По мере того как поезд удалялся от Парижа, погода менялась, и вскоре он мчался по залитым солнечным светом, живописным долинам Франции, пересеченным холмами, осенними рощами и синими речками. Принаряженная публика на станциях и пестрые вереницы автомобилей у шлагбаумов — все было праздничным и ликовало вместе с природой.
Через два с половиной часа мы вылезли на станции Лэ Лом, в департаменте Бургундии. Маленький городок у подножия холма Монт-Оксуа. Как же легко дышалось там после удушливой гари Парижа! Узенькие улицы, белые домики под черепицей, приветливые лица горожан. Это и была Алезия, столь часто повторяющаяся в записках Юлия Цезаря, написанных в те времена, когда каждая область Франции представляла собой отдельное племя Галлии, каждое со своей столицей.
Алезии, столице племени мандубиев, что по-древнегалльски означало «коноводы», пришлось стать последней точкой похода Цезаря. Алезия приняла на себя всю трагедию поражения галлов. Верцингеторикс, знатный юноша из племени арвернов (теперь это Овернь), хотел объединить все эти племена — андов, туронов, пиктонов, лемовиков, арвернов, парисиев — с их столицей Лютецией (теперь это Париж) для того, чтобы противостоять нашествию римлян. Это была середина I века до н. э., когда каждая осада города требовала гигантских укреплений стенами, башнями. Рубили могучие леса, возводили крепости, реки отводили во рвы и каналы. А люди дрались мечами, копьями, защищались тяжеленными латами, щитами и шлемами. И обильно заливались человеческой кровью все эти укрепления, и луга, и пашни. А через тысячи лет археологи откапывали пласты земли, перемешанной с конскими, человеческими костями и остатками доспехов. И сколько уходило труда на оборонные укрепления только для того, чтобы все это разрушить, сжечь и уничтожить тех, кто строил эти хитроумные сооружения!
Галльские племена жили в постоянных междоусобицах, и Верцингеторикс взял присягу с общин помогать друг другу. Он потребовал в кратчайший срок изготовить оружие и запастись провиантом на зиму. А Цезарь в это время шел победным маршем по Галлии, на пути своем уничтожая города, грабя «варваров», как он называл всех, кто не был римлянином, угоняя скот и пленных в рабство. Так он дошел до Алезии, где засело в крепости сто семьдесят тысяч человек. Цезарь укрепил свой лагерь стенами и рвами с двух сторон — и со стороны города, и с внешней стороны, — рассчитывая отрезать осажденных от войска Верцингеторикса в триста тысяч человек, преимущественно всадников. Верцингеторикс подошел к лагерю с тыла. И тут на заснеженных холмах Алезии произошла эта страшная битва. Цезарь так хитро и быстро провел свои стратегические маневры, что жители Алезии со стен своей крепости только и увидели, как римляне тащат в свой лагерь множество захваченных в битве трофеев — щитов, мечей, панцирей и военных палаток, обагренных кровью. И тогда Алезия сдалась.
По описанию Плутарха, Верцингеторикс надел свои лучшие одежды, украсил коня и объехал возвышение, на котором восседал победитель. Потом он сошел с коня, сложил свое оружие и сел на землю у ног Цезаря, опустив голову на колени.
Великолепно описал конец Верцингеторикса один из виднейших французских специалистов по романской эпохе — Жоэль де Галль. Цезарь отправил Верцингеторикса в Рим, где его заточили в тюрьму. Шесть лет просидел галльский вождь в заточении, пока Галлия не была полностью покорена. В Риме в честь победы была выстроена Триумфальная арка, под которой прошло победное шествие.
Цезарь в пурпурной одежде ехал на колеснице, запряженной квадригой коней. Перед ним гнали закованного в цепи Верцингеторикса и нескольких его соратников-полководцев. Кортеж начал шествие от Марсова поля самым длинным путем до Капитолия, мимо Зеленого рынка, мимо Мясного рынка, мимо Большого цирка, потом «священной дорогой» через форум, откуда шел подъем к храму Юпитера на холме Капитолия. Всю лестницу, до алтаря Юпитера, Цезарь прополз на коленях, но Верцингеторикс этого уже не должен был видеть. Его с соратниками с форума увели в Туллианум (одно название этой тюрьмы повергало всех в ужас). С Верцингеторикса сорвали одежду и бросили в черный люк, где в подвале ждали его палачи с веревкой в руках, и они задушили галльского вождя.
Французы не любят говорить об этой печальной странице истории Франции, они предпочитают говорить о своей романской культуре. Только в 1865 году по решению Наполеона III были начаты раскопки в Алезии, а на холме Монт-Оксуа возведен памятник Верцингеториксу работы скульптора Эме Милле…
И вот мы с Жюльеттой стоим возле этого памятника. Вокруг — никого. Бронзовая статуя покрыта зеленоватой патиной. Галльский вождь, опершись на свой меч, в печальной, суровой задумчивости глядит вдаль, на перелоги и холмы Бургундии. Говорят, Верцингеторикс был совсем другим, судя по его изображению на монете, найденной в раскопках. Говорят, что не было у него этих длинных, ниспадающих усов. Говорят, что сама скульптура невыразительна: нет в ней той огненной силы, что вела этого юношу на подвиги. Да мало ли что говорят! Я так долго ждала этого свидания с древним овернцем, что принимаю все: и его раздумье, и насупленные брови над крупным прямым носом, и длинные, конечно светлые, волосы, падающие на плечи.
Его панцирь с бляхами был сделан по образцу доспехов, найденных в раскопках. В путеводителе, который мы купили в сторожке на месте раскопок, рассказывается о том, что мандубии были отличными кузнецами и литейщиками, если судить по остаткам оружия, найденного археологами и хранящегося в музеях.
Я смотрю на бронзовый плащ, ниспадающий с плеча Верцингеторикса тяжелыми складками, он придает неподвижность и массивность всей его фигуре. А в ней столько упорства, одиночества и тоски, что и не хочется думать, что он был каким-то другим. Ноги его, обутые в мягкую обувь и перевитые ремнями до колен поверх широких шаровар, стоят твердо, и так же твердо опираются на кованый меч обнаженные выше локтей его сильные руки…
Есть еще одна статуя в Клермон-Ферране, где Верцингеторикс изображен на вздыбленном коне. Меч — в размахе, на голове шлем с крылышками, как у римлян и германцев. Под копытами коня — распростертое тело римлянина. Но этот образ, видимо, не совпадает с подлинной судьбой овернца.
Мы ходим вокруг памятника и читаем надпись на круглом постаменте: «Объединенная Галлия, собранная в единую Нацию, воодушевляемая единым сознанием, может бросить вызов Вселенной».
Смогла бы, если бы не было той раздробленности племен, которая видна до сих пор в сетке департаментов на карте Франции, похожей на лоскутное одеяло. Смогла бы, если б не Юлий Цезарь, слишком любивший свою славу полководца, и не его легионы, слишком любившие его самого. Он варварски уничтожал «варваров» и все, что создавалось ими.
Мы обошли все раскопки Алезии. Они ведутся до сих пор. Чего греха таить! Я не люблю бродить по этим площадкам, разбитым на квадраты и прямоугольники, выложенные древней кладкой и тщательно прикрытые щитами из пластмассовых листов. Они мне не говорят ничего. Серая, мертвая пыль и галька да таблицы с указанием: «Здесь был древнегалльский храм»; или: «Остатки галльского жилища». Куда больше дают воображению такие строчки из записей Цезаря: «Все галлы чрезвычайно набожны. Поэтому люди, пораженные тяжкими болезнями, а также проводящие жизнь в войне и в других опасностях, приносят или дают обет принести человеческие жертвы; этим у них заведуют друиды. Именно галлы думают, что бессмертных богов можно умилостивить не иначе, как принесением в жертву за человеческую жизнь также человеческой жизни». Или такая запись:
«Исключительной доблести наших солдат галлы противопоставляли разного рода маневры, так как вообще эта нация отличается большой смышленостью и чрезвычайной способностью перенимать и воспроизводить у себя все, чему учат другие…»
Когда мы с Жюльеттой спускались в городок по длиннейшей лестнице, выложенной из шпал, мне стало жаль расставаться с бронзовым вождем галлов. Казалось, что сейчас ему станет еще более одиноко на его холме, хотелось вернуться и еще походить возле него, подышать свежестью бургундских долин. А где-то на холмах гремели выстрелы охотничьих ружей и лаяли псы…
