Снова звонок.
Долгачева не работает — прислушивается.
Звонил директор Туренинского совхоза. Хитрый. Звонит с утра пораньше. Знает, что Екатерина Алексеевна у себя. Он хотел ей напомнить об обещании, данном ему как-то мимоходом, разобраться с ценами на опилки.
Да-да, разобраться с ценами на опилки.
Руководители некоторых хозяйств убедились, что опилки ¬— хорошая подстилка для коров. Стали брать их в промкомбинатах и в лесхозе. В промкомбинате выбрасывали опилки на свалку. Но как только Туренинский совхоз начал покупать их, промкомбинат установил такую цену, что совхозу стало невыгодно их брать.
Долгачева пыталась урезонить промкомбинатовцев. Та — ни в какую! Екатерина Алексеевна помнила о своем обещании — поговорить в обкоме, — но все было как-то не с руки.
Теперь она решила исправить свою вину. Тем более был предлог для разговора с обкомом: надо поговорить о пленуме, может, кого-нибудь пришлют в Туренино?
Екатерина Алексеевна сняла трубку, подумала: кому позвонить? Ждать, когда соединит междугородная, ей некогда, а спецсвязь была только с секретарем обкома. Батю по такому вопросу беспокоить не хотелось. И она решила позвонить секретарю по сельскому хозяйству Штыреву — сказать о пленуме, а заодно замолвить словечко и о ценах на опилки.
Екатерина Алексеевна уже набрала номер телефона, когда ей пришла мысль, что она поступает опрометчиво. Штырев ни в какие трудные вопросы не вникает. Он считает, что его дело лишь требовать и давать указания. Однако (вот в чем беда) в любом деле его не обойдешь. Если у Долгачевой и бывают, вежливо говоря, трения в отношениях с обкомом, то причины их кроются в Штыреве. Он считает, что Екатерина Алексеевна строптива, норовит показать свой характер, не слушается областного начальства.
— Валерий Владимирович? — обрадовалась Долгачева, она не ожидала, что ее соединят напрямую, без секретаря. В один миг все было позабыто: и постоянные стычки на бюро, и то раздражение, которое Штырев у нее вызывал.
— Да!
— Это Долгачева из Туренино беспокоит вас с утра пораньше, — начала Екатерина Алексеевна.
Она была уверенна, что начинать день с хорошим настроением легче, а юмор помогает преодолеть неприятности, которых у нее немало.
— Я слушаю вас. — Официально-строго, без имен и отчества.
— У меня к вам несколько вопросов. — Долгачева перешла на тон, взятый Штыревым. — Во-первых, на этой неделе мы проводим пленум.
— Очередной?
— Да, очередной. Я вам рассказывала как-то. Мы хотим поговорить о планах социально-экономического развития хозяйства. Райком придает этому очень большое значение. Хотелось, чтобы на пленуме от вас был человек.
— Хорошо. Мы подумаем, посоветуемся, кого послать. Что еще у вас?
— Нам причитается полторы тысячи тонн комбикормов, — сказала Екатерина Алексеевна. — Но до сих пор мы еще не получили ни грамма. Надои падают. С кормами у нас неважно. Сено есть, а силоса и комбикормов не хватает. Может, обком напомнил бы сельхозуправлению, чтобы они не забывали нас.
— Этим занимается сам Степан Андреевич. У вас все?
Долгачева мудра: она сделала вид, что не обиделась, и заговорила о ценах на опилки, как бы о мелочи, ради которой не стоило бы беспокоить его.
Штырев выслушал Долгачеву, сказал с раздражением:
— Что вы беспокоите обком по таким мелочам? Решите вопрос с ценами на опилки сами.
— Не удается.
— Сегодня не удается, завтра удастся. — Он помолчал. — Вы лучше о другом подумайте. Ваш район решено заслушать на бюро по поводу зимовки скота. Сегодня к вам приезжает комиссия.
— А кто возглавляет комиссию? — с беспокойством спросила Долгачева.
— Товарищ Егоров.
Егоров был заведующим сельхозотделом обкома. Начальство!
«Пока Егоров не объявится, надо отложить все дела и самой съездить на фермы», — решила Долгачева.
11
Долгачева была удивлена такой спешкой. Она считала, что зимовка скота в районе началась неплохо: корма на фермах были, помещения и телятники оборудованы, доярок и скотников хватает. Казалось бы, о чем говорить — о комбикормах, о цене на опилки?
Комиссия приехала — инструктор обкома, старший зоотехник, еще кто-то. Егорова не было — обещал приехать позже. Он объявился, когда комиссия уже завершила работу. Приехал веселый и очень занятый. Говорит Долгачевой: «У меня всего лишь два часа свободного времени. На какую ферму я могу съездить, поглядеть, как у вас идет зимовка?»
Екатерина Алексеевна была удивлена, но ничего не сказала. «Может, так надо? — подумала она. — Люди все до него высмотрели. Председателю комиссии беглого осмотра достаточно».
Поехали они в «Рассвет», на новый комплекс.
Егорову фермы понравились: тепло, сухо, много света.
Вернулись.
Долгачева, как положено, собрала бюро — послушать, что скажут члены комиссии. Впечатление у всех было хорошее, и Егоров остался доволен.
Приехав в обком, Екатерина Алексеевна первым делом заглянула в сельхозотдел, посмотреть проект решения. Однако увидев Долгачеву, Егоров стремглав шмыгнул мимо, в коридор.
«Что это он? — подумала Екатерина Алексеевна. — Или не узнал?»
Читает она проект: с первой и до последней страницы — все в черном свете.
Бросив бумагу на стол, Долгачева побежала искать Егорова. Она хорошо знает его. Это совестливый человек, не чета Штыреву. Он работает в сельхозотделе давно, с самого начала. Но в его характере есть одна не очень симпатичная черта — мягкотелость. Он не пойдет против и не скажет правду человеку, который выше его по положению. Все: «Есть!», «Будет сделано!» — вот слова, которые он чаще других говорит.
Егоров тихий, исполнительный. Но он все знает. Его за глаза называют «ходячей энциклопедией». Он, например, помнит название всех колхозов и совхозов в области, и кто их возглавлял с самого начала, и кто теперь; помнит численность скота в хозяйствах — да мало ли чего он помнит!
Такой человек в обкоме очень нужен.
Екатерина Алексеевна знает все закоулки, почти тут же находит Егорова.
— В чем дело? Откуда вы все это взяли?
Потупив глаза, Егоров отвечает:
— Вы не ругайте меня, Екатерина Алексеевна. Так сверху велено.
«Ну ладно», — думает Долгачева.
Взвинченная, озлобленная — она идет в приемную малого зала, где назначено заседание бюро обкома.
Началось бюро.
Батя сидит на своем обычном месте, с краю стола. Он усталый на исходе года, конечно, работы у него много. В отпуске он еще не был. Начинает бюро без обычного своего юмора: объявил повестку дня, попросил Долгачеву на трибуну — и все.
Екатерина Алексеевна идет через весь зал. Она-то знает, что через минуту разразится скандал. Но все ничего не подозревают.
Долгачева поднялась на трибуну.
Она смотрит в зал, а потом — на Батю, стараясь по улыбке его, по жесту уловить настроение. Но Батя молчалив, замкнут; большая голова склонилась на ладонь, сложенную лодочкой: приготовился слушать. Батя чем-то недоволен, а скорее всего, устал. Бесконечные кампании — то уборка зерновых, то засыпка картофеля — вконец издергали его. Осталось только утрясти дело с зимовкой скота — принять постановление, которое бы вскрывало недостатки и мобилизовало бы народ на их исправление, — и Батя уедет в отпуск.
Екатерина Алексеевна понимает все это. «Только почему выбор пал на Туренинский район?»
Возмущалась, но держалась спокойно. Доклад у нее был заранее написан, продуман, и, как ей казалось, продуман хорошо. О доярках Долгачева говорила с юмором:
— Мы установили, что все самое лучшее райпотребсоюз везет дояркам. Прямо на фермах торгует. У нас есть доярки, которые понакупили себе немецкие грации.
Говорит, а сама глядит на Батю.
Батя не смеется. Не подымая головы, спрашивает обычное:
— Есть вопросы?
Вопросов не было.
Тогда Степан Андреевич задает вопрос сам:
— Сколько в районе на откорме крупного рогатого скота?
Екатерина Алексеевна сказала. Батя спросил и про свиней: сколько, мол, свиней в районе?
