— У него получилось?

— Нет. Копал, копал и плюнул. Говорят, там завал на много километров, и все тут же опять обрушивается.

Андре измученно и торжествующе улыбнулся. Гость продолжал:

— Все это сказки, разумеется. Они потомственные разработчики и производители ядовитых газов. И ты им нужен не для того, чтобы копать подземный ход. Мы все здесь делаем оружие.

— Какое?

— Страшное. Поганое и гнусное. И ты будешь над ним работать изо всех сил. Так, чтобы они были тобой довольны. Чтобы ты стал незаменимым и был дороже золота или чего угодно… Есть одна деталь. Газ, как ты, может быть, понимаешь, постепенно входит в обменные процессы организма и, в конце концов, становится ему необходим. Этот процесс можно ускорить и сделать его необратимым, вколов один-единственный укол. Его теперь делают всем новичкам — чтобы не мучились напрасной надеждой на освобождение. Здесь все время нужны люди. Одних крадут — вот как тебя; других, бывает, нанимают, не объяснив условия игры. Эта инъекция — жуткая процедура; после нее идет такая ломка, что не все здоровые выдерживают… Тебе она пока что не по силам.

— После такой инъекции работать я точно не буду. С какой стати?

— Заставят.

— Нет. Ну, будут бить. Убьют. Выбросят на помойку. И чем скорей, тем лучше.

— Тебя, малыш, еще не били никогда.

— Почем вы знаете?

— По глазам вижу. Непуганые у тебя глаза. Здесь так давно уже не смотрят — с этаким интересом к жизни. Ну ладно. Стой на этом, сколько выдержишь. Может быть, и получится. Я тебя предупредил.

Он посмотрел в сторону, медленно сказал:

— Мне предложили здесь работу. Очень интересную работу за сказочные деньги и даже акции всей этой лавочки. Юг Франции. Прекрасный климат. Загипнотизировал он меня, что ли, до сих пор не пойму. Я привез с собой жену и дочку. Жена умерла от их инъекции. Дочке было три года. Сейчас шесть. Ребенка они колоть не стали. Гуманисты. «Детям до шестнадцати лет не разрешается». Мне платят сказочные деньги. И я настолько необходим хозяину, что он даже советуется со мной в коммерческих вопросах. Как будто я и впрямь акционер. Ему выгодно, чтобы здесь, внизу, все так думали и считали меня заинтересованным в успехе производства. У меня герметические апартаменты. Моя дочь дышит чистым воздухом.

— А вы?

— А мне хватает дневной дозы. Но я отсюда никогда не выйду. А ты выйдешь и заберешь с собой Карин. Он обещал, что выпустит ее, но я знаю, что не выпустит. Отсюда никого не выпускают.

— Тогда каким же образом можно отсюда выйти?

— Об этом рано говорить. У меня есть план. Мне нужно время и помощник.

— Хозяина зовут Альбер?

— Да. Откуда ты знаешь?

— Я видел его наверху. Он кое-что понимает в компьютерах и в другой технике.

— По сравнению со мной он профан. Но риск, конечно, есть. Верней сказать, шанс есть — и то «может быть». Я верну тебе твои вещи, кроме ножа. Я не нашел в них ничего интересного или опасного.

Он внимательно посмотрел на Андре. Тот закрыл глаза.

— Ну и правильно. Спи, отдыхай. Меня зовут Ивор Стрем. Ты хорошо говоришь по-шведски. Даже выговор чистый, что вообще уму непостижимо. Но я не понял, чем могут помочь твои игрушки.

Андре открыл глаза, посмотрел на него и улыбнулся.

— Держись, малыш, — кивнул Ивор. — В конце концов, все будет, наверно, зависеть от того, сколько в тебе силы и упрямства. И сможешь ли ты выжить.

Он вышел, и ни один охранник его не окликнул — видно, он сумел их усыпить. Не всех, конечно, разве что двух-трех. Андре казалось, что их здесь десятки, если не сотни (что было близко к истине).

На следующий день ему действительно выдали синий комбинезон и повели на обещанный допрос, хотя Андре и стоял-то с трудом, и ходил шатаясь. У «генералов» (он продолжал называть их про себя именно так) это вызвало раздражение. Они вынуждены были усадить его на табуретку, что явно нарушало местный этикет и протокол. Здесь, судя по всему, считалось, что сидеть — это привилегия высокопоставленных лиц. А уж сидеть в сторонке, развалясь, закинув ногу на ногу, с презрительной миной на физиономии — такое разрешалось, видимо, только акционерам компании. Ни один «генерал» не позволял себе сидеть, как Ивор Стрем.

Обстановка комнаты, в которой происходил допрос, была как бы изъята из другого времени и поражала канцелярской допотопностью. Тяжелые шкафы и занавесочки на стеклах (от чего? Солнца здесь не бывало); лампа со стеклянным зеленым абажуром; скрипучие деревянные стулья; грандиозный письменный стол с мраморным чернильным прибором — генералы сидели за ним в ряд. Там, где в нормальном помещении были бы окна, из-за зеленой шторки выглядывала политическая карта мира.

Андре рассматривал кабинет с изумлением и не сразу обратил внимание на генералов. Им это не понравилось.

— Что вас так удивляет, молодой человек? — проскрипел старичок — генерал.

— Стиль, — доброжелательно объяснил Андре. — Пытаюсь понять, что это больше напоминает: Третий Рейх или товарища Сталина. Хотя, конечно, стилистически они очень похожи, особенно на таком… рядовом уровне.

Старичка передернуло. Ивор едва заметно усмехнулся и покачал головой: слишком опасно, мол, не стоит их дразнить. Андре старался не смотреть в его сторону и сосредоточился на генералах.

Они зашуршали бумагами. Опросный лист был распечатан на машинке под копирку. Главный генерал смотрел в первый, черный экземпляр, остальные — в фиолетовые копии (их было как раз пятеро — без Ивора). Стилистически это вполне соответствовало обстановке.

Ивору не дали опросный лист, и он был удивлен вопросами, хотя старался этого не показать. Почти все они касались щита, его устройства, радиуса действия и прочего в том же роде, например, защищает ли он от газов.

— Он защищает от всего, — сказал Андре.

— На каких принципах основано его действие?

— Как бы сказать? Ну, полагаю, на магических.

— Что значит «полагаю»? — рявкнул главный начальник (самый квадратный из всех и сидел в середине). — Ты знаешь или нет?

— Я художник, господа. Меня не особенно интересовали все эти принципы.

— Вы изучали их в своей школе?

— Смеетесь? То есть — конечно, нет. Такие вещи в школах не проходят. Я думаю, что это тайна.

— Этот щит у тебя при себе?

— У меня его забрали.

Ивор лениво поднялся с места, раскрыл пакет, лежавший у него на коленях, и выложил на стол перед генералами ремень, кольцо, мешочек с медальоном.

— И где же он?

— Тут, в футляре, — Андре указал на медальон.

Главный генерал собственноручно развязал ладанку и вытащил из футляра маленький портрет — поразительно живой и поразительно красивый.

Сам Андре говорил, что в тот момент ему позарез нужно было видеть свой незаконченный шедевр. Как будто один взгляд мог заменить и воздух, и глоток воды, которого ему мучительно не хватало и о котором он решил не просить.

— Что это? — спросил генерал-начальник.

— Головка вилы, — заявил Андре.

— Что значит — «вилы»? — грозно спросил генерал.

— Это трудно объяснить. Вы можете мне не поверить. Просто передайте тому, кто составлял для вас вопросы, — ответил Андре. — Он сообразит.

Генерал-начальник начал злобно краснеть, но сдержался.

— Хорошо. Продемонстрируй, как он действует.

— Здесь он не будет действовать.

— Что это значит? — снова рявкнул генерал («Ох, как же в голове задергало», — припоминал потом Андре).

— Все очень просто. Я возьму его в руки или снова повешу на шею. Вы выстрелите в меня — и все. Здесь этот амулет меня не спасет.

— Почему? — вставил словечко Ивор.

— Я полагаю, что мы пересекли границу. Разве нет?

— Какую границу? — подозрительно спросил главный генерал.

— Границу горных вил. Вы запишите. Хозяин ваш поймет. Еще отметьте для него, что живая вила и за границей может разнести, к примеру, гору. Рассердится, топнет ногой — и все. И ничего вы с ней не сделаете. А вот такая — нет.

Генералы несколько оторопели. Они даже не стали отрицать что-либо про границу, косвенно подтвердив то, что рассказывал ночью Ивор. Все уставились на волшебный амулет. Начальник повернул головку, и лицо так очевидно ожило, что генерал едва не выронил ее из рук.