— На стоимость нам начхать, — говорит толстяк, — но у меня может инфаркт произойти из-за всех этих дел. Мы регулировались тут под ваши двести килограммов, рассчитывали на шоколад. А из-за этого стеклянного изделия я бы и не стал стараться.

Ну, выпили еще раз — шампанского из хрустальных кружек, да и пошли домой.

С той поры, как взгляну на эту кружку, так и вспомню квас, толстяка и весы... Хоть и остались без шоколада, но зато жулика ликвидировали — тем наши жены и утешились в тот вечер.

...Вот, товарищи, как сгинул Реализуев. И как я случайно оказался приобщенным к его разоблачению.

У меня есть знакомый доктор по фамилии Аллопатов. Все считают, что я эту фамилию выдумал. А она существует при этом докторе довольно давно, хотя происходит он из рода Лопатовых и зовут его Алексеем. Нынешнюю же фамилию он получил из-за ошибки девушки-паспортистки: она увидела, что на всех бумажках красуется эффектный росчерк «Ал. Лопатов», да так и вписала его целиком в свои канцелярские святцы.

Доктор не протестовал. Ему и до сих пор нравится эта веселая фамилия: Аллопатов.

— Бывает, войдешь к больному, представишься, а он уже улыбается. Вот и контакт готов. В нашем же деле личный контакт, доверие, может быть, самое главное. Если больной тебе не верит, лечить его невозможно.

Познакомился я с доктором случайно. Произошло это на очередном... Впрочем, это отдельная история.

Это произошло на очередном туре матча на шахматное первенство мира. Как обычно, болельщики до отказа наполняли театр, на все лады трактовали каждый вздох и взгляд сражающихся гроссмейстеров, пытались разобраться в позиции на доске, делали самые рискованные прогнозы.

Шеренги гроссмейстеров и мастеров со значительными, всезнающими лицами прохаживались по фойе, и болельщики провожали их почтительными взглядами.

Я разговорился с одним из зрителей по поводу тактических замыслов Ботвинника. И хотя сразу же стало ясно, что мой собеседник, так же как и я, ничего почти не понимает в благородной шахматной игре, тем не менее мы продолжали наши глубокомысленные рассуждения

Когда мы пришли, наконец, к единодушному выводу, что чемпион мира следующим ходом пойдет ладьей на поле «c3», то чемпион действительно пошел ладьей (но не «нашей», а другой и не за «c3», а на «a3». Мы тяжело вздохнули и сочувственно посмотрели друг на друга.

«Поздненько мы, дружище, начали увлекаться шахматами!» — сказали наши взгляды.

— Играю я плохо, — сказал мой собеседник, улыбнувшись, — но у некоторых мастеров спорта выигрывал. И даже у одного гроссмейстера.

— Выигрывали? — удивился я. — Во что? В настольный теннис?

— В шахматы.

— В сеансе одновременной игры на ста шестидесяти досках?

— Нет, один на один.

— Значит, вам давали вперед ферзя и обе ладьи?

— Опять не угадали — никаких скидок. Один на один, без всякой форы.

Моя физиономия выразила, очевидно, такое искреннее недоверие, что «победитель мастеров и даже одного гроссмейстера» довольно произнес:

— Не верите? Могу доказать.

Как раз в этот момент мимо нас, окруженный толпой почитателей, проходил гроссмейстер Н.

— Простите, — подошел к нему мой собеседник. — Вы меня не узнаете? А санаторий имени Первого мая помните? Доктора Аллопатова не забыли?

— Ну как же, как же, — пожал руку доктора гроссмейстер. — Здравствуйте, товарищ Аллопатов! Рад вас видеть! Разве можно забыть, как я вам проиграл... ха-ха... Представляете: на двадцать первом ходу, как сейчас, вижу позицию...

Они еще о чем-то толковали по-приятельски, но я был ошарашен тем, что Аллопатов оказался спецом по шахматам, и уже ничего не слушал

Я пришел в себя, когда гроссмейстер скрылся в пресс-бюро, а Аллопатов снова очутился рядом со мной.

— Вы хотите, чтобы я сейчас тут же, не сходя с места, умер от любопытства? — спросил я доктора.

— Не бойтесь, умирайте, я вам окажу первую помощь, — усмехнулся он. — Но, как старый невропатолог, смею вас уверить, что от здорового любопытства не заболевают. Играю я действительно очень слабо. Так, среднее любительское образование: первые три хода всех дебютов и умение сдаться за ход до неизбежного мата. Но я немного гипнотизер. Не такой уж известный, но все-таки... И вот к нам в санаторий, где я постоянно работаю, прибыла на отдых группа шахматистов. Готовились они к какому-то турниру... Вот я однажды, ради шутки, упросил гроссмейстера Н. сыграть со мною. На двадцать первом ходу я сумел, наконец, внушить ему жертву ферзя. Он пожертвовал и тут же сдался. Не разобравшись, в чем дело, он свалил все на усталость от волейбола, в который мастера шахмат играли весь день, начал новую партию и уж тогда только сообразил: что-то тут нечисто... Узнав мою тайну, он долго сердился, а потом позвал своих коллег. «Шахматный самородок, рекомендую», — представил он меня мастерам.

Все захотели сыграть со мною. Я поставил только одно условие: ссылаясь на нервозность, просил играть в отдельной комнате, без свидетелей. Я выиграл у двоих мастеров. Они в конце концов, конечно, тоже догадались, в чем дело. Но согласно нашей договоренности скрыли это от друзей. Пятому мастеру я проиграл — устал уж. И тогда публично разоблачил свой «метод». Между прочим, не сыграть ли нам партию? Дорожные шахматы всегда со мной.

— С удовольствием. Только учтите, что я не мастер и со мною можно играть честно, — сказал я. — Обычным методом.

Аллопатов поклялся на меня не влиять. Мы играли до тех пор, пока чемпион мира и его противник не отложили своей партии, пока билетеры не попросили нас покинуть помещение. Доктор сделал со мною только одну ничью. Остальные партии проиграл.

— Интересно, — сказал он, — если я проиграл вам, а победил гроссмейстера Н., то можно считать, что вы играете сильнее гроссмейстера, а?..

...Вот при таких обстоятельствах я и познакомился с доктором Аллопатовым.

— Вот видите этого мощного юношу? — как-то раз, показывая на известного метателя ядра и многоборца, спросил меня доктор Аллопатов. — Так вот, его сердце меня одно время очень волновало...

— Не может быть! — ахнул я. — Это же чемпион! А его сердце всегда обязано быть в сверхотличном состоянии!..

— Я готов вам сообщить кое-какие подробности, — усмехнулся Аллопатов. — Однажды заходит ко мне этот юноша и просит его осмотреть. Ни на что конкретно не жалуется, но... Я очень внимательно выслушал его — все обстоит самым великолепнейшим образом.

На следующий день или через день — не помню точно — опять мне вносят его карточку. Прошу. Входит очень смущенный. «Профессор, — говорит, — что-то опять... какие-то явления...» Рассказать толком не может, только смущается. Опять выслушиваю. И действительно, некоторые странности в работе сердца. Аритмия. То нормально оно бьется, то вдруг количество ударов увеличивается... Без всяких видимых причин, коллега! Потом опять нормально, потом опять учащенно, но без правильных периодов — стихийно.

«Да, — говорю я ему, — придется вам зайти завтра ко мне снова. Действительно, что-то не того... Надо посоветоваться будет...»

И он, представьте, так обрадовался, так обрадовался:

«Спасибо, доктор, непременно приду...»

В этот же вечер он поставил рекорд по метанию ядра. Я ломал себе голову — в чем дело? Человек с такой аритмией не может, конечно, успешно заниматься таким трудным и сложным спортом, как метание ядра. Это вам не шашки, милостивый государь, да!

Но на следующий день загадка «таинственного сердца» была решена. Она оказалась очень простой. Ее раскрыл профессор, приглашенный для консилиума. Оказалось, сердце чемпиона действительно было не в порядке. Но — в другом смысле.