Андре быстро взглянул на Бет. Та проворчала:

— Да знаю я, все знаю. Лучше не ври.

Андре кивнул и коротко ответил:

— Иван вклинился между нами и охотниками. Прикрыл нас всех своим щитом. И дальше прикрывал, пока мы уходили. А потом мы перебрались по крышам…

— По крышам? — Кэт уставилась на меня. — Ты прыгал с ними по карнизам, по водосточным трубам, чердакам, крышам, деревьям?..

— Куда уж мне! Только по чердакам и крышам, — ответил я с видом скромного героя. — Я не умею прыгать по карнизам.

— Ты зря поскромничал, — сказал Андре. — Ты так здорово работал внизу, что у тебя и на карнизе не оказалось бы проблем. Я бы запросто тебя туда забросил. Ну, ничего. Еще попробуем.

— Отлично! — выдохнула Кэт.

Я не понял, что это было: возмущение или восхищение. Она еще искала, чем нас припечатать, а нахальная четверка уже перехватила инициативу.

— Есть хочется, — сказал Дени. — Можно?

— С каких пор ты такой вежливый? — съехидничала Кэт.

Тем временем Петер вытащил из белого шкафчика, похожего на микроволновку, один за другим четыре здоровенных сэндвича, судя по всему, даже теплых. Вид и запах еды вогнал меня в шок.

— А мне? — спросил я машинально.

Андре открыл ту же дверцу и вытащил пятый сэндвич. Бет рассмеялась. Кэт осталась без союзников, взъерошенная и сердитая.

— Понимаешь, — сказал я ей проникновенным голосом, — на «Дельфине» невозможно было есть. Эти герои… с большой дороги выбросили за борт все съестное.

— Что, прямо так и выбросили?

— Нет, не прямо. Но выбросили.

Кэт посмотрела на меня в упор, фыркнула и расхохоталась.

— А как же ты? — спросила она сквозь смех.

— Да мне-то что? Тонио выучил меня на морского волка. Но есть хочется зверски. Особенно когда побегаешь по крышам.

— Все, — заявила Кэт решительно. — Чего вы тут торчите? У вас есть «коридор» — и отправляйтесь по нему. А мы будем обедать.

— Понятно. Нас, значит, оставляют без обеда, — заметил Тим в пространство.

— А вы легко отделались, — сказала Бет серьезно, и они тут же опустили головы. — Вас, между прочим, Санька ждет. С ума, наверно, уже сходит. Обедом вас и там покормят.

Ребята вышли в прихожую, выбрали дверь. Андре легонько выбил по ней какую-то морзянку, прислушался, наверно, уловил ответ и распахнул дверь перед носом у друзей — чем не швейцар в римском отеле? Прежде чем уйти, он обернулся, сверкнул на меня быстрыми веселыми глазами, улыбнулся:

— Удачи! Bon courage!

И исчез в своем неведомом «коридоре».

Семейный обед (перед которым мне великодушно разрешили смыть с себя дорожно-чердачную грязь) — так вот, обед мог стать очень напряженным мероприятием. Перед Кэт стояла классическая проблема трудного подростка: выбор из двух зол. С одной стороны, она не хотела чересчур легко со мной смириться и сдружиться, с другой — не хотела из-за меня портить отношения с сестрой. Мы с Бет во время воспитательной разборки уже продемонстрировали ей такое дружное взаимопонимание, что тут всякий бы призадумался. А с третьей — ссориться со мной пока что было не из-за чего. Кэт все-таки сделала небольшой героический выпад в мой адрес, сказав, что, не успел я появиться, как тут же рискнул жизнью Бет (подразумевая, что моей глупой жизни ей ничуть не жаль). Я мирно возразил:

— А что мне оставалось делать? Ведь вы бы никогда мне не простили, если б я не помог вашим ребятам.

Кэт фыркнула, но возражать не стала. К счастью, обед сопровождался беспрестанными звонками на мобильник (он лежал возле Кэт, она и отвечала на звонки). Со «всех постов» докладывали о ходе операции «перехват». Это заметно разрядило обстановку. Местные охотники опять ушли — как сквозь землю провалились. Зато моих охотников сумели потихоньку отловить — всех, кроме одного. Главный («полковник») ускользнул и где-то затаился.

— Знаете что, братишки? — сказала Кэт, глядя на Бет и на меня поверх вазочки с мороженым. — Сейчас еще не вечер. Отправляйтесь-ка на Круг — целее будете. Не нравится мне этот тип.

— Чем он тебе не нравится? — спросил я с любопытством.

— Он дурак. Явился в чужую, совершенно неизвестную ему страну, наверняка с важным заданием. Ему стоило держаться скромненько, вежливо, по-джентльменски. А он бегает и палит из автомата. Что, разве не дурак?

Мы с Бет расхохотались. Кэт еще больше распалилась:

— Терпеть не могу глупых мужиков! Небось устроил где-нибудь засаду и будет там не есть, не спать, чтоб подстрелить тебя, братишка! По принципу: «Не доставайся никому!»

Мы с Бет дружно вытирали слезы.

— И, кстати, не так уж это и смешно, — буркнула Кэт. — Где твой щит?

— У Андре.

— Вот видишь! Уберитесь вы отсюда — от греха подальше! А мы с доном Пабло как-нибудь отловим этого идиота и устроим такой международный скандал…

Кэт улыбнулась плотоядно и мечтательно. И торжествующе закончила:

— Ведь это покушение на жизнь наших величеств! Идите, а?

— Не путайтесь тут под ногами, — озвучил я подтекст и поглядел на Бет. Она кивнула.

— Мы уберемся. Дай нам полчаса на сборы.

— Зачем так много? Ну ладно, собирайтесь.

Мы обошлись одним рюкзаком на двоих. Я вытряхнул из моего рюкзака все лишнее (при этом осознав, что не взял с собой на чужбину почти ничего, кроме испытанного и потрепанного походного снаряжения). Поклажа Бет если и впечатляла, то своею невесомостью и малым объемом. Бет объяснила, что на Круге у нее свой дом — не дом, но жилье, где есть все, что нам может понадобиться. А то, что она прихватила (коврик, спальник и небольшой пакет), пригодится, если мы сегодня до этого дома не дойдем. Кэт от себя добавила еще пакет с едой и радостно нас выпроводила через одну из множества таинственных дверей.

За дверью была лестница, внизу — выход на улицу, но я не понял, на какую. Бет все время держала меня за руку и вела странной дорогой: вроде бы по обычным улицам мимо живых домов (я видел цветы на окнах, а под ногами, на асфальте, — красные тополевые сережки), потом по шоссе, потом узким проселком. И все это сменялось вокруг нас как-то уж очень быстро и чуть не в фокусе. Я видел и не видел ту дорогу, которой мы за час прошли весь город и еще немаленькое расстояние до гор. И вот мы уже оказались на опушке леса, в предгорьях Круга, на тропе, с которой начинался подъем.

Здесь мы ненадолго задержались. Бет присела на какую-то колоду, чтобы потуже завязать шнурок, и я немного огляделся.

Начинался вечер — между семью и восемью, — светлое и как будто пустоватое время. День кончился, темнота еще не спустилась. Где-то кричал петух, по небу бежали облака, по земле — тени: солнце, в конце концов, пробилось. Я чувствовал кожей лица, что по пути успел легонько обгореть. Подъем еще не начался, но лес был северный, холодноватый: березы, елки, белые поля цветущей заячьей капусты, еще свернутые молодые папоротники, похожие на ящериц. Подлесок только начинал распускаться, земля пружинила под ногами, кое-где стояла вода. Глаза искали нерастаявший снег, но его уже не найдешь. Пахло прелью и чем-то зеленым.

Тропинка уходила вверх крутым зигзагом. У первого же поворота стоял стоймя здоровенный белый камень вроде тех, на которых богатырям писали инструкции: «Направо пойдешь… налево пойдешь…» На этом камне ничего написано не было, только одна из его граней оказалась ровной — вроде бы стесанной.

— Это переговорный камень, — кивнула Бет. — Через него можно поговорить с теми, кто в состоянии принять вызов. С Кэт, например.

— Он что, набит электроникой?

— Нет. Чтобы поговорить, годится всякая ровная поверхность. Нужен только источник энергии.

Она сидела на колоде, натянув рукава куртки до кончиков пальцев, и трогательно напоминала обычных «человеческих» девчонок, которые ходили с нами в горы. Я протянул ей руку, помог встать и сказал:

— Веди.

— Да что вести? Тропинка тут одна.

Подъем оказался легким и недлинным. Порога я бы мог и не заметить. Бет вспрыгнула на желтоватый валун, вросший в тропу, и протянула мне руку. Лес в этом месте так смыкался над тропой, что, сделав два шага, я уже не увидел того, что осталось за Порогом. Земля не ушла вниз — сзади были все те же ветки: елки да орешник. Бет посмотрела на меня и промолчала. Мы продолжали подниматься, и постепенно я почувствовал, что все стало другим. Я бы сказал, что в мире наступила тишина, но дело в том, что вокруг нас галдели птицы. Они всегда орут весной так, что звенит в ушах, — и тут орали. А тишина жила внутри. К тому же я стал по-другому видеть. Как будто там, внизу, все было в сероватой дымке, и лишь здесь я, наконец, увидел настоящие краски мира. Я повернулся к Бет и ее тоже увидел вдруг по-настоящему — во всей ее волшебной лучезарной сущности.