Потом нам потребовалось много времени и сил, чтобы помирить его, Мартича и Бабича, потому что они его реакцию приняли в штыки.

Однажды, через два-три дня после этого события, Младич продолжил действия в направлении Перучского водохранилища и Врлики, где находилось заведение для умственно-отсталых детей. Там было найдено около пяти тонн оружия и боеприпасов. Дети были внутри с пациентами и врачами, а в непосредственной близости от этого учреждения располагался католический монастырь и в нём был найден укомплектованный полевой госпиталь. На месте происшествия мы обнаружили много крови, а это значило, что хорватские солдаты из СНГ были ранены и тут им оказывалась помощь. Все это Младич забрал в Книн.

Он участвовал во многих контактах нашей комиссии с хорватской и сербской сторонами и от всего сердца старался помирить людей, восстановить человеческие отношения и вернуть былое доверие. Помню один разговор в Бирски-Мостинах. Это была смешанная сербско-хорватская деревня. Здесь мы шесть часов вели переговоры с одной и с другой стороной и сумели вернуть хорватов в покинутую ими деревню. Встретили их совершенно для нас удивительно: радовались от души, стали обниматься и целоваться, тут были школьные друзья, свояки, зятья, шурины — здесь имели место смешанные браки и всё такое. И барашка зарезали, зажарили, и начали пиво пить.

Но когда начались переговоры, сразу дошло до ссоры из-за вопроса — кто первый начал. Тогда нам удалось каким-то образом всё устроить и завершить эти разговоры. Они при нас договорились, что все вернутся в деревню, соберут урожай и там останутся. Однако Туджман утром по телевидению объявил, что этот договор он не признаёт, то же самое сделал и Милан Бабич. Вот так и не дошло дело до реализации многострадального договора. В то время урожай на полях уже ждал уборки, домашний скот оставался, а сёла пустовали. Позднее в село невозможно было войти из-за зловония павших животных — всё это были серьёзные убытки.

Отправляясь с Младичем в Госпич на переговоры с хорватской стороной по поводу инцидентов, произошедших в районе Госпича, мы взяли с собой и Мартича. Отправились туда на вертолёте, и, когда прилетели, зашли в казарму ЮНА. Она находилась в городе, в окружении жилых домов. Мартич был одет в полицейскую форму, и по городу пронеслась весть, что здесь Мартич. На переговорах с хорватами возник ряд проблем. Они не ожидали появления Мартича и спрашивали, зачем мы его привезли. Закончились переговоры неудачно. Все хорватские чиновники, принимавшие в них участие, позже были смещены.

У Младича в Книне было немало разногласий с находившимися там офицерами ЮНА, но они ему не мешали. Были и разногласия с генералом Никовичем, пытавшимся умерить его военную деятельность, но особенно Никовича раздражали встречи и контакты Младича с журналистами.

В то время было редкостью, чтобы сербский журналист отправился на передовую, все боялись военных операций, в отличие от хорватских журналистов. Хорваты были прекрасно оснащены и всегда присутствовали, где бы мы с Младичем ни появились. Их всегда бывало с десяток, а то и до двадцати человек. А из наших — только Раде Бранков. Наши «мудро» поджидали появления Младича в Книне, чтобы получить от него заявление. Он организовал пресс-конференцию в зале Дома ЮНА, но Никович её запретил. Журналисты ждали на улице, так Младич прямо там и провёл конференцию. Ему было всё равно, с кем говорить, он хотел контактировать со всеми, и с хорватской стороной тоже. Он убеждал людей, советовал не драться, не устраивать междоусобиц. Так он понимал роль ЮНА.

Тогда ЮНА располагала двумя казармами в Шибенике и двумя — в Задаре. Позднее Младич сыграет огромную роль в освобождении оттуда солдат. В этих казармах был и генерал Перишич. Если бы не Младич и Книнский корпус, неизвестно, чем бы там всё закончилось. Младич сражался в Борике и возле Задара, а политическому активу Задара пригрозил, что, если не будут разблокированы казармы, он им отключит воду. Так он в каком-то смысле держал Задар в руках. А хорваты съезжались всё активнее. Каждый день проезжали, целыми автобусами из Гламоча, Ливно, Дувно, и с флагами отправлялись в Сплит и Шибеник. Эти хорваты из Герцеговины каким-то образом баламутили приморских хорватов. ЮНА не имела права их задерживать. Таким образом, численность их частей на хорватском побережье росла изо дня в день.

Младич в народе стал очень популярным. Книнские бойцы вовсю приписывали себе военные операции, забывая при этом ЮНА, но на самом деле они ничего не могли сделать без армии.

Как-то мы летели на вертолёте в Задар. Он говорит: «Давай тот Масленичский мост посмотрим». А мост в другой стороне, к Обровацу, его охраняют хорватские военные. Наш вертолёт зависает над ними на высоте где-то метров сто, и он начинает считать. Я говорю, надо улетать, а он отказывался, пока всех не пересчитал: их было 24. Когда мы позже прибыли в Задар на переговоры, он им говорит: «Что вы охраняете этот мост? Кто его у вас отберёт? Ни у кого нет для этого никаких оснований. Вы что думаете, мы пришли захватить этот мост и движение перекрыть?» Но они не послушали. Все наиболее важные стратегические точки хорваты охраняли, опасаясь минирования. Позже мост был разрушен, и взорвали его хорватские части.

Мы с ним так и остались друзьями. Всякий раз, когда он потом приезжал в Белград, мы виделись. Я слышал от него много рассказов об отдельных его поступках. Одна история мне особенно нравилась: как он прибыл на Гламоч провести смотр сербских подразделений, и собралось около 60 вооружённых четников — бородатых и в шапках. Он подозвал Лисицу, тогда ещё подполковника, приказал разоружить всех и отправить по домам. Он не хотел, чтобы в рядах ЮНА находились люди, провоцирующие разлад, и строго придерживался принципа делать всё через ЮНА, под её флагом и именем.

Не любил он и капитана Драгана. Он вообще не любил участников военизированных формирований. Не считал их серьёзными людьми, так как думал, что они всё делают в личных интересах. Мартич же был в некотором роде командующим этих частей. Но он был человеком, с которым можно было разговаривать. Интересно знать, что на протяжении всей войны Младич носил с собой небольшой диктофон, на который записывал все переговоры и вёл свою документацию.

Он держал под контролем всё оружие, захваченное или конфискованное, следил, чтобы составлялась опись, дабы оно не ушло на сторону. При обмене военнопленными всегда заботился, чтобы все были обменены. Во время одной операции в плен был взят молоденький шестнадцатилетний хорват. Младич отправил сопровождающих в Книн, а сам остался с водителем и пленным. Никто не знал, куда они отправились. Потом он рассказал мне, что уехал в хорватскую деревню, прямо в логово усташей. Там на него сразу же попытались напасть из-за его формы, но на защиту встал отец парня, увидевший с ним своего сына.

Генерал Младич им только сказал: «Помилуйте, люди, что вы делаете! Вы можете воевать, вы жизнь прожили, у вас есть опыт, но не посылайте детей на войну, на погибель!» Отец того парня поблагодарил Младича, конечно, это вызвало симпатию у хорватов, но в прессе никакого отклика эта история не нашла из-за той информационной блокады, в которой он находился.

Во всяком случае, Ратко Младич, как офицер, как ведущий стратег в книнском регионе, действовал действительно позитивно. Естественно, это не устраивало хорватских политиков. Да и политическое руководство Белграда, по моему впечатлению, не особо ему симпатизировало.

Все они ждали, что ЮНА превратится в защитницу исключительно сербских интересов. Младич этого не допустил. Я утверждаю, что он тогда оставался про-югославски настроенным и не имел никакого намерения участвовать в каких-либо конфликтах! Даже вопроса такого не было! В этом, я думаю, проявилась его большая мудрость.

Была у него небольшая квартирка возле Дома ЮНА, но он ею никогда не пользовался, спа» в комнате командного пункта, потому что хотел постоянно находиться там, где есть радиоприёмники, чтобы быть в курсе всего происходящего на местности. У армии было 15–20 таких пунктов: вниз, к Сплиту, Задару и Шибенику, и наверх — к Госпичу, и все они должны были обеспечиваться продовольствием и оружием. Он всё это контролировал. Не допускал, чтобы чего-то не хватало, всё должно было быть у всех, он любил знать всё, что происходит, и что все в безопасности.