Когда я поинтересовался, уходим ли мы, он ответил, что пусть подпоручик отдыхает, а мы остаёмся на этой позиции на всю ночь. Остались на посту, а дождь как назло, лил, как из ведра. Той дождливой ночью мы разговаривали долго-долго… Подпоручик и солдаты спали, а мы обходили каждую пушку, каждый танк — всё, что было на позиции. Итак, мы проговорили всю ночь и именно в ту ночь почувствовали доверие друг к другу, хотя по темпераменту мы немного разные. Во всяком случае, у нас сложилось одинаковое мнение о создавшейся ситуации, а также и о том, что необходимо делать. Утро мы встретили с солдатами и молодыми командирами, которым действительно было нелегко в этом каменном мешке с несколькими палатками и землянками. Когда мы вернулись, я, устав, сказал Младичу, что пойду немного отдохнуть, а он и слышать не захотел: «Пойдём выпьем кофе и ещё немного пообщаемся!» — предложил он. Так и сделали. Я понял, что имею дело с человеком колоссальной энергии.

В конце июля 1991 г. зовёт меня полковник Младич и говорит:

— Шеф, едем!

Садимся во внедорожник (марки «пух»[41]) и я понимаю, что едем в направлении Кистань — Джеврске и далее к Скрадину. Кажется, остановились в селе Сонковичи. Здесь Младич поговорил с какими-то усташами, да и с нашими сербами. Когда разговор закончился, какой-то мужчина предложил нам съездить на Проклянское озеро. Пригласил нас к себе пообедать. Сказал, что и вино есть хорошее. У него был там свой ресторан.

— Поедем, шеф, — говорит мне Младич.

— Что касается рыбы и вина — это без возражений, люблю и то, и другое, — говорю. — Но это же вражеская территория, если нас схватят, то шкуру спустят.

— Ты что, Лия, испугался?

— Нет, шеф, но всё-таки… Вы же начальник штаба Корпуса!

— Слушай, они глупые и ничего нам не сделают. У нас гранаты, оружие, посмотрим, чья возьмёт, — Младич в своей обычной манере.

— Хорошо, поедем.

Так и сделали.

Тот человек, серб, ехал перед нами вправо-влево зигзагами, по каким-то проселочным дорогам, и вот показалось Проклянское озеро. Я вздохнул с облегчением, думаю, сейчас хоть наедимся от души, да и от вина отказываться не буду, а там как получится.

— Лия, у тебя плавки есть? — спрашивает меня Младич.

— Я, шеф, не буду, я есть хочу, да и не до купания мне. Могу только ноги намочить и умыться.

Младич с нашими хозяевами парой фраз перебросился, и ему нашли плавки. Он переоделся, и бух в воду. Плавает, ныряет, вижу, наслаждается.

— Дай чего-нибудь выпить, — говорю хозяину.

Он выносит хорошую ракию, лозу,[42] сижу её попиваю, а Младич в воде плещется, то на спине поплывёт, то на животе, и знай покрикивает:

— Ух, хороша вода, прекрасное озеро! Давай, Лия, — зовёт меня.

— Лоза лучше этой лужи.

— Ну, если так, ты далеко не пойдёшь, не быть тебе полковником, — шутит он.

— Главное — голова, а с чинами и так инфляция, как с динаром.

— Хочешь сказать, что и я в этом инфляционном ряду?

— Да нет, шеф, в ЮНА вообще. Звёздочку дадут, а зарплата всё та же.

— Может, ты и прав, но вода для купания идеальна.

Думаю, Господи, мы же во вражеском тылу, а ведём себя будто на отдыхе в старые счастливые времена. Начальник штаба корпуса и начальник бронетанковых частей, охрана у нас — два солдата, это же риск, а если плохо кончится — вообще безрассудство.

Та часть Проклянского озера — это нетронутая природа, всё блещет чистотой — вода, воздух, окрестности. Красивые дачи, дачный посёлок. Этот посёлок сербский, а напротив — усташи. Видны следы пуль на фасадах некоторых зданий-дач.

— С той стороны стреляют? — спрашиваю хозяина.

— Стреляют иногда, особенно ночью, поют, веселятся, просто гвалт.

— Кончай купаться, — кричу Младичу, — напротив усташи, увидят нас, будут стрелять.

— Э, боишься, братец, а ведь знаешь, что они плохо стреляют. Ну и что, пусть стреляют, не могут они в меня попасть, шеф, — настаивает на своём Младич.

К тому моменту, когда Младич накупался и оделся в униформу, хозяин уже приготовил рыбу. Разговор шёл о военно-политической ситуации, а Младича интересовало всё об этом крае, народе и мнении простых людей в этих местах.

Я больше молчал и поглощал рыбу и вино, а Младич взглянул на меня и говорит хозяевам:

— Эге, пока мы тут обсуждаем политику, этот, — показывает на меня, — и рыбу съел, и вино хорошее выпил.

Все рассмеялись. Мы покончили с обедом и хорошо освежились после трудного дня.

Смотрю на Младича и думаю, что за всю свою карьеру я не встречал более храброго офицера. Боже, у этого человека вообще «хирургически удалено» чувство страха!

Когда мы туда попали, я увидел то, что никому бы не пожелал видеть: несчастная восьмидесятилетняя старушка лежит на спине в своём дворе, вспоротая от подбородка до промежности, а на этом мёртвом распоротом теле — убитая кошка. В нескольких шагах от неё, на пороге дома — тело её мужа. Старику было за восемьдесят, его всего изрешетили из «Калашникова»… На дереве, во дворе — повешенный пёс. Он охранял этих стариков и их дом, наверное, был их любимцем.

В глаза мне бросилась надпись, сделанная черной краской на фасаде дома. Дословно: «Убить, истребить сербов. Усташи из Читлука».

Повешенный пёс качается на ветру…

В другой раз с солдатами возвращаюсь на командный пункт. По связи меня вызывает Младич, чтобы я немедленно явился в село Отешич. Во мне всё сжалось: откуда он взялся в Отешиче и как, это ведь в 15 км от командного пункта! Я знал, что там наших сил нет. Младич на двух полицейских вездеходах — а это два отделения экипажа — оказался на перекрёстке дорог на Врлику и Синь. Он сам разминировал перекрёсток, отстранив солдат, чтобы избежать жертв, и продолжил свой путь в Отешич.

«Откуда он там взялся? — думаю. — Боже, ну не сошёл же он с ума…»

С Младичем был и капитан Печанац, офицер безопасности.

— Капитан, вы вообще-то соображаете? Что происходит?

— Эх, Лия, если шеф прикажет, деваться некуда, только за ним.

— Вы же погибнуть могли, мил-человек! Война — штука серьёзная, а вы что?

— Да знаю я, но Младич настоял, деваться некуда.

— Усташи там были? — спрашиваю.

— Да были, но убежали, сломя голову. Двоих взяли в плен.

— А Младич что говорит, — напираю я.

— Ну, ты же его знаешь! Смеётся и только кричит, что пусть знают, что такое военная сила.

— В вас стреляли?

— Стреляли, — говорит.

— А Младич?

— Говорит, они плохо стреляют, поэтому только вперёд да вперёд, ребята. Так мы и попали на этот перекрёсток.

— А потом? — настаиваю я.

— Младич в своем репертуаре: пошли, говорит мне, сразу в село Отешич. Идём туда. А это сербское село, люди просто диву даются, как мы туда попали, ведь они там полностью окружены усташами. Они организовали нечто вроде караула, чтобы охранять село. А караулом командовал какой-то прапорщик ЮНА в отставке. Отсюда родом, из Отешича, он-то и спас село.

— Хорошо, а Младич-то что делал, как вам всё удалось?

— Ну, ты же, Лия, знаешь Младича. С каждым поздоровался, руку пожал, речь произнёс. Мы с ног валимся, идя за ним, а он всё вперёд — несгибаемый и неутомимый…

Подхожу я к Младичу, говорю, что нет никакого смысла так делать, что могли бы быть убитые, что было бы лучше в следующий раз всё делать по правилам, т. е. по военным законам. В ответ на мои слова наш командир, Младич, только махнул рукой и дал знак следовать за ним. Перед самым перекрёстком был хорошенький лесок, а между деревьями валуны. Сел на один из них и говорит:

— Слушай, Лия, и ты, медицина! (это санитару Марковичу). Скоро здесь появится делегация усташей во главе с Ерко Вукасом. Но до их прихода ты, Лия, поставишь танки так, чтобы только первый, головной танк был виден на этом повороте (показывает рукой). Все остальные должны быть сзади, чтоб ничего не было видно. Когда я начну переговоры с усташами, ты — обращается ко мне — будешь командиром танковой бригады, а ты, Маркович, командиром механизированной бригады.