезут смотреть чудеса.

— Значит, первым делом завтра… — Ника встает из-за стола, Ольга перебивает:

— Первым делом завтра ты захватишь щетку и тряпку, надо вытереть и вымести в машине, понял?

— Понял, — улыбается Ника. — Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

Мы поднимаемся на второй этаж, в наши комнаты, а Ника ныряет в дверь бара, где стоит завеса табачного дыма, сидят за столиками молодые люди и о чем-то яростно спорят.

— Ты думаешь, он поедет к себе в Эгальер? — спрашивает Ольга на площадке. — Ничуть не бывало, он еще с часик поспорит с дружками, подурачится. Это же молодежь!..

Вообще в Европе их сажают преимущественно на кладбищах. Но здесь, в Провансе, они стерегут не вечный покой, а скорее вечную жизнь, поскольку всюду в полях они стоят рядами, высаженные для защиты от ветра, который высушивает виноградники и плантации овощей.

Ван Гог писал из Прованса своему брату Тео: «Меня тревожат кипарисы… Прекрасные, как египетские обелиски».

Сен-Реми де Прованс освящен памятью Ван Гога. Здесь в 1889 году он лечился в больнице для душевнобольных. Об этой больнице Сен-Поль де Мосоль провансальцы рассказывают, что когда-то жители Реймса, бежавшие от варваров, добравшись до Альпий, решили обосноваться здесь и, встретив отшельника по имени Поль, попросили его встать во главе их епископства. Улыбнувшись, отшельник ответил, что он согласен, но при условии, если та палка, которую он воткнет в землю, зацветет. Тут он воткнул в землю свою палку, и случилось чудо: палка вдруг стала покрываться цветущими ветвями. Так основался монастырь. На его карнизах изображения традиционных сирен, химер, кентавров, но есть среди них и фигурка фокусника. Теперь в этом монастыре больница, в которой жил Ван Гог. Он написал за тот год 150 полотен. И когда едешь по городу и по его окрестностям, куда ни глянешь — везде мотивы Ван Гога с кипарисами.

В его пейзаже «Ночное небо», написанном в странном душевном состоянии, над шпилем колокольни Сен-Реми клубятся воздушные волны, и в них, каждая в своем ореоле, сверкают звезды, а на первом плане, как темные факелы, мечутся кипарисы, упираясь в это небесное завихрение. И в вечернем пейзаже «Дорога с кипарисами», где в синем небе фантастика и солнца и полумесяца одновременно, и ветер во ржи, и густая синева отдаленных Альпий, и какие-то два человека, шагающие прямо на вас, посреди пейзажа стоят кипарисы, утверждающие именно природу Прованса.

В это время из Сен-Реми Ван Гог писал другу своему, художнику Эмилю Бернару: «Господи, какое здесь скверное маленькое местечко, как трудно здесь раскрыть интимную сущность природы, чтобы это не было вообще, а действительно — земля Прованса. Чтобы достигнуть этого, надо жестоко работать, и, конечно, выходит немного абстрактно. Ибо ведь надо дать солнцу и синему небу их силу и блеск, а сожженной почве — местами угрюмой — ее тонкий запах тимьяна».

Кипарисы и травы. Густые пучки трав, выбивающихся из-под серых камней. Травы, источающие несравнимый аромат в прозрачный воздух предгорий, травы, которые провансальцы кладут в пищу, которыми лечатся, из которых жмут благовонные масла…

Гланом — первое, что Ольга решила показать мне. Она очень любит раскопки. Гланом был основан во II веке до нашей эры греками из Марселя. Через сто лет завоеван Цезарем, в III веке новой эры разрушен нашествием варваров, при Каролингах снова восстановлен и потом снова разрушен. Только два прекрасных архитектурных памятника стоят в преддвериях раскопок — мавзолей и городская арка. Они остались от времени императора Августа и стоят как две драгоценные игрушки. Сначала была построена арка, служившая, видимо, въездом в город, а потом мавзолей — трехъярусная башенка, увенчанная круглой беседкой на колоннах…

Мы с Никой не очень торопимся в эти раскопки. Но Ольга бежит по древнему городу, ныряя между остатками колонн, жертвенниками из ноздреватого камня, изъеденного временем и покрытого бархатными пятнами мха. Через минуту она уже кричит нам: