— Хватит с меня науки, — говорил Аркадий, — свое я освоил, а чужое меня не касается.

Как взялись тут за него и комсомольская организация, и товарищи, и даже земляки — прислали письмо с педагогическим уклоном.

И Аркадий покаялся, заверил, что он, дескать, все понял, свои ошибки осознал и гвардейцев не подведет.

На первых порах решил Соев теоретическую часть учебы преодолеть самостоятельно.

— Ежели чего не разберу, — сказал он товарищам, — то буду к вам обращаться... А вообще учтите: я человек грамотный, читать и считать самостоятельно умею с первого класса средней школы.

Записался Соев в библиотеку клуба моряков — у нас там любую книгу по любой специальности отыскать можно. И в первое же посещение Аркадию повезло: дежурила Лидочка Ратомская. Так как прежде Соев пользовался своей корабельной библиотекой — и ему ее вполне хватало, — то в клубное книгохранилище он не хаживал. А тут зашел — и был сражен на месте.

Лидочка Ратомская — девушка редкая. И по красоте и по характеру. От всеобщего поклонения у другой, может быть, давно голова кругом пошла. Но Лидочка оказалась человеком серьезным, и, хотя ей, конечно, льстило, что столько народу ею увлечено, она оставалась по-прежнему очень скромной, тихой, исполнительной. А холостому увидеть такую девушку — потрясение на долгий срок. Начинает холостяк, как в лупу, видеть все несовершенства одинокой жизни и тут же, не отходя от библиотечной стойки, дает зарок по окончании срока службы увезти эту чудо-девушку в родные края. Но обычно в таких случаях не учитывалось мнение самой Лидочки. И получилось так, что многие ее поклонники уезжали по домам, а она оставалась трудиться в библиотеке.

Весь порт ждал да гадал: кто же будет тем счастливцем, кого Лида полюбит?

Наконец стало ясно: Аркадий Соев ей явно приглянулся. Во всяком случае, сразу все заметили, что она чересчур внимательно интересуется его занятиями, особенно приветливо встречает его в библиотеке, беседует с ним подольше, чем с другими. Да и скорость разговора у них, как наши штатные остряки подсчитали, — пять улыбок в минуту.

Дальше — больше. Начали встречать их по воскресеньям вместе на танцах, в кино.

И все развивалось нормально — на зависть многочисленным Лидочкиным поклонникам, — как вдруг произошла с Аркадием катастрофа сначала личного порядка, а следом за ней, если так можно выразиться, и общественного. Цепная, как говорится, реакция: одно за собой другое потянуло.

Но прежде чем перейти к подробностям этого нашумевшего случая, я хочу ознакомить вас с историей дядюшкиного письмеца. Упоминалось там, если помните, о встрече дяди с бывшим гардемарином Бловтом.

Дело было давно — полвека назад. Дядя мой — неграмотный деревенский парень — попал по призыву на флот. Ввиду малой культурности его определили кочегаром. Работал он среди огня и угля, а сам думку пестовал: как бы другую специальность получить? Мечтал дядя стать сигнальщиком. Спал и видел в руках своих язычки флажков.

А в царские времена любую специальность на флоте получить было не так-то просто. Тяга ко всякого рода знаниям не поощрялась. И когда однажды дядя о своих мечтах заикнулся, над ним боцман начал издеваться:

— Куда ты суешься, скотина малограмотная? Сегодня тебе сигнальщиком хочется быть, а завтра ты офицером стать пожелаешь? А там и на капитанский мостик забраться захочется?! Да еще, чего доброго, в министры полезешь?!! Ох, уморил, деревня... Сиди, дубина, возле печки да шуруй уголь, как приказывают! И помалкивай в тряпочку, а то сверну рыло!

Боцман был известный любитель мордобития, его так и прозвали — по любимому присловью — «Свернурыло».

Надо сказать, боцман этот, когда над дядей смеялся, не так уж далек был от истины: сейчас дядек мой заместитель министра, а на флоте в свое время прошел путь от кочегара до капитана крейсера.

Но возвращаюсь к старине: вам уже известно, какие приблизительно слова услышал дядя, решив пооткровенничать с начальством.

Насчет «малограмотности», правда, Свернурыло ошибался. За два года флотской жизни дядя по ночам обучился чтению и письму: товарищи-кочегары его учили без букваря, таясь от офицеров и боцмана.

Сигнальщики же побоялись дядьке помочь. Ведь тогда командование такую политику проводило: то кочегаров с механиками стравят, то сигнальщиков науськают на комендоров, то машинистов — на кочегаров и механиков. Расчет был таков: чем больше различные специалисты между собой склочничают, тем слабее у них коллектив. И всякое общение между матросами, а тем более разных специальностей, преследовалось. Вот сигнальщики и побаивались помочь кочегару.

Однажды корабль стал в док. И часть команды, не занятую на ремонтных работах, перевели с судна в одно береговое подразделение на хозяйственную работенку. Потом приехал граф Бловт, крупный морской начальник, и отобрал в свое близлежащее имение несколько «матросиков поздоровее».

Так попал мой дядек на целых полтора месяца чернорабочим в графскую усадьбу. И как ни странно, тут-то свершилась кочегарская мечта.

Имелся у графа племянник-гардемарин — проходил науки в каком-то высокопоставленном морском училище. И прибыл тот гардемарин в данное имение на побывку. Делать графенку было нечего, стал он к морячкам со всякими разговорами подкатываться. И узнал таким манером, что один из матросов мечтает сигнализацию флажковую выучить.

— Пустяковое дело, — сказал дяде молодой Бловт, — я тебя в два счета этой премудрости обучу... Будешь ты на флажковом языке разговаривать со скоростью молнии!

И действительно, стал учить. Часа по два в день дядя на самодельных флажках отмахивал: графский племянник ему все буквы на бумажке начертил и только изредка наведывался, проверял, как дело идет.

— Самое главное, — говорит, — это передача. А прием ты потом на корабле усвоишь в два счета. Занимайся прилежно, а я тебе скоро экзамен устрою, твою выучку специалистам покажу — ко мне гости должны приехать в ближайшее время. Ах, как интересно будет!

А сам ходит да посмеивается. Посмотрит на дядину работу и усмехнется.

— Талантливый ты, парнюга, — говорит, — так быстро флажковую азбуку превзошел... Ну-ну, самородок, старайся!

Но не успел графенок экзамена провести — вызвали его срочно по какому-то делу из имения. И в этот именно день морякам приказали на свой корабль возвращаться — ремонт окончился.

При первой же встрече с сигнальщиками кочегары им доложили:

— А наш-то, слышали, флажковую освоил. Как дважды два. Без вас обошелся.

Пришли сигнальщики к кочегарам.

— Давай, — предлагают дяде, — начинай передачу. Просигналь что-нибудь. Молитву, к примеру, «Отче наш».

Молитву дядя передавать отказался.

— У меня, думаете, своих мыслей в голове нет?

Да как пошел отмахивать, только флажки в воздухе вензеля пишут.

Кочегары торжествуют: знай, мол, наших!

А сигнальщики глазами хлопают, руками разводят — ничего не понимают.

— На каком же это ты языке пишешь? — спрашивают дядю. — Такого сроду никто из нас и не видывал. Может, ты у японца какого учился?

Ну, слово за слово, стали разбираться. И что же выяснилось? Гардемарин, графское отродье, решил от скуки над простым человеком поиздеваться. Учил кочегара неправильно. К примеру: букву «ф» выдавал за «а», букву «и» за «б» и так далее. Устроил, одним словом, гардемарин для себя потеху. И «экзамен» он хотел провести тоже для забавы — там под хохот гостей все бы и раскрылось.

...А на днях, как сообщает дядя, встретил он этого графского племянника. В оптовой конторе табельщиком работает. И хотя прошло немало лет, старый моряк узнал «учителя».

— Что ж вы на такой небольшой должности якорь бросили? — спросил дядя. — Вы ж интеллигент, можете более производительным трудом заниматься

— Нет, — ответил Бловт. — Оказалось, что у меня в жизни только одна специальность и была — граф. А второй не имелось... Пока я в самом себе да во всем происходящем разбирался, много воды утекло. Вот и пришлось, как видите... ну, да ничего — до пенсии всего два годика осталось... Дотяну как-нибудь!